Глеб Голубев - Пытливый странник

• Название: Пытливый странник
• Автор: Глеб Голубев
• Жанр: Исторические приключения

---

По столбу вязью тянутся причудливые значки, врезанные в камень, — одни похожи на растопыренные пальцы, другие — на какие-то цветы. Есть среди этих значков изображения птиц, жуков, загадочных животных, которым и названия не придумаешь. Третий день срисовывает он этот столб и фигурки на нем, ломая голову над их значением. Вероятно, это письмена. Но на каком языке? Не похожи они ни на греческие, ни на латинские, ни на русские. Вот только один рисунок удивительно напоминает родное, русское «живете» (букву «Ж»). Надо их зарисовать как можно точнее, не жалея тщания и труда, а потом двигаться дальше.

ПОД УГРОЗОЙ СМЕРТИ

Богат и многолюден Дамаск, далеко по свету идет слава о его дворцах и тенистых садах, о его базарах, где встречаются Запад с Востоком. Но ныне большой и шумный город словно вымер. Пустынны его кривые и грязные улицы, не торгуется на ста языках толпа на базарах, не звенят молотки в дымных мастерских ремесленников. Положив головы на песок, дремлют у крепостной стены верблюды. Их даже не успели развьючить. Все купцы попрятались по домам, ибо ничем не должен заниматься правоверный во время Рамазана — великого поста. И город спит весь солнечный день. Но когда багровое солнце спрячется за гряду дальних холмов и в крепости весело прогремит пушка, улицы наполнит пестрая толпа. Засверкают огни на базарной площади. Купцы при свете дымных факелов раскинут по коврам свои товары. Вкусным дымком потянет из харчевен, из-под навесов чайханы, что стоит на столбах прямо над арыком. В темное небо полетят воздушные змеи с привязанными к ним светильниками.

Медленно вливается людская река в стрельчатые ворота самой большой мечети Дамаска. В этой толпе входит в мечеть и плечистый человек с черными бровями, почти сросшимися на переносице. Истрепанная и пыльная одежда ничем не выделяет его среди других дервишей. Он входит в мечеть и, сняв, как и все, обувь, оставляет ее у порога, через который не смеет переступить нога немусульманина под страхом мучительной казни…

Василий Григорович-Барский смело проходит вперед, становится в ряд с молящимися, так же, как и они, складывает руки ладонями перед грудью, шепчет для видимости что-то похожее на молитву. А сам внимательно рассматривает уходящие в полутьму колонны, резьбу на стенах. Надо запомнить, что столбов числом сорок, на них искусно вырезаны деревья, звери и птицы. Все надо упомнить, чтобы потом зарисовать в тетради «во удивление зрящим». Ради этого он пришел сюда, презрев смертельную опасность. Все осмотрев, он выходит из мечети и как тень растворяется в уличной толпе.

А потом его можно было встретить у развалин легендарной Трои и на караванной тропе каменистой Аравии. Он зарисовывал в свою тетрадь ливанские кедры и купался в Мертвом море, где соленая вода выталкивала человека как пробку, не давая нырнуть.

Шли годы, и все запутаннее становилась дорога русского пешеходца. Желая пополнить свои знания, Григорович-Барский вторично посещает Египет и Грецию, трижды проходит из конца в конец Палестину.

Все новые рисунки и описания появляются в его тетради. В сирийском городе Баальбек осматривал он развалины древнего храма, украшенные странными рисунками. Над руинами высились огромные каменные колонны, такие высокие, что воздвигнуть их, казалось, могли только сказочные исполины. Местные жители так и называли их «крепостью исполинов».

«Крепость сия множайшего удивления достойна есть, ибо еще мне не случалось в толь многом путешествии такового чудесного здания видеть», — записал Григорович-Барский.

А на острове Самосе привлекает его внимание старое дерево с такой раскидистой кроной, что в тени ее поместился целый базар. Он тщательно срисовывает его и отмечает: «явор сей есть зело многолетен, якоже повествуют народы».

На пыльных дорогах не раз нападали на пешеходца грабители, порой обирали донага, а когда нечего было отнять, избивали с досады. Еще опаснее было попасть в руки морских разбойников. Те могли увезти за тридевять земель, продать в рабство.

Но судьба хранила смелого пешеходца. Много опасностей подстерегало его. Повсюду шли войны: Испания и Австрия делили итальянские провинции. Венеция пыталась отвоевать у Турции острова Средиземного моря. И, стучась в ворота каждого нового города, никогда не знал смелый пешеходец, встретят ли его с приветом или закуют в цепи и сошлют на галеры. Часто приходилось ему скрывать свое имя и родину.

Менялось его обличье, менялась его фамилия. Называл он себя то Григоровичем, то Барским, то Плакой, то Альбовым. В трудный час выдавал он себя то за грека, то за араба, а порой притворялся вообще безродным бродягой, юродивым.

Он повидал много чудес. Видел, как от страшного подземного толчка шатались и падали дома на острове Кипре. Пил мутную воду из Евфрата. Дивился, как на ночь, опасаясь морских разбойников, преграждают толстой цепью вход в гавань Фамагусты. И всюду подробно записывал: какие народы в тех краях живут, чем занимаются, что сеют на полях и употребляют в пищу, какие памятники старины сохранились в окрестностях.

Стал он уже немолод, но, как и встарь, томило его великое любопытство, волновала мечта увидеть все новые и новые неведомые края.

С годами он стал дольше задерживаться на одном месте. Да и нога снова начала побаливать.

Десять лет Григорович-Барский прожил на островах Средиземного моря. На острове Патмосе он открыл школу, где обучал детей греческому и латинскому языкам, увлекая их рассказами о величии и красоте мира.

Школа помещалась в землянке без окон. Свет проникал только через узкую дверь. Ученики сидели прямо на полу. Григорович-Барский рассказывал им о России, о странах, в которых побывал, бродя пешком по свету вот уже двадцать лет. И, вспоминая все, что повидал, он часто задумывался: а зачем все это? Вот он уже стар, скоро умрет. И вместе с ним умрет все, что он видел. Какой-нибудь неграмотный купец пустит его сокровенные записи на завертку рыбы или пшена…

И постепенно у него зародилось желание собрать свои записи и написать книгу обо всем, что видел. Но школьные дела отрывали, занимали все время.

А тут еще нагрянула беда: на острове началась чума. Города и селения опустели, все жители разбежались по лесам и ушли в горы. На улицах лежали трупы, и некому было предать их земле.

Василий Григорович-Барский остался один в своей землянке. Изредка монахи из соседнего монастыря бросали ему со стены свежий хлеб и спускали на веревке ведерко с водой, но ворот не открывали. Да однажды, придя за бельем из лесу, зашла к Василию соседка, мать одного из учеников. Она принесла ему кусок мяса и кувшин козьего молока. Первый раз за долгое время Григорович-Барский поужинал как следует.

А наутро он узнал, что женщина эта была больна и ночью умерла от чумы.

Василий ожидал, что заболеет и он, но смерть обошла его. Шесть месяцев просидел он в землянке на окраине чумного города. Времени свободного оказалось много, и Григорович-Барский потратил его на сочинение учебника латино-греческой грамматики «с расположением необычным и с удобопонятным сокращением». Когда мор прекратился, он по этому учебнику начал давать уроки.

Прослышал о земляке — необычайном пешеходце по чужим землям — русский посол в Константинополе Вишняков и пожелал увидеть его и помочь вернуться на родину. Но учительство так захватило Григоровича-Барского, что, получив письмо посла, он ответил ему:

«Хоть и Вашего высокородия в приглашении медлить неприлично, но потерпите до сентября, доколе же совершу некие школьные дела, на пользу себе и Отечеству…»

Потом он побывал и в Константинополе, рассказывал Вишнякову свои приключения и посетил вместе с ним великого визиря турецкого султана.

Начал он писать свою книгу, и с новой силой потянуло его на родину. Снились ему по ночам Киев, Владимирская горка, откуда открывается привольный вид на шумливый, говорливый Подол, на синий Днепр в желтых песчаных берегах…

Отмечал Василий в тетради, что богат остров Кипр и златом, и серебром, и медью, и железом, и камнем — асбестом, что в огне не горит, и земля там плодовита, и животных великое изобилие, а рука невольно выводит проникновенную хвалу далекой и милой родине:

«Русской бо земли во всем свете несть лучшей к благопроизращению плодов земных. И несть стран величайших и краснейших ее! Земля воистину благословенная, земля млеком и медом кипящая!»

И настал день, когда тоска по родине пересилила все. Он взял свой старый посох и пошел на север — через лесистые ущелья Македонии, по полям Болгарии, по садам Молдавской земли.

Эти страны не оставили следов в его путевой тетради. Он спешил домой.

ОТЧИЙ ДОМ

В погожий день сентября, возвращаясь из церкви домой, увидела Мария Григорович возле своего крыльца какого-то странника в пыльной монашеской рясе.

«Из греков, должно быть, — подумала старуха. — Вон черный какой и лицом больно смугл».