без автора - Повесть о прекрасной Отикубо

• Название: Повесть о прекрасной Отикубо
• Автор: без автора
• Издательство: «Художественная литература»
• Жанр: Древневосточная литература
• Год: 1988

Старинный классический роман — гордость и слава японской литературы. Лучшие из его образцов прочно вошли в золотой фонд всемирно известных шедевров древней классики. К ним относятся японская повесть Х века «Отикубо моноготари» («Повесть о прекрасной Отикубо»), созданную на всемирно известный сюжет сказки о злой мачехе и гонимой падчерице. В этих произведениях еще много сказочных мотивов, много волшебства, однако в них можно обнаружить и черты более позднего любовного куртуазного романа. Так «Повесть о прекрасной Отикубо» густо насыщена бытом, изображенным во многих красочных подробностях, а волшебно-сказочные элементы в ней уступают место «обыкновенному чуду» любви, и, хотя всем происходящим в повести событиям даны реальные мотивировки, они все равно остаются невероятными, потому что подчинены иной правде, действующей в фантастическом мире народного вымысла, где всегда торжествуют добро и справедливость. Со времени возникновения «Повести о прекрасной Отикубо» прошло целое тысячелетие, однако это несколько наивное и простодушное произведение, в котором есть место юмору, а также тонким и поэтичным наблюдениям, по сей день читают и любят не только в Японии, но и во всем мире.

---

И мачеха вышла, не переставая ворчать. Сзади вид у нее был самый нелепый. От частых родов волосы у нее вылезли. Жидкие прядки — числом не более десяти — висели, словно крысиные хвостики. А сама она была кругла, как мяч. Митиери внимательно разглядывал ее сквозь щелку занавеса.

Отикубо, вся дрожа от волнения, принялась за шитье.

Митиери потянул ее к себе за подол платья.

— Идите сюда ко мне!

Отикубо поневоле пришлось подчиниться.

— Что за противная женщина! Не шейте ничего. Надо еще больше ее разозлить, пусть совсем потеряет голову… А что за грубые слова она себе позволила! Неужели и раньше она так с вами разговаривала? Как же вы это терпели? — с негодованием спросил Митиери.

— Увы, я — «цветок дикой груши», — печально ответила Отикубо словами из песни:

Печален наш мир…
Где искать спасенья?
Нет горы такой,
Чтоб укрыла от горя,
О цветок дикой груши!

***

Настали сумерки. Опустили решетчатые створки окон, зажгли огонек в масляном светильнике. Как раз когда Отикубо собиралась взяться за шитье, чтобы поскорей от него отделаться, в дверь потихоньку заглянула сама Госпожа из северных покоев. Ей не терпелось узнать, как подвигается работа.

Видит, куски ткани разбросаны в беспорядке, как попало, огонь зажжен, а перед постелью — занавес. Что же это! Спит она мертвым сном, что ли? Мачеха вспыхнула от гнева и принялась вопить:

— Господин мой супруг, пожалуйте сюда! Эта Отикубо издевается надо мной, совсем от рук отбилась. Выбраните ее хорошенько! У нас в доме такая спешка, а она не выходит из-за полога — и откуда только взялся такой! Я его раньше и в глаза не видела…

В ответ послышался голос тюнагона:

— Не кричи на весь двор. Иди сюда поближе!

Постепенно их голоса стали удаляться, так что последних слов нельзя было разобрать.

Митиери первый раз услышал имя Отикубо.

— Что это за имя? Она, кажется, назвала вас «Отикубо»?

Смущенная Отикубо чуть слышно прошептала:

— Ах, не знаю…

— Как можно было дать своей дочери такое имя — «Отикубо» — «Каморка»… Бесспорно, оно годится только для девушки самого низкого звания. Не очень-то красивое прозвище! А мачеха ваша не помнит себя от ярости! Могут случиться большие неприятности. — С этими словами Митиери снова лег на постель.

Отикубо кончила шить хакама и взялась за ситагасанэ. Опасаясь, что она не кончит к сроку, мачеха подступила к тюнагону с неотвязными просьбами, чтобы он сам пошел и как следует отчитал девушку.

Не успел тюнагон открыть дверь, как сразу же, с порога, начал кричать на свою дочь:

— Это что еще, Отикубо, как ты ведешь себя? Ты не слушаешься хозяйки дома, валяешься целыми днями на постели… А ведь ты сирота, лишилась матери и, казалось бы, должна стараться заслужить к себе доброе отношение. Знаешь отлично, что работа спешная, так нет же, набрала шитья от чужих, а для своих ничего делать не желаешь. Что у тебя за сердце! — И добавил в заключение: — Если к утру все не будет готово, ты мне больше не дочь!

Отикубо не в силах была отвечать. Слезы брызнули градом у нее из глаз. Тюнагон повернулся и ушел.

Возлюбленный ее все слышал, от слова до слова! Может ли быть унижение хуже этого!

Митиери знает теперь, что ей дали вместо имени презрительную кличку «Отикубо». О, если б она могла умереть тут же, на месте. Шитье выпало у нее из рук. Она повернулась спиной к огню, силясь скрыть слезы.

Митиери почувствовал невыразимую жалость. Бедная! Как ей, должно быть, сейчас тяжело. У него самого полились слезы сочувствия.

— Приляг, усни немного!

Он насильно уложил свою возлюбленную на постель И стал утешать самыми нежными словами.

«Так, значит, ее зовут Отикубо! Ей, верно, неловко было, когда я так откровенно удивился… Ах, бедняжка! Мало Того, что у нее жестокая мачеха, но даже и родной отец к ней безжалостен. Видно, и в его глазах она ничего не стоит. Погодите же! Я покажу вам, как она хороша», — решил про себя Митиери.

Госпожа из северных покоев боялась, что без посторонней помощи Отикубо не сможет закончить шитье вовремя. Слишком большая работа для одного человека, и к тому же она, верно, разобиделась. Поэтому мачеха приказала одной своей приближенной женщине:

— Пойди к Отикубо, помоги ей шить.

Женщину эту, очень миловидной наружности, звали Сенагон. Придя к Отикубо, Сенагон спросила:

— Чем я могу помочь вам? А скажите, почему вы не встаете с постели? Вы больны? Госпожа так тревожится, что шитье не будет готово вовремя…

— Мне очень нездоровилось… Прежде всего надо подрубить края вот у этих хакама, — ответила Отикубо.

Сенагон принялась за работу.

— Если вам сейчас лучше, встаньте, пожалуйста. Я не понимаю, где надо заложить рубец.

Отикубо начала показывать ей, где надо шить. Митиери, по своему обыкновению, стал осторожно подглядывать. Озаренное огнем светильника лицо Сенагон показалось ему очень красивым. «Сколько миловидных женщин в нашей столице!» — подумал он.

Заметив, что глаза Отикубо покраснели и опухли от слез, Сенагон пожалела ее.

— Скажу вам то, что думаю, но не примите мои слова за лесть. Ведь если я промолчу, вы не узнаете, как глубоко я вам сочувствую. А было бы очень жаль. Вот почему я решаюсь говорить с вами откровенно. Я предпочла бы лучше служить вам, чем старой хозяйке и ее дочерям, при которых я нахожусь неотлучно. За эти годы я хорошо узнала вашу кротость и доброту, и мне бы так хотелось служить вам! Но что поделать! Наш свет злоречив. Мне приходилось держаться от вас подальше, и я не смела даже тайно услужить вам.

— Даже старинные друзья, — ответила Отикубо, — и те не выказывают по отношению ко мне и тени участия. Как же обрадовали меня ваши слова!

Сенагон продолжала:

— Удивительно! Непостижимо! Что мачеха относится к вам несправедливо — это в порядке вещей. Но чтобы даже родные сестры так сторонились вас — это уж слишком! Вашей красоте можно позавидовать, а вы томитесь в одиночестве… Какая жестокость! А между тем в семью собираются принять нового зятя. Предстоит замужество вашей младшей сестры Синокими. Уж что бы там ни было, а все делается так, как захочет Китаноката, по ее заказу и приказу. Воля старой госпожи в доме закон.

— Я очень рада за сестру. А кто жених? — спросила Отикубо.

— Как я слышала, это господин сакон-но сесе, сын главного начальника Левой гвардии. Все очень хвалят жениха. Говорят, что он бесподобно хорош собою и обещает сделать блестящую карьеру. Государь будто бы очень к нему благоволит. Он еще не женат, так что лучшего зятя и пожелать нельзя. Господин наш только и повторяет: «Лучшего жениха и не сыщешь!» Госпожа наша так хлопочет, так хлопочет! Кормилица барышни Синокими дружна с одной женщиной в доме отца жениха. Госпожа обрадовалась этому сверх меры. Она все время шепчется с кормилицей. Наверно, уж и письмо отправила с нею…

— И что же? — спросила Отикубо, которую очень позабавил этот рассказ.

Розовые блики огня озаряли ее блестящие от смеха глаза и полуоткрытые в улыбке губы. Лицо Отикубо было полно юной прелести и в то же время такого возвышенного благородства, что ее собеседница невольно почувствовала перед ней некоторую робость.

— И что же? Что ответил господин сакон-но сесе?

— Вот уж этого я точно не знаю, но, кажется, выразил свое согласие. У нас в доме тайком спешно готовятся к свадьбе.

Митиери хотелось крикнуть из своего тайника: «Неправда!» — но он сдержался и не выдал себя. Сенагон продолжала:

— В доме прибавится новый зять, значит, вам, бедняжке, придется еще тяжелей. Если к вам посватается хороший жених, соглашайтесь скорее.

— Что вы, я так дурна собою, где мне мечтать о замужестве…

— Ах, ах, как у вас язык повернулся? Что вы такое говорите! Ваших сестер берегут как зеницу ока, а где им против вас, — ужаснулась Сенагон. — Вот что я вам скажу. Сейчас у нас в столице славится своей красотой господин бэн-но сесе [25]. Про него даже говорят: «Красив, как герой, романа [26] — знаменитый господин Катано». А моя двоюродная сестра как раз служит у него в доме. Недавно я ее навестила, и тут, по счастью, сам господин бэн-но сесе зашел к ней в женские покои. Он знает, в чьем доме я служу, И был ко мне особенно внимателен. Молва была правдива, я не знаю никого, кто мог бы с ним сравниться красотой. Он спросил меня: «Говорят, у тюнагона, в доме которого вы служите, много дочерей. Каковы они собою?» — и стал подробно расспрашивать о всех по порядку, начиная с самой старшей. Я рассказала о каждой из ваших сестер понемножку, а потом поведала ему о вашей печальной участи. Господин бэн-но сесе проникся к вам горячим сочувствием. «О такой, как она, я мечтал!» — воскликнул он и стал просить, чтоб я передала вам от него письмо. А я ему на это: «В доме много дочерей и кроме нее, а у бедняжки ведь нет матери, вот она и чувствует себя одинокой и заброшенной и вовсе не думает о любовных делах». Когда он услышал, что у вас нет матери, то еще больше пожалел вас. «Я, говорит, не ищу себе в жены девушку, избалованную успехами в обществе, а предпочту такую, которая уже хорошо знакома с печалями нашей жизни. И если эта девушка к тому же еще прекрасна собою, то именно она венец моих мечтаний! Такую я готов искать по всей Японии и даже дальше — в Индии и Китае. Вы говорите, что она сирота. А разве, за исключением особ, принадлежащих к моему дому, найдется хоть одна среди прислужниц государевой опочивальни, у которых были бы в живых оба родителя? Вот и той девушке, которую вы так восхваляете, лучше найти себе супруга и покровителя, чем вести такую жизнь, которая ей не по сердцу. И возьму ее к себе в дом и буду беречь, как драгоценное сокровище». Так пространно, с многими подробностями говорил он до глубокой ночи. А потом, каждый раз, когда я приходила к нему, он спрашивал: «Как насчет того дела? Передайте ей письмо от меня». Я отвечала: «Сейчас нет подходящего случая. Передам, как только смогу».