Густав Эмар - Вождь окасов

• Название: Вождь окасов
• Автор: Густав Эмар
• Издательство: Терра
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1995
• ISBN: 5-300-00159-7

---

Исполнив свой долг христианина, я свободно вздохнул и обратился мысленно с молитвой к Тому, Кто может сделать все, за несчастных, которых я похоронил! Когда я поднял голову, я вскрикнул от изумления и испуга и поспешно схватился за револьвер. В четырех шагах от меня стоял человек, опираясь на винтовку, хотя ни малейший шорох не заставил меня подозревать его неожиданного прихода. Две великолепные ньюфаундлендские собаки спокойно лежали у его ног. Увидев мое движение, незнакомец улыбнулся и, протянув мне руку, сказал:

– Не бойтесь ничего: я друг. Вы похоронили этих бедных людей, а я отомстил за них. Убийцы их уже мертвы!

Я молча пожал руку, так доверчиво мне протянутую. Знакомство началось; мы скоро сделались друзьями и друзья до сих пор!

Через несколько минут, усевшись у огня, мы с аппетитом ужинали, между тем, как собаки охраняли нашу безопасность. Товарищ, которого я встретил таким странным образом, был человек лет сорока пяти, хотя на вид ему казалось не более тридцати двух. Его стройный стан, широкие плечи, развитые мускулы рук, все показывало силу и проворство. На нем был живописный костюм охотника: широкий плащ или, скорее, нечто вроде одеяла, стянутого вокруг шеи и падавшего длинными складками сзади, полосатая бумажная фуфайка, широкие кожаные штаны, сшитые волосами, мокасины, украшенные бусами и иглами дикобраза, наконец пестрый шерстяной пояс, на котором висели нож, табачный кисет, пороховница, пистолеты и мешочек с лекарствами. На голове у него была шапка из бобровой шкуры с длинным хвостом. Этот человек напоминал мне тех смелых искателей приключений, которые проходят Америку вдоль и поперек. Это натуры первобытные, ищущие свободы, враждебные нашим понятиям о цивилизации, и по тому самому долженствующие исчезнуть перед водворением трудолюбивых поселенцев, которые обладают такими могущественными средствами завоевания, каковы пар и механические изобретения всякого сорта.

Охотник этот был француз. Его благородное лицо, образная речь, открытое и располагающее обращение, все, несмотря на его продолжительное пребывание в Америке, сохраняло еще отблеск родины, возбуждавший сочувствие и участие. Все страны Нового Света были ему знакомы: он провел более двадцати лет в глубине лесов, в опасных и продолжительных странствованиях посреди лесов индейских племен. Поэтому-то, хотя я сам был неплохо знаком с обычаями краснокожих и хотя большая часть моей жизни протекла в пустыне, я много раз невольно трепетал, слушая рассказы о его приключениях. Во время поездки, предпринятой нами, мы часто сидели на берегу Рио-Джила, и тогда он нередко увлекался своими воспоминаниями, куря индейскую трубку и пересказывал мне увлекательную историю первых лет своего пребывания в Новом Свете.

Один из этих рассказов я передаю ныне. Не смею надеяться, чтобы читатель заинтересовался этим рассказом так же, как я, но пусть помнит он, что я слушал этот рассказ в пустыне, среди грандиозной и могучей природы, неизвестной жителям Старой Европы, и притом от того самого человека, который был его героем.

ГЛАВА II Молочные братья

31 декабря 1834 года, в одиннадцать часов вечера, человек лет двадцати пяти, с тонкими и благородными чертами, с аристократическими манерами, сидел или, скорее, полулежал в мягком кресле, стоявшем у камина, в котором трещал огонь, необходимый в это время года. Человек этот был граф Максим-Эдуард-Луи де Пребуа-Крансэ.

Лицо его, покрытое смертельной бледностью, резко отделялось от матовой черноты кудрявых волос, падавших в беспорядке на плечи, покрытые шелковым шлафроком с большими цветами. Брови его были нахмурены, а глаза устремлялись с лихорадочным нетерпением на великолепные стенные часы во вкусе Людовика XV, между тем как левая рука небрежно гладила шелковистые уши великолепной ньюфаундлендской собаки, лежавшей возле него.

Кабинет, в котором находился граф, был меблирован со всей возможной роскошью. Стоявший на столе канделябр с четырьмя подсвечниками, в которых горели розовые восковые свечи, проливал печальный и неясный свет. Дождь бил в стекла, ветер стонал, с таинственным ропотом, располагая душу к меланхолии.

Послышался негромкий звук: часы пробили половину. Граф выпрямился, как будто внезапно пробудился ото сна, провел белой и тонкой рукой по своему влажному лбу и сказал глухим голосом:

– Он не придет!..

Но вдруг собака, до сих пор остававшаяся неподвижной, вскочила и бросилась к двери, радостно махая хвостом. Дверь отворилась, и показался человек.

– Наконец-то! – вскричал граф, подходя к пришедшему. – О! Я боялся, что и ты также забыл меня!

– Я не понимаю тебя, брат; но я надеюсь, что ты объяснишься, – отвечал пришедший. – Полно! Полно! – прибавил он, обращаясь к собаке. – Ложись, Цезарь! Я знаю, что ты добрая собака... ложись же, ложись!

И пододвинув кресло к огню, он сел по другую сторону камина, напротив графа, который между тем уже вернулся на свое место. Собака улеглась между ними.

Человек этот, так нетерпеливо ожидаемый графом, представлял резкий контраст ему. Подобно тому, как граф де Пребуа-Крансэ сосредоточивал в себе все качества, отличающие физическое благородство породы, так гость его соединял в себе все живые и энергические силы простолюдина.

Это был человек лет двадцати шести, высокого роста, худощавый и стройный. Его лицо, загоревшее под солнцем, с резкими чертами, голубыми глазами, сверкавшими умом, имело выражение самой симпатичной храбрости, добродушия и благородства. На нем был щегольской костюм квартирмейстера спагов; крест Почетного Легиона блистал у него на груди.

Опершись на правую руку, он задумчиво и внимательно смотрел на своего друга, поглаживая левой свои длинные и шелковистые светло-русые усы. Граф вдруг прервал молчание:

– Как ты долго не являлся на мое приглашение, – сказал он.

– Вот уже два раза ты делаешь мне этот упрек, Луи! – отвечал унтер-офицер, вынимая из-за пазухи бумагу. – Ты, верно, забыл, что написано в записке, которую твой грум принес мне вчера.

И он приготовился читать.

– Не нужно, – сказал граф, печально улыбаясь, – сознаюсь, что я виноват.

– Что ж это за важное дело, для которого я тебе так нужен? – весело спросил спаг. – Объяснись: женщину что ли надо похитить, или дуэль? Говори...

– Ты ни за что не угадаешь, – перебил граф с горечью, – а потому лучше избавь себя от бесполезных догадок.

– Что же это такое?

– Я хочу застрелиться.

Молодой человек произнес эту фразу с таким твердым и решительным выражением в голосе, что солдат невольно вздрогнул, устремив на него беспокойный взор.

– Ты думаешь, что я сошел с ума, не правда ли? – продолжал граф, угадавший мысль своего друга. – Нет, Валентин! Я еще не сошел с ума, а только упал на дно бездны, из которой могу выйти не иначе как посредством смерти или бесчестия. Я предпочитаю смерть!

Солдат не отвечал. Резким движением отодвинул он свое кресло и начал ходить большими шагами по кабинету. Граф опустил голову на грудь. Наступило продолжительное молчание. Буря неистовствовала за окнами. Наконец Валентин опять сел.

– Вероятно, очень важная причина заставила тебя принять такое решение, – сказал он холодно, – я не буду отговаривать тебя, однако требую, чтобы ты рассказал мне со всеми подробностями обстоятельства, принуждающие тебя посягать на жизнь. Я твой молочный брат, Луи; мы выросли вместе. Наша дружба слишком сильна и слишком искренна для того, чтобы ты отказался исполнить мое желание!

– К чему? – вскричал граф. – Мои горести из числа таких, которые могут быть понятны только тому, кто их испытывает.

– Плохая отговорка, брат, – возразил Валентин суровым голосом, – горести, в которых не смеют признаться, обыкновенно принадлежат к числу таких, которые принуждают краснеть.

– Валентин! – сказал граф с молнией во взоре. – Не хорошо, что ты так говоришь со мной!

– Напротив, очень хорошо! – с живостью возразил молодой человек. – Я люблю тебя и потому обязан говорить тебе правду. Зачем мне тебя обманывать? Ты знаешь мою откровенность, а потому и не надейся, чтобы я оправдал тебя, не зная, в чем дело. Если ты хочешь, чтобы тебе льстили при твоих последних минутах, зачем же ты призвал меня? Не затем ли, чтобы я одобрял тебя в принятом намерении? Если так, то прощай, брат! Я ухожу... мне нечего здесь делать. Вам, знатным вельможам, стоило только родиться; вы вкушаете в жизни только радости, и при первой же тени, который случай набросит на ваше счастье, вы считаете себя погибшими и обращаетесь к этой высочайшей низости, самоубийству!

– Валентин! – вскричал граф с гневом.

– Да! – с энергией продолжал молодой человек. – Это именно высочайшая низость! Человек точно так же не имеет власти оставить жизнь когда ему вздумается, как солдат бежать со своего поста перед неприятелем! Я знаю твои горести!