Семен Близнюк - В лабиринте замершего города

• Название: В лабиринте замершего города
• Автор: Семен Близнюк
• Издательство: Карпати
• Жанр: О войне
• Год: 1978

Это было в Карпатах, за месяц до начала войны. Майской ночью берегом Теребли недалеко от посёлка Буштины шли трое — в рыбацких сапогах, с удочками, сетью. Но не речка позвала их в ночь. Остановились на лугу. Здесь решили принять советский самолёт с радистом на борту.

В книге — очерки о военно-разведывательных группах, созданных в Закарпатье в предгрозовые годы, о людях, ставших разведчиками не по призванию, а по велению сердца.

Здесь нет вымышленных лиц и событий. Истории, о которых пойдёт речь, богаче вымысла.

---

— Железобетон из другого века, дорогой мой Ярда.

— То-то и оно, что из другого.

— А у той любовницы из князей Пфуцелей, — невозмутимо продолжал Мирко, — был ещё один тип, который за ней ухаживал. С тебя ростом. Значит, на тебя похожий…

— Ну и что? — оглянулся Ярда.

— И вполне возможно, что тот ухажёр был твоим пра-пра-прадедом…— закончил Мирко под хохот баррикады,

Бобур не успел в ответ ругнуться — его оглушило неожиданным взрывом. Когда дым рассеялся, он в свете пламени увидел: Пелз лежит, подогнув руку, глаза его смотрят безжизненно в небо, рядом сидит, скорчившись, домоуправ и стонет.

— Что с тобой, Мирко? — нагнулся Бобур.

— Да так, пощекотали фашисты по спине, посмотри-ка, что там у меня.

Бобур содрогнулся: на спине домоуправа зияла рваная рана. Поднял Мирка, отнёс его в подвал:

— Поищи Отакара, — шептал ему в подвале обессилевший Мирко. — Я забыл тебе сказать — баррикаду у Манесового моста разбили, а Вашел был там.

— У того моста уже фашисты, — угрюмо заметил Бобур. — Никого из наших не осталось — немцы, как утюгами, всю площадь проутюжили…

Мирко закрыл глаза. Его полное лицо заливала синева. Бобур опять выбежал на улицу…

9 мая в 2 часа 30 минут ночи советский танк № 23 вырвется на холм и, мчась к мосту Манеса, примет на борт проводника, имя которого станет известным позже. Это был участник боев на баррикадах Франтишек Соучек. Экипаж танка, как и другие экипажи, ещё раньше получив приказ захватить мост Манеса и не дать взорвать его, рванётся с хода в бой. Погибнет в том бою командир Иван Гончаренко, тяжело будут ранены его боевые товарищи, но мост они спасут.

Пройдёт время — и встанет на вечную вахту у Влтавы, на площади Красноармейцев, танк № 23, почётными гражданами своего города назовут пражане танкистов легендарного экипажа. Но ещё долгие годы будут неизвестными имена тех, кто им помогал спасти мост Манеса…

И вот — Победа! Цветы, цветы… Весеннее белоснежное половодье залило свободные улицы Златой Праги. Медленно двигались по магистралям краснозвёздные машины. Ликующая столица встречала своих братьев, своих освободителей. Тысячи метров киноплёнки запечатлели для потомков кадры освобождённой Праги. Если бы в этот майский день кинооператоры отправились на одну из улиц, где в известной клинике временно разместился советский военный госпиталь, они могли бы снять ещё несколько кадров. Вот снова подъехала запылённая машина с красным крестом, и два человека, перепоясанные ремнями, увешанные оружием, вывели под руку третьего — согнутого, грузного, у которого была перевязана нога и гарью покрыто лицо. Он распрощался с друзьями.

На второй день, уступив настойчивым просьбам раненого, его отвезли из госпиталя в город, где находился штаб Первого Украинского фронта.

Он искал Соколова…

XIV

Горы и горы… Застывшими гигантскими волнами тянутся они к небу. Столетние дубы глядят из подножий, как карабкаются по склонам крепкие буки. Повыше лес темнеет — лиственницу сменяют красавицы-ели, а ещё выше, у поднебесья, раздвинув чащу, подставляют солнцу свои просторы полонины.

Горы и горы. С высоты орлиного полёта они, кажется, укрыты зелёными каракулевыми смушками. Шумит бесконечный лес, журчат безымянные серебристые потоки. И лепятся на склонах, подобно птичьим гнёздам, хаты верховинцев.

Шло первое мирное лето. Для трудящихся Закарпатья оно было особенно волнующим, незабываемым: в июне сорок пятого осуществилась их заветная мечта — Закарпатская Украина была воссоединена с родной матерью — Советской Украиной.

Этим летом вернулся с войны солдат Дмитро Пичкарь. Хозяевами имения «Сольва» — «Свалява», в котором он согласно легенде числился «управляющим», стали его земляки, его друзья, с которыми когда-то участвовал в «голодном походе».

Разыскивая знакомых, угнанных фашистами из родных мест, Пичкарь пришёл на приём к начальнику районной милиции.

— Послушай, Дмитро, — сказал ему начальник. — А ты хочешь и другим помочь разыскать родных? Школа у тебя боевая. Всю войну прошёл. Нам такие солдаты нужны — для мирного дела.

Так он, Дмитро Пичкарь, стал участковым уполномоченным. Действительно, пришлось помогать и в розыске пропавших на войне. Но это было только частью его многотрудных обязанностей. Пичкарю поручили один из самых сложных участков — горные села Стройное, Мартинка, Дусино, Россоши, Черник, Обава. Рассыпались они по горам, попрятались далеко от шоссе — за день их ни обойти, ни объехать. Доберёшься порожняком по узкоколейке до Стройного, а дальше по тропинкам с одной горы на другую…

Советская жизнь на Верховине только утверждалась. Здесь всё было внове, всё было впервые: и школы для детей, и хаты-читальни для молодёжи, больницы и столовые, кинопередвижки и трактора… Пичкарь помогал многодетным матерям оформлять непривычные для них пособия и участвовал в организации первых сельских Советов, заботился об оставшихся без родителей сиротах и вместе с людьми радовался, когда в селения пришло электричество… Он был представителем Советской власти, и люди обращались к нему со всем, что их тревожило, волновало, интересовало.

Но перед рассветом все чаще ныли раны, напоминали о себе военные годы. Он не знал, что такое больничный бюллетень. Товарищи сами выхлопотали путёвку в Кисловодск. Первую в его жизни путёвку — на пятнадцатом году службы. Утром, перед отъездом, решил заглянуть в районный отдел, попрощаться с хлопцами.

— Езжай, Дмитрий Васильевич, нечего тебе тут расхаживать, — сказал торопливо начальник и быстро пожал ему руку.

Недоумевая, Пичкарь сошёл вниз, на первый этаж, и заглянул в дежурную часть. Там возбуждённо переговаривались двое практикантов, дежурный названивал по телефону. Не составило труда выяснить причину такого оживления. Опять поднялся к начальнику:

— «ЧП» в Дусино, это же мой участок!..

— У тебя — путёвка.

Он не уехал на курорт.

Да, этот человек привык быть на посту. Но он всегда считал, что воевал, как всё, что подобных ему было тысячи. А ведь того, что пережил, хватило бы с избытком на две жизни. Что ж, настоящий солдат скромен: он говорит о себе последним, говорит после того, как скажут о нём другие.

А тем временем…

Специалисты, занимавшиеся историей пражского восстания, обнаружили в архивах бывшей тюрьмы Панкрац дело Отакара Вашела, приговорённого фашистами к расстрелу. В деле сохранились его фотокарточки. Сама же папка находилась среди «закрытых» дел, по которым приговоры были приведены в исполнение. Начались поиски семьи погибшего. Вести их было трудно: ведь по материалам дела явствовало, что расстрелянный был мнимым Отакаром Вашелом.

Шло время. И однажды бывший участник восстания, которому показали фото, высказал сомнение, что этот узник был расстрелян: он видел его после пятого мая…

Обратились к помощи бывших воинов Чехословацкого корпуса. Так установили, что радист Отакар Вашел и ротный Дмитрий Пичкарь — одно и то же лицо. Но и такого человека на территории Чехословакии не оказалось.

Спустя много лет на Чехословацкой выставке в Киеве один из пражских журналистов поделился с советскими коллегами заветной мечтой — найти Вашела-Пичкаря. На всякий случай попросил поискать его на Украине. Послали запросы во все области. Однако ответы были безрезультатными.

Тогда журналисты обратились к известному языковеду, который посоветовал искать Пичкаря в Закарпатье: такие фамилии здесь распространены.

И вот спустя много лет, боевые соудруги, наконец, узнают, что Икар, вернувшись в родные Карпаты, сменил фронтовую гимнастёрку на милицейскую форму, работает в Свалявском райотделе внутренних дел. Здесь стал коммунистом.

И полетят письма в село Драчино…

* * *

«Дорогой друг мой Дмитрий! Помнишь Володьку — Бронислава? Это я. Прямо не верится! Оказывается, многие годы жили совсем рядом, ты — за перевалом, а я здесь, перед Карпатами, в посёлке Стебник. Мой сын служит в армии. Я ему часто рассказывал, как ты меня от смерти спас. В газете он прочитал о нашей группе и прислал мне вырезку. Не поверил я своим глазам: там было написано, что ты жив-здоров! Помнишь, как мы расстались в лесу под Добржиковым? Ты ещё тогда отдал мне свой носовой платок.

Я про платок вот к чему пишу. Когда тебя отправили в Прагу, немцы засекли нашу рацию. Охотились они за нами долго, но мы часто меняли место передачи, и это нас спасло. Через несколько дней, как ты уехал, мы связались с Центром, чтобы договориться насчёт груза, который нам должны были сбросить. Три дня жгли костры для встречи самолёта, тут нас и нащупали фрицы. Пришлось быстро уходить. Но нужно было передать, что не можем встретить самолёт. Оторвавшись от погони, мы свернули в Добржиково, к тому самому товарищу Иозефу, которого ты знал — он часто-часто помогал. Иозеф запер нас в доме, повесил на двери большой замок. Семью отправил к соседям, а сам уехал в поле — вроде бы пахать. Это был мужественный человек, ведь он знал, что если немцы нас найдут, то его расстреляют вместе с семьёй.