Катажина Грохоля - Заявление о любви

• Название: Заявление о любви
• Автор: Катажина Грохоля
• Издательство: АСТ, ВЗОИ
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2004
• ISBN: 5-17-020836-7, 5-9602-0019-8

Катажина Грохоля — но… СОВЕРШЕННО ДРУГАЯ!

Не ехидно-ироничная, но — мудрая, лиричная, ОЧЕНЬ ЖЕНСТВЕННАЯ и ТОНКАЯ в своей ОЧЕНЬ ЖЕНСКОЙ ПРОЗЕ.

Незаметные на первый взгляд оттенки чувств могут однажды изменить ВСЮ ВАШУ ЖИЗНЬ!..

Мир, в конце концов, не так уж плох — достаточно только взглянуть на него под другим углом!

Жизнь часто дает нам обещания — и не выполняет их.

Но как же часто она дарит нам и нежданные, нечаянные радости!..

Жизнь есть страдание? Нет!

Жизнь есть чувство? О да!..

---

Он отворачивается от стекла с грязными разводами и с удивлением смотрит на мать.

— Вы подождите, потому что, если придут контролеры, что вы будете делать? Ну что, Богуш, мы правильно сделали? Патрик, не вертись! Ну как мне с этим ребенком разговаривать? Вот, пожалуйста! — Только сейчас женщина посмотрела на нее и вытащила из сумки билет. В серых глазах сквозила тень постоянной озабоченности.

— Спасибо вам огромное, в последнюю минуту…

— Пожалуйста, пожалуйста, люди должны друг другу помогать, я видела, как вы бежали, даже говорила Богушу, успеет или нет, да, Богуш? Это последний поезд сегодня, раньше электричек было больше, и кондуктор ходил, и все было по-другому, а теперь страшно ночью одному ездить.

Она высыпала в маленькую ладонь женщины монетки — деньги за билет.

— Можно я его прокомпостирую? — Мальчик услужливо смотрел на нее. Черные глаза ярко горят, хотя в электричке темно — лампы с одной стороны не включены.

— Пожалуйста. — Она дала ему билет, искры в его глазах засверкали еще пронзительнее.

Мальчик уже был у компостера. Он бежал к нему, разбрызгивая грязь по полу вагона. Да, осень.

— Патрик, Патрик! — закричала женщина. — Ну что с ним делать, такой непослушный, словно с другой планеты, прошу прощения. Патрик, иди сюда, Богуш, почему ты молчишь, а? — с укором обратилась она к мужу.

Мужчина надвинул шапку на глаза и пожал плечами.

Поезд дернулся и остановился. Очередная станция.

Мальчик протянул ей билет и сел на лавку рядом с матерью, но теперь возле окна. Двери открылись. Четверо мужчин заняли места в середине вагона. Ну, теперь не удастся сесть там, где хотелось, подальше от этой странной пары с ребенком. Те мужчины, наверное, пьяны — кто еще в это время ездит? Нет, пусть лучше думают, что она вместе с семьей. Так безопаснее.

Она почувствовала, как горят щеки. Почему он ее оставил? Он никогда ее не понимал. И как она этого раньше не заметила?

— Спасибо вам. — Она ответила на улыбку. Силуэты женщины, мужчины и ребенка казались теперь размытыми.

Она прошла мимо компостера и села спиной к вошедшим мужчинам, так, чтобы они не видели ее слез. Перед глазами — затылки мужчины и женщины, мальчик сидел напротив, но он уставился в пол.

Она опустила голову, теребя в руках билет. Нос был забит и почти не дышал, в горле застрял комок. Она это как-нибудь переживет. Ничего страшного.

Как он мог сказать, что сыт по горло? Неужели он так сказал? Нет, по-другому. Сказал, что не может одновременно содержать их и думать о будущем. Что нужно обдумать, как все устроить, поскольку у них кредит, неоплаченный автомобиль… надо сесть и спокойно все подсчитать и подумать… Что считать? Сколько во все это вложено чувств? Они встречались два года, и она не смогла рассмотреть рядом лицемера?.. Как она была слепа! Но она больше не будет незрячей.

— Мамочка!

Она подняла глаза. Голос Патрика был высоким, может быть, оттого, что мальчик пытался кричать шепотом.

— Что, Богуш, он давно уже должен быть в постели, я с тобой разговариваю, Богуш, последний раз, говорю тебе, последний раз так поздно возвращаемся. Такие вещи быстро не делаются, ясно было, а теперь он устал!

— Мамочка, мамочка, посмотри! — настойчиво кричал мальчик.

Мужчина даже не шелохнулся. Успокоится этот ребенок наконец или нет?

— Угомонись сейчас же, не видишь, что я с отцом разговариваю! Богуш, я тебе говорю!

Зачем она на него кричит? И он говорил таким же тоном! Когда вдруг неожиданно стал подсчитывать. А когда она сказала, что не понимает, о чем речь, он заявил, что она витает в облаках, а кто-то должен стоять на земле и забыть о высокопарных словах. Это она говорит высокопарно? Беспрестанно? А в действительности все ведь по-другому выглядит!

Да, она прекрасно поняла, как все выглядит. Правда предстала перед ней во всей полноте. Во всей своей подлинности. Если по существу, то он никогда ею не дорожил. По всей вероятности, он всегда подсмеивался над ее привычкой смотреть на звезды. На земле ведь столько гораздо более интересных вещей: кредиты и расчеты, что-то можно себе позволить, а что-то нет. Ну все! Больше никогда! Хорошо, что она прозрела. Неужели с таким человеком она хотела прожить жизнь? Любить его? Нет, нет, нет.

— Мамочка, посмотри, прошу тебя!

— Богуш, ты не можешь с ним поговорить? Почему я должна все делать, у меня уже сил нет управляться с этим ребенком. Я же говорила, поедем пораньше, почему мы так поздно выехали? Ясно же, сразу ничего не сделаешь, разве нужно было, хоть бы мы…

— Мамочка, ну посмотри!

— Почему он ноет? Ноет, потому что устал, скоро выходим, и отстань с этим «мама, посмотри», не вставай. Не вставай, говорю тебе, я скажу, когда нам выходить. Богуш, ты спишь?

Высморкавшись, она посмотрела на мальчика. Он сидел, странно напряженный, и всматривался в пол вагона.

Она проследила за его взглядом. Ничего, кроме грязи, принесенной тысячами пассажиров за день.

— Мама, ну посмотри! — Мальчик почти кричал, от волнения он покраснел.

Она смотрела на грязный пол. Ничего, совершенно ничего. Может, с ним не все в порядке? Ну что она может сделать? Но как можно видеть то, чего нет? Ничего и нет. Мятый пакетик от чипсов под сиденьем рядом с дверью. Грязь. Прокомпостированный билет, прилипший к подножке. Темные лужи грязной воды.

Двери открылись и закрылись. Следующая станция.

Ну хорошо. Пусть будет так. Лучше так, чем как раньше. Разочарование и злость вдруг овладели ею. Почему она никак не научится быть рассудительной? Может, он был прав, когда говорил, что она витает в облаках, если она его так долго не могла разглядеть, не видела, какой он? Она его придумала, этого нереального, замечательного мужчину. Она сжала кулаки, ногти больно впились в ладонь.

— Что ты можешь мне показать?

— Вещь?

— Нет. Я спрашиваю, какую часть тела ты можешь мне показать?

— Ты, наверное, шутишь.

— Нет, не шучу. Покажи мне, пожалуйста, свою руку. Скажи: «Я хочу, чтобы ты увидел мою ладонь». Поближе, пожалуйста, поближе. Не бойся, это всего лишь рука. Вот так…

— Хочу показать тебе мою руку. Посмотри, пожалуйста. У меня красивые ладони… Нет, нет, еще раз. Хочу показать тебе мою руку. Мою ладонь. На каждой по пять пальцев. И мои ногти накрашены.

— Вижу, они очень красивые.

— А вот здесь меня кот оцарапал. Но уже зажило.

— Я могу поцеловать эту царапину?

— А здесь у меня шрам. Когда-то мы с одним мальчиком договорились, что будем каждый день в восемь часов вечера писать друг другу письма. Он жил не в нашем городе. Будем писать письма при свете свечи, в одно и то же время каждый день. Словно мы вместе в то мгновение. У меня была пластмассовая ручка…

— Какая?

— Тоненькая, но с очень мягким, хорошим стержнем.

— И что?

— Я ее подожгла от свечи и стала писать горящим фитильком. Это было очень романтично — писать тем, что горит. Но пластмасса растопилась и упала огневой каплей в углубление между средним и безымянным пальцем…

— Здесь? Я могу прикоснуться?

— А ручка продолжала гореть. Я думала, это хороший знак, на всю жизнь. Так и сидела с горящим пальцем, даже не вскрикнула. А кусочек пластмассы потом застыл и упал, но на коже был ожог, и до сих пор остался след. Бороздка в моем теле. Она долго не заживала. Отметина, будто от обручального кольца. Как звали того мальчика, которому я писала? Ручка была серо-голубая, с завинчивающимся колпачком и довольно короткая…

— А здесь что?

— А это родинка.

— А как называются эти пальцы — этот, и этот, и тот?

— Это — большой, это — указательный, далее — средний и безымянный. От безымянного пальца левой руки сосудик идет прямо к сердцу. Поэтому на нем и носят обручальное кольцо…

— Можно дотронуться до безымянного пальца? Я дотронусь до твоего сердца.

— Не знаю…

— Я хотел бы прикоснуться к нему, но я не сделаю ничего против твоей воли. Прошу тебя.

— Да… можешь…

— Чувствуешь? Я прикасаюсь к твоему сердцу.

— Да. А здесь я поранилась.

— Не бойся.

— Когда я показываю тебе свою ладонь, то чувствую себя обнаженной…

— Какие у тебя руки?

— Когда обнимают и прижимают к груди — теплые.

— Можно я возьму твою ладонь в свою? Может, так станет теплее? Чувствуешь? Вместе теплее…

— Мама, дядя месяц уронил!

Она открыла глаза. Мальчик стоял в проходе между сиденьями, а мать судорожно дергала его за куртку.

— У меня больше нет сил на тебя. Все фантазируешь, придумываешь что-то!