Вера Хенриксен - Серебряный молот

• Название: Серебряный молот
• Автор: Вера Хенриксен
• Издательство: Терра-Книжный клуб
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1996
• ISBN: 5-300-00630-0

Почти всегда, когда речь заходит о викингах, мы вспоминаем о мужчинах. И почти никогда — о женщинах.

Тем не менее женщины играли в обществе средневекового Севера далеко не последнюю роль.

Когда муж отправлялся в викингский поход, хозяйкой усадьбы оставалась женщина. К женщинам относились с неизменным уважением, к их мнению прислушивались. И часто в мужских спорах последнее слово говорила женщина.

Часто женщины были даже больше мужчин одержимы необходимостью — по кодексу чести норманнов — исполнить «обряд мести».

В сборник вошли два романа, в центре внимания которых — судьба и роль женщины в обществе скандинавского средневековья. Один из романов принадлежит перу лауреата Нобелевской премии норвежки Сигрид Унсет (1882 — 1949), а второй — продолжательнице традиций знаменитой соотечественницы, Вере Хенриксен. Очерк «Тигры моря» поможет читателям составлять полное представление о мире материальной культуры норманнов.

Счастливого плавания на викингских драккарах!

---

Сигрид тоже сидела с ними, поскольку никто не намекал на то, чтобы она ушла; она осталась вместе с Холмфрид и Торой.

Вместе с ярлом приехал его священник; этот молодой человек никогда раньше не бывал в Эгга. Вид у него был такой, словно он не собирался никогда больше сюда приезжать, узнав, что находится в гостях у главного жреца храма Мэрин.

Эльвир был настроен весьма задиристо; он говорил о «нас обоих, священниках», подчеркивая тем самым, что христианские священники не обладают такой полнотой власти, как языческие, поскольку не могли принимать участия в тинге[24]. Сигрид эта шутка показалась неуместной, но было ясно, что ярла, так же как и Эльвира, забавляет рассерженный вид священника.

— Эльвир не такой уж закоренелый язычник, — сказал ярл. — Ты ведь был крещен, Эльвир, не так ли?

— Да, — ответил Эльвир с напускной серьезностью, — первый раз в Миклагарде[25], а второй раз в Англии. — Он бросил быстрый взгляд на священника. — И не следует забывать о тех днях, когда я следовал пророку Мухаммеду!

Прошло несколько секунд, прежде чем священник окончательно понял, о чем идет речь. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но тут же закрыл его. Потом перекрестился и начал бормотать молитвы.

Эльвир следил взглядом за его движениями. Потом с глубокомысленным видом сделал глоток из чаши.

— Да, я был однажды христианином, — не спеша произнес он. — Я целый год учился у священника в Миклагарде. И я пришел к выводу, что вы, христиане, не живете согласно своим заповедям.

Он замолчал и, поскольку никто не возражал ему, продолжал дальше:

— Меня учили, что Христос— человек мирный. Он выступал против жажды власти, мести и насилия, как мне говорили, и он охотнее дал бы себя убить, чем взял бы в руки оружие. И я усвоил христианскую заповедь «не убий». Однако те христиане, которых я встречал, то и дело хватались за меч. И это не единственная заповедь, которую они нарушали. Еще будучи ребенком, я усвоил, что человек должен быть честным и не отказываться от своих слов; и постепенно я начал презирать христиан, учивших одному, а делающих совсем другое. Я видел, как они нарушают одну заповедь за другой, после чего каются, а потом без малейших угрызений совести снова нарушают эти заповеди. И в конце концов я понял, что ошибка заключена в самом учении. Ни один человек не может жить по-христиански.

— Но можно все же попытаться, — возразил ему ярл Свейн. — Я сам пытаюсь быть мирным человеком, и, думаю, мне никогда не приходилось принуждать к чему-то других. Но в детстве я достаточно насмотрелся на жертвоприношения, видел я и человеческие жертвы — в тот раз, когда мой брат Эрлинг праздновал победу в Хьерунгавоге. И я не жалею, что отвернулся от старых богов.

Повернувшись к Эльвиру, священник дрожащим голосом произнес:

— Как может человек, поверивший во всемогущего Бога, отвернуться от него и поклоняться мерзким изображениям богов?

— А нужно ли становиться христианином, чтобы верить во всемогущего Бога? — спросил Эльвир. — Легенды говорят о Боге, сотворившем все; так почему же он не может так же хорошо говорить со мной посредством изображений богов, как посредством изображений святых? Думаю, что и те, кто верит в Мухаммеда, тоже верят во всемогущего Бога.

Но священник продолжал, словно не слыша его:

— Ты говоришь, что был христианином и учился у священника. Значит, ты причащался и исповедовался. Делал ли ты это без колебаний, принимал ли благодать Божью с чистым сердцем?

— Да, — коротко ответил Эльвир.

Голос священника задрожал от гнева:

— И после этого ты стал языческим жрецом! Ты возглавляешь эти постыдные жертвоприношения!

— Да, — снова ответил Эльвир, — последний раз это было вчера. Но скажи мне, почему приносить в жертву животное хуже, чем приносить в жертву самого Спасителя?

Перекрестившись, священник сказал:

— Разве ты не боишься Божьего суда?

Эльвир пожал плечами.

— Я не буду выставлен на суд христианских священников! — сказал он. — К чему мне выполнять немыслимые, никому не приносящие пользы заветы, если я могу достойно жить, следуя понятным мне законам? Нет, когда придет Рагнарок, я предстану перед тем, кто сотворил все, я встречу его без колебаний, с достоинством неся меч и красный плащ жреца!

Священник долго молчал, потом сказал:

— Горько слышать такие слова и видеть человека, потерянного для церкви. Но, боюсь, я недостаточно учен, чтобы помочь тебе. Ты знаешь слишком много, но не все; слишком много, чтобы без возражений принять христианство, но еще недостаточно, чтобы по-настоящему понять его.

Посмотрев ему прямо в глаза, Эльвир сказал:

— Что ты хочешь, чтобы я понял, если даже ученые священники не живут по своим же заповедям?

На что священник, не отводя глаз, возразил:

— Свято учение, а не священники! Прощая меня, Господь знает, сколько раз я нарушал его заповеди. Именно потому, что мы так слабы, мы и нуждаемся в прощении Господа.

— Но зачем предъявлять человеку требования, которые он заведомо не может выполнить, а затем спасать его с помощью человеческих жертв? Чем больше я наблюдаю христианство, тем больше я убеждаюсь в том, что оно делает жизнь человека неоправданно трудной.

Священник вздохнул.

— Ты думал, что был христианином, Эльвир, — сказал он. — Но если бы ты действительно понимал христианство, ты бы не говорил, что оно делает жизнь трудной. Мне остается только молиться за тебя. И я это сделаю, хотя и никогда раньше не думал, что мне придется упоминать в моих молитвах имя языческого жреца!

После этого разговор иссяк, и ярл уехал.

Оставшись наедине с Эльвиром, Сигрид осторожно спросила у него, что он думает по поводу этого разговора; но Эльвир, как он это часто делал последнее время, ответил, что она еще не достаточно взрослая, чтобы это понять.

Сигрид не была раздосадована, она ощущала лишь подавленность и усталость. И когда она повернулась к нему, на глазах у нее были слезы.

— Тебе кажется, что я достаточно взрослая, чтобы родить тебе ребенка, — сказала она. — Почему же ты не считаешь меня достаточно взрослой, чтобы делить с тобой не только постель?

Впервые после жертвоприношения по случаю дня зимы он серьезно взглянул на нее. Он только теперь заметил, каким худым и бледным стало ее лицо. Ее серые глаза стали еще больше, в уголках рта залегли горькие складки.

— Сигрид! — растерянно произнес он. — Что же я сделал с тобой…

Он прижал ее к себе, зарылся лицом в ее волосы. Потом так же внезапно отпустил ее и сел на кровати, обхватив голову руками.

— Нет, — сказал он, обращаясь к самому себе. — Нет, я так не могу!

Он встал.

— Почему ты не безобразная ведьма? — почти крикнул он и бросился к двери.

На следующий день Сигрид узнала, что он ушел куда-то на лыжах.

Вскоре после зимнего жертвоприношения умерла Старая Гудрун. Она очень сдала за последнее время, у нее был жуткий кашель, и Сигрид прилагала все усилия, чтобы хоть как-то помочь ей.

При этом она нарушала запрет свекрови, замечая к своей радости, что лишь немногие из дворовых слушаются Тору, нехотя подчиняясь ее приказу. Сигрид распорядилась, чтобы Гудрун перенесли в одну из кроватей в старом зале, где ей было гораздо спокойнее, чем на кухне.

Сигрид проводила много времени со старушкой, и они говорили о многих вещах. Но временами Гудрун трудно было понять, мысли путались в ее старой голове. То она говорила о детстве Эльвира, то о своих собственных сыновьях, и Сигрид часто не понимала, о чем идет речь.

В другой раз она рассказывала о своем муже, которого звали Асбьёрн, рассказывала о пожаре, который за одну ночь сделал ее бездетной вдовой. И когда она говорила об этом, события эти настолько оживали в ее памяти, что Сигрид казалось, будто она видит на фоне темного ночного неба яркое пламя, слышит, как трещит и ломается загоревшаяся крыша из торфа, чувствует запах дыма, смешанный с вонью горелого человеческого мяса.

Однажды, рассказывая о пожаре, старуха сказала:

— В тот раз я не дала им запутать себя — и тогда они напустили женщин!

Понизив голос, она продолжала:

— Мне нужно было сгореть на погребальном костре, как в давние времена!

Ее голос слабел, последние ее слова прозвучали как вздох:

— И тогда мы, возможно, возродились бы снова, Асбьёрн и я, как Сигрун и Хельги…

Гудрун часто говорила о Эльвире. Но Сигрид не понимала, почему она почти никогда не упоминает о Торе, говоря о ее сыне, словно сама Гудрун заменяла ему мать.

Она вспоминала слова Эльвира, сказанные им во время их первого спора, и однажды любопытство взяло верх. Зная, что поступает недостойно, она не могла удержаться от того, чтобы не расспросить об этом старуху.

Гудрун просияла — и такой Сигрид никогда ее прежде не видела.

— Эльвир рассказывал тебе что-нибудь? — спросила она.

Сигрид сказала, о чем они говорили с Эльвиром. Вид у старухи был сонный, и когда она начала говорить, голос ее звучал приглушенно, так что Сигрид пришлось наклониться к ней, чтобы расслышать все, тем более что рассказ прерывался приступами кашля. Но мысль ее была ясной. Казалось, она переживает наяву события прошлого.