Элизабет Херинг - Служанка фараонов

• Название: Служанка фараонов
• Автор: Элизабет Херинг
• Издательство: Панорама
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1991
• ISBN: 5-85220-057-3

Книги Элизабет Херинг рассказывают о времени правления женщины-фараона Хатшепсут (XV в. до н. э.), а также о времени религиозных реформ фараона Аменхотепа IV (Эхнатона), происходивших через сто лет после царствования Хатшепсут.

---

– Нет, богов у нас нет, есть только священные звери. Я приручила одного из них и привезла с собой!

Тут я посвистела, чтобы позвать обезьяну. Я ведь часто слышала, что она была священным зверем Тота, и хотя не очень-то ясно представляла, что это такое, мое тщеславие было польщено. Но больше всего я надеялась произвести впечатление на это незнакомое создание, чтобы оно не презирало меня и не осыпало насмешками. Тотчас же мой ручной зверь, который раскачивался на ветках смоковницы и лакомился ее плодами, ловко и точно прыгнув, очутился рядом с нами. Нефру-ра вполголоса вскрикнула и боязливо отодвинулась. Теперь я почувствовала превосходство. Я сломала ветку, бросила ее на землю и крикнула:

Ищи!

Моя обезьяна послушно прыгнула, схватила ветку и с учтивым жестом протянула ее мне. Это понравилось моей соседке.

– Я хочу ее! – сказала она. – Пусть она играет со мной. И ты тоже играй со мной! Это веселей, чем слушать истории, которые мне рассказывает старая Аменет. Знаешь, у меня есть кукла. Хочешь на нее посмотреть?

Девочка спрыгнула с дерева и вынула из маленького углубления между корнями странную штуковину. Она была сделана из чурбачков и палочек и походила на женщину, склонившуюся над ручной мельницей.

– Смотри, она движется, – сказала Нефру-ра и дернула за шнурок.

Туловище куклы задвигалось взад и вперед, взад и вперед. Она непрерывно толкала, туда и сюда кусок дерева, прикрепленный к ее pyкaм, точно так же, как моя мать толкала камень, которым молола зерно. Мне показалось, что никогда еще я не видела ничего более великолепного и желанного, чем эта игрушка. Очевидно, Нефру-ра заметила, как загорелись мои глаза, потому что она сказала:

– Если ты пойдешь со мной, я разрешу тебе подергать за шкурок.

Но она не дала мне игрушку в руки, а крепко держалась за нее своими пальчиками, вероятно, потому, что боялась, как бы я ее не отняла. Однако обезьяна, которая тоже наблюдала, как девочка обращается с куклой, молниеносно уцепилась за нее, выхватила сокровище, вспрыгнула на ближайшую ветку и так сильно и резко дернула за шнурок, что бедная деревянная мельничиха стала стремительно толкать перед собой свой чурбачок.

Нефру-ра в испуге посмотрела на разбойника и уже сморщилась, чтобы заплакать. Но когда она увидела, как ловко обезьяна управляется с ее игрушкой и с какой забавной серьезностью она погрузилась в это занятие, ее лицо просветлело, и она рассмеялась. Я звала и манила животное – все напрасно. Оно лишь перебралось еще выше, оскалило зубы и возобновило игру.

– Пускай кукла останется у нее, – сказала девочка, – Сенмут прикажет сделать для меня другую.

– А я тоже умею делать куклы, – быстро возразила я и сломала тонкую ветку.

Я o6opвалa с нее листья, cогнула так, что ее концы перекрестились, вырвала у себя несколько волос и перевязала ветку таким образом, что ока стала похожа на голову с двумя торчащими из нее ногами. Затем прямо в развилку я воткнула кусочек дерева, привязала его, и вот уже КАРКАС моей куклы был готов. Но теперь предстояло самое трудное – сделать из листьев платье. Надо было сплести гирлянду, продергивая стебельки СКВОЗЬ листья, потом обвить ее вокруг каркаса и привязать. Вот так получается кукла. Я часто делаю такие игрушки, предоставленная самой себе в течение целого дня. Теперь я уже не знала научил ли меня кто-нибудь или я сама это придумала.

Как только Нефру-ра поняла, что я делаю, она тотчас же вырвала из своего локона несколько волос и принялась подражать мне. И хотя выходившие из наших рук куколки скорее напоминали лесных духов, чем людей, на которых они должны были бы походить, к уж никак не могли сравниться с искусной игрушкой, которой завладела обезьяна, они так обворожили незнакомую девочку, что она уже больше не вспоминала ни о разбойнике, ни о пропаже.

Мы так увлеклись игрой, что забыли о всякой предосторожности. Нефру-ра смеялась все звонче, ее веселые возгласы раздавались один за другим. Поэтому мы не заметили, как к дереву приблизилось несколько человек. От нашего занятия нас внезапно оторвал властный окрик.

Перед нами стоял человек с широким, открытым лицом. Он тяжело дышал, ноздри его дрожали. Парик на голове съехал на сторону, так что закрывал левое ухо, тогда как правое оставалось открытым и очень сильно оттопыривалось. Была видна также часть коротко остриженного черепа. Одет он был в собранный складками передник, какой носят сановники, а грудь была увешана золотыми цепями. И все же он показался мне смешным, и я, наверное, рассмеялась бы, если бы Нефру-ра не побледнела и не соскользнула с нижней ветки смоковницы на землю, где ее и поймал сильный мужчина, лицо которого выдавало его глубокое волнение.

Он сделал знак рукой нескольким слугам, державшим крытые носилки, и незнакомая девочка села в них.

Все это произошло так стремительно, что я не смогла вымолвить ни слова и какое-то время в оцепенении смотрела вслед носилкам, пока их не скрыли деревья, довольно густо росшие в этой похожей на парк местности. Только тогда я нагнулась и подняла бедных куколок, которые валялись на земле и выглядели довольно растрепанными. А когда я взяла их в руки, у меня из глаз покатились слезы.

Вскоре прибежала моя мать, которой сказали, что я нашлась. Она тоже никак не могла успокоиться: ведь она звала меня и повсюду искала. Мать не придавала значения моему объяснению, что незнакомая девочка позвала меня залезть к ней на дерево. Но тут окружающие взволнованно заговорили с ней, и из их хотя и очень беспорядочных речей я поняла, что Нефру-ра, девочка, так весело игравшая со мной, была не кем иным, как родной дочерью Хатшепсут.

В тот же самый день были распределены все сокровища, доставленные по ведению царицы из Страны богов. Особенно щедро был одарен Амон, бог этого города, в котором ему был посвящен большой храм. Золото, и ладан, и слоновая кость были доставлены в дом бога. Туда же его служители привели мою обезьяну и заперли ее в большом саду, который находился перед воротами святилища. Когда люди схватили ее, обезьяна пронзительно закричала, а я цеплялась за нее и не хотела отпускать, но нам ничто не помогло. Один из служителей храма крепко держал ее за морду, другой же в это время набросил ей петлю на грудь и плечи, а третий грубо оттолкнул меня.

Но потеря животного, к которому я была так привязана, явилась не единственным ужасным событием того дня; еще хуже было то, что и людей безжалостно отрывали друг от друга.

Как плакала мать, когда уводили моих братьев, а она даже не знала куда! Крепких парней забирали прежде других, так как везде нужны были сильные руки: таскать воду, черпая ее ведрами из канав и колодцев, чтобы по возможности оросить и ту землю, куда не поднимается вода во время ежегодного наводнения; ходить за быками, которые ведут за собой большие стада коров; сидеть на веслах или тянуть бечевой от города к городу лодки, на которых перевозят вверх и вниз всевозможные товары.

Каара отправили в имение, находившееся неподалеку от южного предместья, вблизи укрепленного лагеря. Асса же, мой младший брат, был куплен богатым скотовладельцем и увезен на север. Мы долго ничего не знали о нем.

Писец, стоявший перед нами и оглашавший имена тех, кого затем уводили, взглянув на меня, заговорил несколько приветливее, чем раньше:

– Ты Мерит?

– Да, – робко ответила я.

– Тебе повезло, малышка! Тебя требует Нефру-ра, ты сейчас же пойдешь со мной!

Не успела я произнести и слова, как моя мать закричала:

– Не забирай ее у меня! Не забирай мое последнее дитя! – и так крепко прижала к сердцу, что у меня перехватило дыхание.

Моя мать все еще говорила только на языке моей родины, поэтому писец не понял ни слова. Однако он уловил смысл и ответил рассерженно:

– Женщина, ты ничего не понимаешь, потому и плачешь! Тысячи матерей везде, где Хапи, бог нашей Реки, затопляет землю, были бы счастливы, если бы могли отдать своих дочерей ко двору царицы!

Я перевела матери эти слова и, как могла, утешала ее, но она не переставала плакать. Я думаю, что больше всего ее беспокоило то, что сама я была полна радостными надеждами.

– Мама, ты будешь приходить ко мне, – сказала я, – я попрошу Нефру-ра, чтобы она взяла и тебя к себе! И ты не будешь сгибаться над зернотеркой, сможешь отдохнуть и будешь сыта…

– Ты сможешь завтра снова поговорить с матерью, – сказал мне писец, она будет работать на складах супруги бога. А теперь пойдем, Нефру-ра ждет тебя!

И он увел меня. Вслед мне неслись жалобные причитания матери:

– Ты станешь для меня чужой! Ты забудешь наш язык! Теперь я потеряла всех своих детей!

Когда я обернулась, мне почудилось, что ее прежде такая высокая фигура как бы согнулась под невидимой тяжестью и что она никогда уже не сможет распрямиться.

Дорога, которую нам с писцом предстояло пройти, казалась бесконечной. Солнце уже низко стояло над западными горами, и тени лежали на улицах города, в который мы вступили. Но что это были за улицы и какой город! Я устала соразмерять шаги своих маленьких ног с громадными шагами писца; кроме того, мне больше всего хотелось остановиться и запечатлеть в своей юной душе тысячи разнообразных картин. Заметив, что я замешкалась, писец крепко взял меня за руку, так что мне пришлось вприпрыжку бежать рядом с ним. Позади оставалось все интересное – высокие стены, мощные ворота храмов, остроконечные столбы, в чьей позолоте с ослепительной яркостью отражались косые солнечные лучи, поворот улочки, зазывалы, расхваливавшие свой товар, все те тысячи вещей, которые каждодневно выставляются для продажи на улицах нашего города: глиняные сосуды, душистое печенье, большие тюки полотна, свитки папируса (на таком свитке художник Ипуки делал свои наброски), черные и красные чернила, голуби, которых парами связывали за ноги, кольца из золота, а еще чаще из меди, и многое другое, что изготовляют ремесленники в своих мастерских или привозят из деревни крестьяне, – почти все это я видела в тот день впервые.