Иван Чигринов - Плач перепелки

• Название: Плач перепелки
• Автор: Иван Чигринов
• Жанр: О войне
• Год: 1980

Иван Чигринов — известный белорусский прозаик, автор сборников повестей и рассказов, ряда романов. На русском языке издавались его книги «По своим следам» («Советский писатель», 1968) и «В тихом тумане» («Молодая гвардия», 1970).

Романы «Плач перепелки» и «Оправдание крови» — первые две части его трилогии о Великой Отечественной войне. События в них развертываются в небольшой лесной деревеньке. Автор правдиво и художественно ярко рисует начальные месяцы войны, мужество и стойкость советского народа в борьбе с фашистскими оккупантами.

За романы «Плач перепелки» и «Оправдание крови» Иван Чигринов Союзом писателей СССР и Главным политическим управлением Советской Армии и Военно-Морского Флота награжден серебряной медалью имени А. А. Фадеева.

---

В Кулигаевку Семочкины отправились ночью. Но подвешенной земли в трубе не нашли. Тогда они подступились к самой Домне. Просили, чтоб отдала след. В конце концов, обезумевшие, задушили старуху. Однако на суде, который состоялся в Крутогорье через несколько недель, Павлик взял вину на себя, сказал, что душил Домну один — пожалел семью женатого брата…

Зазыба, обминув Романа, прошел в трехстенку. Там валялась разбросанная по земляному полу колхозная упряжь, и он принялся подбирать ее, вешать на большие деревянные гвозди, вбитые в просверленные в стене дырки.

— Дорвался? — зло бросил Роману. А тот сказал, будто играя словами:

— А что, нельзя?

Тогда Зазыба подступил к нему вплотную.

— Заруби себе на носу, в другой раз по рукам получишь! Семочкин презрительно усмехнулся:

— Мое, потому и беру. Когда-то принес, следовательно, а теперь назад беру!

— Тут не одно твое! Тут общее! Колхозное! И не тебе распоряжаться им!

— Так и не тебе уже! — крикнул Роман. — Хватит, следовательно, покомандовал!

— Ну, вот что, — вскипел Зазыба, — марш отсюда!

— Ты не кричи, а то знаешь!..

— Что — знаешь?

— Руки неохота пачкать!

— А то тебе привыкать?! — Зазыба помутневшими от злости глазами сверлил Романа. — Только не взяли еще тебя за шиворот! Но не думай, возьмут! Теперь пойдешь под трибунал, дезертир! Доберутся до тебя!

— Кто, большевики? — визгливо спросил тот.

— Не фашисты ж!

— Не-е, — не своим голосом захохотал Роман, — товарищам-большевикам, следовательно, стало некогда. Они хоть бы себе спасение нашли за Уралом. — И открыто начал угрожать: — А тебе, Зазыба, я посоветовал бы придержать пока язык. Теперь суда нет. Придавит кто-либо, как клопа, и отвечать, следовательно, не надо. Лучше ходить не котом, а мышкой. И дезертирством не попрекать. Не один я, следовательно, сделал так. Вон вся армия разбежалась, так и дезертиры, по-твоему?

— Ты армию не трогай. Армия отступила.

— На заранее подготовленные, следовательно, рубежи? Так мы, солдаты, знаем, что это за рубежи!

— Ничего ты не знаешь! Да и какой ты солдат! Может, прямо из военкомата удрал да спрятался на чердаке. Молись богу, что не догадались, а то бы скинули, как воробья киловатого. Был бы хорош!

— Я уже вымолил свое у бога, теперь тебе надо молиться. Посмотрим, следовательно, как он тебе поможет, — оскалил зубы Роман и вышел из трехстенки с видом человека, которому что-то удалось.

Он всегда был упрям, мог броситься даже с завязанными глазами на каждого, кто станет поперек, и потому Зазыбу немного удивило то, что сегодня обошлось так спокойно. Роман, наверное, хитрил, как зверь, который после неудачи обычно поджимает хвост лишь до первых кустов. Очевидно, настораживала его неопределенность — и немцев по эту сторону Беседи не видно, и красные, не иначе, далеко не отошли.

«Все-таки зря не выведал тогда у Парфена Вершкова, — вспомнив опять ночной разговор, начал укорять себя Зазыба, — и совсем легко было все сделать: скажи лейтенанту, и тот непременно послал бы бойцов достать Романа с чердака».

Пошатываясь, словно нехотя, покинул вскоре конюшню и Зазыба.

Погода резко переменилась. Ветер, неожиданно подув с северо-запада, прогнал с пригорков туман. Но в лощинах и над овсяным полем, на краю которого стояла обгоревшая под утро танкетка, туман еще плавал. Солнце поднялось вверх, однако совсем чистым, кажется, сегодня оно не пробыло и часа. Сперва его закрывал туман, потом заволокла дымка, похожая на водяные брызги; теперь оно плыло под разреженной завесой туч; первыми достигли его белые облачка, гулявшие над озером утром, когда Зазыба стоял еще на своем крыльце, затем из-за леса выплыли тучи, и ветер погнал их прямо на восток: наверное, где-то далеко уж который день поливал землю дождь. Озеро было как застывшее, и на его пепельной глади еще не горбились волны. Между лесом, что перевернулся в воде вверх комлями, и тем берегом, который порос сушеницей, болотником и аистиными ножками, паслись выпущенные из стойла кони.

Зазыба услышал голоса — разговаривали на бревнах, лежавших на скатах за конюшней. Бревна те уже второе лето как были привезены из леса на хатку для конюхов. Но хатку так и не построили, и под бревнами пока прятались от собак одичавшие кошки да деревенские парни приводили туда по вечерам разомлевших девок.

На бревнах Зазыба увидел в окружении подростков веремейковских мужиков — Вершкова, сухорукого Хрупчика, Ивана Падерина, которого в деревне прозвали Цукром Медовичем и которого из-за грыжи не взяли в армию, и Романа Семочкина. Пятым среди взрослых сидел незнакомый человек с лицом восточного типа.

Говорил Роман:

— Так, переехали мы, следовательно, Сож, глядим, а немец уже у реки. Следовательно, дело швах. Тогда мы с Рахимом…

«Должно быть, тот», — окинул взглядом Зазыба скуластое лицо незнакомого человека.

— …тогда мы с Рахимом кувырком из машины да в кусты. Ну, а немцы, они, следовательно, тоже не дураки — увидели наши грузовики на дороге и давай чихвостить по ним, только гайки летят.

Роман рассказывал и одновременно наблюдал за односельчанами.

Те слушали его по-разному.

Парфен Вершков, например, сидел с опущенной головой, тихо шевелил носками порыжевших обрезней — сапог без голенищ — высохшую кору под бревнами. Щетинистое и длинноносое лицо его казалось безразличным, но толстая шея от внутреннего напряжения покраснела.

Силка Хрурчик между тем не сводил глаз с Романа Семочкина, ловил каждое его слово.

Иван Падерин беспокойно вертел головой, сидевшей на кадыкастой шее, и все ухмылялся, будто говоря: ладно, бреши уж до конца.

И Роман продолжал:

— … вдруг, слышим, перестают стрелять. Тогда я, следовательно, толкаю под бок Рахима, показываю глазами — бежим. Видим, кое-кто тоже встает на карачки. А кто-то кричит: «По машинам!» Но куда поедешь, если командёров нема? Это ж как начали стрелять по нас около реки, так те на броневике своем и удрали. Ну, подошли мы с Рахимом, следовательно, к своему грузовику, глядим, совсем разбитый и бензин вытекает.

Зазыба не спеша приблизился к бревнам, сел поодаль. Роман Семочкин стрельнул в его сторону глазами, заговорил громче:

— Оно и правда, что мы без командёров, одни? Следовательно, начали расходиться кто куда. Мы с Рахимом тоже решили податься сюда, благо до Веремеек недалеко. Верст сорок, если напрямик.

До этого все, кто слушал Романа, по разным причинам могли сдерживаться и не высказывать своего отношения, ибо то, что он говорил, было обычным трепом человека, который не только хвастался, выдавая неправду за правду — веремейковцы не знали действительного положения в армии и на фронте, — но вместе с тем и не хотел показать себя в глазах односельчан явным дезертиром, мол, так сложились обстоятельства… Однако Роман допустил одну ошибку, даже не ошибку, скорее, обыкновенную промашку — неточно назвал расстояние от Сожа до Веремеек. И этого было достаточно, чтобы Иван Падерин поправил:

— Считай, с гаком.

А деревенским людям только начни.

— Да и гак надо еще померить, — добавил тут же Силка Хрупчик.

— Парфен, наверное, точно знает, — сказал Иван Падерин, — он ведь когда-то ходил в Чериков, так…

Но Роман Семочкин не дал ответить Вершкову.

— Это когда то было, что Парфен ходил, — возразил он, — а мы вот с Рахимом, следовательно, нынче ногами померили все. Напрямки, так верст сорок, не больше.

Вершков посмотрел на Зазыбу, заговорщицки усмехнулся.

— Роман, должно быть, сигал здорово, сам себе на пятки наступал?

— Так нехай скажет он! — сделал обиженный вид Роман Семочкин и кивнул на Рахима, который с одинаковым вниманием слушал каждого, как-то по-волчьи наставляя ухо.

— Рахим твой тоже едва ли успел оглянуться хоть раз, — помогая Парфену Вершкову, отозвался наконец со своего бревна Зазыба.

Мужики захохотали.

— Рахиму, с его ростом, наверное, пришлось делать по два шага вместо твоего одного, — не переставая смеяться, сказал Силка Хрупчик.

— А что? — вскочил Роман Семочкин. — Ты не гляди, что он мал ростом. Бывает маленький, да удаленький. Вот увидите, Рахим приживется у нас. Теперь в деревне мужиков не хватает, так пускай обслуживает молодух. А там, может, еще и власть передадим ему. Походили в начальниках Чубарь да Зазыба, теперь нехай Рахим.

— А сам что, будто и не хочешь? — подмигнул Парфен Вершков.

Роман отрицательно замотал головой.

— Боязно? — усмехнулся Вершков.

— Я, сам знаешь, не очень пугливый. Да и некого, следовательно, бояться.

— Значит, тебе прямая дорога в начальники, — сказал Иван Падерин.

— Начальником я не хочу быть, — вполне серьезно сказал Роман.

— Так уж и не хочешь? — прищурившись, поглядел на него Парфен Вершков.

— И не хочу!

— А может?

— Что — может?

— Да то, что голову еще крепкую надо иметь, чтоб начальником быть.