Эдвард Бульвер-Литтон - Гарольд, последний король Англосаксонский

• Название: Гарольд, последний король Англосаксонский
• Автор: Эдвард Бульвер-Литтон
• Издательство: ТЕРРА
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1996
• ISBN: 5-300-00415-4

В очередной том серии «Викинги» вошли романы классика английской литературы, знаменитого политического деятеля, лорда сэра Эдварда Дж. Бульвер-Литтона (1803-1873) и основателя «генетической» и живописной школы в историографии Огюста Тьерри (1795-1856).

В этих произведениях рассказывается о завоевании Англии нормандцами, гибели последнего короля Англосаксонского. В научном исследовании О. Тьерри читатель найдет удивительное по художественной пластичности изображение общего колорита эпохи Вильгельма Завоевателя.

---

После запальчивой досады нормандцев последовали уныние и страх: они очень хорошо понимали, что необходимым следствием, если даже не условием, переговоров будет их падение и изгнание.

В конце залы отворилась дверь, и вошел посланный. Это был средних лет широкоплечий мужчина, в длинном широком кафтане, который прежде был национальным костюмом саксонцев, но вышедшем уже из употребления. У посланца были серые спокойные глаза и густая окладистая борода. Он был одним из вождей кентской области, где предубеждение против иноземцев достигло высшей степени и жители которой считали своим наследственным правом стоять в битвах всегда в первом ряду.

Войдя в палату, он поклонился Совету и затем, остановившись на почтительном расстоянии от короля, преклонил перед ним колени. Он не считал это унижением, потому что король был потомком Бодана и Генгиста. По знаку и приглашению короля посланный, не вставая, проговорил:

– Эдуарду сыну Этельреда, милостивому нашему королю Годвин сын Вульфнота шлет верноподданнический и смиренный поклон через посланного из рода танов Веббу. Он просит короля милостиво выслушать его и судить милосердно. Не на короля идет он с оружием, а на тех, которые стали между королем и его подданными, на тех, которые сумели посеять семя раздора между родственниками, вооружили отца против сына, разлучили мужа с женой...

Услышав эти последние слова, скипетр задрожал в руке Эдуарда, а лицо его приняло суровое выражение.

– Государь, – продолжал Вебба, – Годвин умоляет смиренно снять с него и его родных несправедливый приговор, осуждающий их на изгнание; возвратить ему и сыновьям принадлежащие им владения; прежде всего умоляет он возвратить то, чего они всегда старались удостоиться усердной службой, – милость законного государя, поставить их снова во главе хранителей английских законов. Если эта просьба будет уважена, суда возвратятся в свои гавани, таны вернутся на свои земли, а сеорли – к сохе; у Годвина нет чужеземцев; сила его заключается в любви народа.

– Это все? – спросил Эдуард.

– Все.

– Удались и жди нашего ответа.

Вебба вышел в прихожую, где стояли несколько нормандцев, вооруженных с головы до ног, которым молодость или звание не позволяли входить в зал Совета, но которые были заинтересованы в результате происходившего совещания, так как они уже успели захватить не одну добрую часть из имущества изгнанников; все они рвались к битве и с нетерпением ожидали решения. В их числе находился и Малье де-Гравиль.

Молодой рыцарь, как мы уже видели, сочетал с норманнской удалью и нормандскую сметливость; после отъезда Вильгельма он изучил местный язык, в надежде променять в этой новой стране заложенную башню на побережье Сены на какое-нибудь богатое графство близ величавой Темзы. В то время как его надменные соотечественники сторонились с безмолвным презрением Веббы, Малье де-Гравиль подошел к нему и спросил чрезвычайно приветливо:

– Могу ли я узнать результат твоего посольства от мятеж... виноват, от доблестного графа!

– Я и сам жду его, – ответил сухо Вебба.

– Тебя ж выслушали.

– Да, это было так.

– Любезный миротворец, – сказал де-Гравиль, смягчив свой обычный ироничный тон, унаследованный им, может быть, от своих прадедов по матери, франков, – скажи мне откровенно: не требует ли Годвин в числе других весьма благоразумных условий головы твоего покорного слуги, не называя, конечно, его имени, потому что оно не дошло до него, а в качестве лица, принадлежащего к несчастному племени, называемому нормандцами.

– Если бы граф Годвин, – ответил Вебба, – считал месть условием к заключению мира, он бы выбрал для этого не меня, а другого. Граф требует единственно своей законной собственности, твоя же голова не входит, вероятно, в часть его недвижимых и движимых имуществ!

– Твой ответ утешителен, – сказал Малье. – Благодарю тебя, мой почтенный саксонец! Ты говорил как бравый и вполне честный малый; если придется нам умереть под мечами, я сочту большим счастьем пасть от твоей руки; я способен любить не только верного друга, но и отважного врага.

Вебба невольно улыбнулся: нрав молодого рыцаря, его беззаботная речь и приятная наружность пришлись ему по вкусу, несмотря на его предубеждение против нормандцев.

Малье, ободренный этой улыбкой, сел к длинному столу и приветливо пригласил Веббу последовать его примеру.

– Ты так откровенен и приветлив, – сказал он Веббу, – что я намерен побеспокоить тебя еще двумя вопросами.

– Говори, я их выслушаю!

– Скажи мне откровенно, за что вы, англичане, любите графа Годвина и хотите внушить королю Эдуарду ту же приязнь к нему? Я задавал уже не раз этот вопрос, но в этих палатах я едва ли дождусь ответа на него. Годвин несколько раз переходил внезапно от одной партии к другой; он был против саксонцев, потом против Кнута. Кнут умер – и Годвин поднимает уж снова оружие на саксонцев; уступает совету Витана и принимает сторону Хардекнута и Гарольда, датчан. В то же время юные англосаксонские принцы Эдуард и Альфред получают подложное письмо от своей матери, в котором их зовут настоятельно в Англию, обещая им там полнейшее содействие. Эдуард, повинуясь безотчетному чувству, остается в Нормандии, но Альфред едет в Англию... Годвин его встречает в качестве короля... Постой, выслушай далее! Потом этот Годвин, которого вы любите, перевозит Альфреда в Гильдфорд – будь он проклята! В одну глухую ночь клевреты короля Гарольда хватают внезапно принца и его свиту, всего шестьсот человек, а на другой же день их всех, кроме шестидесяти, не говоря о принце, пытают и казнят. Альфреда везут в Лондон, лишают его зрения – и он умирает с горя! Если вы, несмотря на такие поступки, сочувствуете Годвину, то, как это ни странно, возможно ли, любезный посол, королю любить человека, который погубил его родного брата?

– Все это нормандские сказки! – проговорил тан с некоторым смущением. – С Годвина уже снято подозрение в этом гнусном убийстве.

– Я слышал, что очищение это подкреплено подарком Хардекнута, который, после смерти Гарольда, думал отомстить за это убийство. Подарок состоял будто бы в серебряном корабле с восьмьюдесятью ратниками с мечами с золотыми рукоятками и в позолоченных шлемах, но оставим все это.

– И подлинно, оставим, – повторил, вздохнув, посланный. – Страшные то были времена, и мрачны их тайны!

– Но все-таки ответь мне: за что вы любите Годвина? Сколько раз он переходил от партии к партии и при каждом переходе выгадывал новые почести и поместья. Он человек честолюбивый и жадный, в этом вы сами должны сознаться; в песнях, которые поются у вас на улицах, его уподобляют терновнику и репейнику, на которых овца оставляет шерсть. Кроме того, он горд и высокомерен. Скажи же мне, мой откровенный саксонец, за что вы любите Годвина? Я желал бы это знать, потому что, видишь ли, я хочу жить и умереть в вашей веселой Англии, если на то будет ваше и вашего графа согласие. Поэтому не мешало бы мне знать, что делать для того, чтобы быть похожим на Годвина и, подобно ему, заслужить любовь англичан?

Простодушный тан был в недоумении; погладив задумчиво бороду, он проговорил:

– Хотя я из Кента, следовательно из графства Годвина, я вовсе не из числа самых упорных приверженцев его; поэтому-то собственно он и выбрал меня. Те, которые находятся при нем, любят его, вероятно, за щедрость к наградам и покровительство. В старости к великому вождю льнет благодарность, как мох к дубу. Но что касается меня и моей братии, мирно живущей в своих селах, избегающей двора и не ввязывающейся в распри, то мы дорожим Годвином только как вещью, а не как человеком.

– Как я ни стараюсь понять тебя, – сказал молодой нормандец, – но ты употребляешь выражения, над которыми задумался бы мудрый царь Соломон. Что разумеешь ты под Годвином как вещью?

– Да то, выражением чего Годвин служит нам: мы любим справедливость, а каковы бы ни были преступления Годвина, он был изгнан несправедливо. Мы чтим свои законы, Годвин навлек на себя опалу тем, что поддерживал их. Мы любим Англию, а нас разоряют чужеземцы; в лице Годвина обижена вся Англия и... извини, чужеземец, если я не докончу своей речи!

Вебба взглянул на молодого нормандца с выражением искреннего сострадания и, положив свою широкую руку на его плечо, шепнул ему на ухо:

– Послушай моего совета и беги!

– Бежать?! – воскликнул рыцарь. – Да разве я надел доспехи и опоясал меч, чтобы бежать, как трус?

– Все это не поможет! Оса зла и свирепа, но весь рой погибает, когда под него подкладывают зажженную солому. Еще раз говорю тебе: беги, пока не ушло время, и ты будешь спасен, потому что, если король послушается безрассудного совета и вздумает разделаться с этой толпой оружием, то не пройдет дня, как уже не будет ни одного нормандца на десять миль вокруг города. Помни мои слова, молодой человек! У тебя, может быть, есть мать, не заставляй же ее оплакивать смерть сына!