Яков Гройсман - Встречи в зале ожидания. Воспоминания о Булате

• Название: Встречи в зале ожидания. Воспоминания о Булате
• Автор: Яков Гройсман
• Издательство: Деком
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2003
• ISBN: 5-89533-084-3

«Встречи в зале ожидания» – первая книга, состоящая из воспоминаний о Булате Окуджаве. Человек-эпоха, замечательный поэт и прозаик, в первую очередь стал известен как создатель жанра авторской песни, и его гитара была созвучна чаяниям нескольких поколений. Но сотни тысяч почитателей Окуджавы-поэта и барда очень мало знают о жизни Окуджавы-человека.

О нем рассказывают друзья Булата и те, кто общался с ним на протяжении разных лет: Исаак Шварц, Евгений Евтушенко, Владимир Мотыль, Петр Тодоровский, Татьяна и Сергей Никитины, Фазиль Искандер, Галина Корнилова, Анатолий Приставкин, Владимир Фрумкин, Лев Шилов и другие авторы, проживающие в России и за рубежом.

---

Гости расселись в большой комнате с низким столом посередине, а я, представив их хозяину, отправилась на кухню варить кофе.

– Кофе и джезва – на столе! – крикнул мне вдогонку Булат. – А сахар и чашки – в буфете!..

Я нашла в кухне всё, что нужно, сварила кофе и, разлив его по чашкам, на подносе понесла в комнату.

– Оказывается, ты и кофе варить умеешь! – почему-то удивился Булат, отхлебнув из своей чашки.

Еще по дороге сюда наши гости признались, что им очень хотелось бы послушать хотя бы одну песню Окуджавы. Но Булат на этот раз петь решительно отказался.

– Мне сегодня петь трудно, – признался он. – Но вот если хотите… Мне только что прислали мою пластинку из Франции. Запись – замечательная. Я могу ее поставить…

Мы слушали французскую пластинку, и если бы при этом не видели молча сидевшего в кресле Булата, можно было бы подумать, что это его «живой» голос.

Но в конце этого вечера нас ждал сюрприз.

– Знаете что… – вдруг сказал Окуджава, – я только что написал одну песню. Пока ее еще никто не слышал. Хотите послушать?

Разумеется, гости встретили его предложение с восторгом. Булат вышел из комнаты и вернулся с гитарой. То была песенка о Моцарте, которую спустя какое-то время пела вся Москва.

Одна встреча произошла у меня с Булатом в Грузии. В восьмидесятые годы в Тбилиси работала Комиссия по переводам, которую возглавлял замечательный человек – Отар Нодия. Ежегодно он приглашал в Грузию русских писателей, поэтов и критиков для обсуждения всех жанров блестящей грузинской литературы. На один из таких семинаров, который на этот раз должен был пройти в Аджарии, согласился поехать Булат.

Поезд из Тбилиси отходил поздним вечером. Булат зашел к нам в купе, где вместе со мной ехали критики Наташа Иванова и Алла Марченко. Мы разговаривали в тускло освещенном купе, а за задернутыми шторками окна царила непроглядная ночь. Поезд замедлил ход возле какой-то станции, и в ту же минуту в наше окно ударил ослепительный сноп огня. Булат отдернул тонкую занавеску, и прямо перед нами за стеклом вагона засиял подсвеченный прожекторами гигантский портрет Сталина. То был город Гори, родина «великого вождя». Я хорошо помню окаменевшее лицо Булата, который всё еще сжимал в руке край ситцевой оконной занавески…

В Аджарии, в городе Гали, нас разместили в пансионате на самом берегу моря. В первый же вечер, когда мы пришли на ужин в столовую и расселись за столом целой компанией – известный грузинский писатель Чабуа Амирэджиби, Булат Окуджава, Наташа Иванова и я, – к нашему столу вдруг подошел официант с бутылкой вина на подносе. Он слегка поклонился Булату, сказав:

– Мы рады приветствовать вас здесь как нашего гостя!

С этими словами он протянул Окуджаве поднос с бутылкой. В ответ Булат поднялся, также поклонился и поблагодарил работников пансионата за внимание к нему. В тот вечер мы пили отличное, ни с чем не сравнимое грузинское вино.

Еще через несколько дней в пансионате появились молодые люди, одетые в темные костюмы. Они объявили, что городское начальство приглашает участников семинара на ужин.

Вечером мы подошли к невысокому типично административному зданию, и молодой человек, встретивший нас у входа, указал на невзрачную дверь возле лестницы. Распахнув ее, мы замерли в изумлении. Низкие ступени вели в огромный зал с горящим камином. Стены комнаты были завешены звериными шкурами, а пол устлан коврами. Посередине возвышался заставленный яствами стол.

В разгар пира в зале вдруг появилась группа мужчин, которые, выстроившись в ряд, запели. Тот, кто хоть однажды слышал грузинское многоголосое пение, знает, как это прекрасно и как ни на что не похоже. Я могла бы сравнить это с пением ангелов, хотя неизвестно, поют ли ангелы мужскими голосами.

Когда певцы окончили петь и под бурные аплодисменты начали занимать места за нашим столом, глава городской администрации вежливо обратился к Окуджаве:

– Булат Шалвович! Мы очень просим вас спеть. Гитара у нас найдется, не беспокойтесь!

Булат поднялся из-за стола, поблагодарил префекта и твердо сказал:

– Вы должны простить меня, но петь после того, что мы только что услышали, я не могу…

И хотя мне, как и всем другим в тот вечер, хотелось послушать Окуджаву, я поняла, что, отказавшись, он был прав.

Спустя какое-то время я увидела Булата на вечере в музее Паустовского, который тогда помещался на Яснополянской улице. Он пришел вместе с молодой незнакомой мне женщиной, которую представил мне как Наташу. Я знала, что у него только что вышла новая книжка стихов. Моя сестра, уроженка Арбата и большая поклонница Окуджавы, давно мечтала иметь его книгу с автографом. И поскольку у нее через два дня должен был быть день рождения, я попросила книжку для нее.

Булат вытащил из сумки блестевшую глянцем книгу, спросил, как зовут мою сестру, и что-то надписал для нее.

– А тебе-то самой не нужна моя книжка? – удивленно спросил он.

Я засмеялась.

– Мне неудобно просить у тебя сразу две…

– Я так и думал! – усмехнулся он и подписал еще одну книжку.

…В начале восьмидесятых наши общие друзья Зоя Крахмальникова и Феликс Светов оказались в заключении. Им вменялся в вину выпуск самиздатовских сборников. Сразу же после ареста друзья начали писать письма с требованием их освобождения в различные инстанции. Булат Окуджава, например, написал убедительное письмо в их защиту и отправил его на имя генерального прокурора. Ответа он не дождался. Меж тем мне самой пришла в голову мысль обратиться с ходатайством о наших друзьях к Раисе Максимовне Горбачевой. Вдвоем с моей подругой, критиком Ириной Роднянской, мы написали письмо, в котором говорилось не только о несправедливости самого ареста, но еще и об оставленной ими молоденькой дочери с новорожденным ребенком на руках. А также о болезнях как Зои Крахмальниковой, так и ее мужа Светова. Вместе с другими это письмо подписал и Булат. Оно сразу же возымело действие. Наши друзья в короткий срок были освобождены, а я до сих пор жалею о том, что мне не довелось поблагодарить Раису Максимовну за ее милосердный поступок. Не сомневаюсь, что подпись Булата Окуджавы сыграла в этом случае большую роль.

Как известно, в последние годы Булат часто и подолгу болел. Однажды, когда он был в больнице, я отослала ему свой детектив, чтобы развлечь больного. Он позвонил мне по телефону и сказал:

– Ты знаешь, я вообще-то не любитель детективов. Это Ольга их любит. Но твой я обязательно прочту…

После того как его выписали из больницы, я сама позвонила Булату домой. Дело в том, что в это время наш музей работал над номером журнала, посвященным юбилею альманаха «Тарусские страницы». Константин Георгиевич Паустовский не только напечатал в этом альманахе повесть Окуджавы «Будь здоров, школяр», но и внимательно следил за его дальнейшим творчеством. Мне очень хотелось, чтобы в номере появилась и статья самого Булата о Паустовском и «Тарусских страницах».

Но Булат меня огорчил, сказав:

– Мне теперь уже нелегко писать обо всем этом. Столько времени прошло…

И вдруг дня через два он звонит мне и говорит:

– Ты меня раззадорила. Я стал думать обо всем этом, вспоминать и в результате написал что-то вроде эссе…

Его эссе о встречах с Паустовским было напечатано в № 11 журнала «Мир Паустовского» за 1998 год. И это было последним, что Булат успел написать… Оно заканчивалось словами:

«На моем столе стоит его[4] фотография. Он улыбается.

Я уже давно не исполняю своих песен, а он продолжает по-отечески улыбаться, как будто всё еще впереди…»

Прощаясь со мной по телефону, он добавил такую фразу:

– Ты звони мне. Я теперь буду дома. Мне врачи запретили куда бы то ни было уезжать…

Вот почему так поразило меня известие о том, что всего через несколько дней после этого разговора Окуджава уехал за границу. Где, к великому горю его друзей и поклонников, вскоре умер.

Что я еще могу сказать о нем? Булат Окуджава был человеком не только огромного таланта, но еще и редкого достоинства и настоящей скромности. Мне кажется, что восторги его слушателей на концертах в немалой степени смущали его. Так, однажды он рассказал, что в Варшаве после его концерта люди в зале встали.

– Для меня это было ужасно! – говорил он. – Я же не Евтушенко!

Тем не менее все, с кем он хоть раз общался, с кем дружил, все те, кто слушал его песни, не могли остаться к нему равнодушными. И я, как все, тоже любила Булата…

Алексей Смирнов ПЕСЕНКА О НЕЧАЯННОЙ РАДОСТИ

Не сказать, что в детстве мороженое стоило дорого. Пломбир с вафельками – 15 коп. Но всё же покупали мне его редко. Боялись, как бы горло не прихватило. И вот в длинных паузах между пломбиром выкушанным и пломбиром предвкушаемым я придумал играть в мороженое. Роль его исполнял творожный сырок за те же 15 коп. По форме он напоминал уменьшенную пачку пломбира и был точно так же завернут в бумажку. Я раскрывал ее, спускал наполовину и, держа творожок, как мороженое, хвастался: