Коре Холт - Конунг. Изгои

• Название: Конунг. Изгои
• Автор: Коре Холт
• Издательство: ТЕРРА
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1996
• ISBN: 5-300-00778-1

В очередной том серии «Викинги» вошли 2 первые части трилогии «Конунг» известного норвежского писателя Коре Холта, в которой рассказывается о периоде внутренней распри в Норвегии вXI веке. В центре повествования — конунг-самозванец Сверрир, талантливый военачальник, искусный политик и дальновидный государственный муж, который смог продержаться на троне двадцать пять лет в постоянных войнах с конунгом Магнусом.

---

— Пусть Эцур сам заберет его отсюда, — говорит подошедший к нам конунг. — Если это его серебро, мы не обязаны нести его на себе.

Мы продолжаем путь, находим место, где река покрыта льдом, и переходим на другой берег.

Тех двоих, которых унес поток, мы так больше и видели.

***

Вечером мы лежим, тесно прижавшись друг к другу, и Бернард умирает. Нас вокруг него тридцать человек, но наше живое одеяло не помогает, его час настал. У Бернарда еще хватает сил посмотреть кругом одним глазом, другой глаз так и не оттаял. Сквозь летящий снег и темноту мы видим лихорадочный блеск его глаза, Бернард как будто благодарит нас. Потом он испускает дух.

Утром я говорю конунгу, что Бернард был моим другом и потому он не должен лежать здесь один, — я останусь с ним и буду молиться за него, пока не наступит мой час.

— В таком случае я тоже останусь и буду молиться за тебя, — говорит конунг.

Мой добрый отец подходит и говорит, что он согласен со мной:

— Бернард не должен лежать здесь один, кто-то должен молиться за него. Но я к нему ближе вас, я самый старый и ближе всех к тому часу, который сейчас наступил для него. И я распоряжаюсь жизнью моего сына, — говорит он конунгу. — Иди дальше и забери его с собой.

К нам подходит Симон, он мужественно держался во время бурана, теперь этот худой, несокрушимый человек, которого не могли сломить ни буран, ни мороз, плачет. Он стоит над мертвым Бернардом, которого вот-вот скроет снег, и говорит, что останется с ним.

— Если раньше мне и случалось творить зло, то теперь я сотворю добро, — говорит он.

Конунг наклоняется и целует Бернарда. Мы все, один за другим, тоже наклоняемся и целуем Бернарда.

Потом конунг уводит нас, и мы продолжаем свой путь сквозь буран.

***

Наступивший за тем день оказался самым тяжелым в нашей с конунгом жизни. Люди падали в снег, идущие сзади спотыкались об них, тоже падали и оставались лежать. Их поднимали другие, орали на них и даже кололи ножами, и мы брели дальше в снегу, доходившем нам до пояса, или переваливали через вершины, с которых ветер сдул весь снег, но зато он же выдавливал из нас все нутро.

В полдень мы поднимаемся на вершину, где завиваются снежные вихри. Сильно похолодало, пятеро человек ложатся в снег и не могут идти дальше. Симон, который до сих пор ловчей других поднимал на ноги упавших, сам садится в снег и закрывает голову руками. Я смотрю, как снег заносит его. Подходит конунг.

Колокола еще не звонят, между нами и смертью стоит Сверрир. Он поднимает Симона и встряхивает его, потом протягивает руки к небесам и идет к людям — черная точка в неистовстве метели, маленький, но твердый, он снова сгоняет всех в кучу. В середине — четыре лошади, они покрыты льдом, в них не осталось ни жизни, ни сопротивления, они просто покорно уступают нашей воли. Конунг сгоняет нас в кучу, лошади ложатся на землю, самых слабых он заталкивает в середину, они заползают между лошадьми. На них наваливаются остальные, кто падает, кто удерживается на ногах, снаружи — самые сильные, сохранившие волю и мужество. Конунг снаружи. Он ходит вокруг, ищет отставших и гонит их к остальным, а потом начинает молиться.

Мне странно слышать его голос в завывании ветра, у него всегда был сильный голос, он силен и теперь. В молитве Сверрира безумие и непокорность, он пытается заставить буран отступить, нападает на Бога, проклинает Его и в то же время униженно благодарит за то, что мы все еще живы, что силы и мужество еще не покинули нас. Он молится, молится и кричит нам, чтобы мы тоже молились вместе с ним. Он кричит нам, и мы слышим его крик, некоторые отвечают ему, пытаются возвысить голос, но не могут. Теперь Сверрир уже не поет свою молитву, он орет, но поначалу я не разбираю слов. Голос его звучит все громче, к нему присоединяются еще несколько голосов: Генисарет! Генисарет! — кричит конунг, и мы тоже кричим, лежа вповалку и повернувшись спиной к непогоде: Генисарет! Конунг ходит вокруг нас, он и орет, и воет, и проклинает, и молится — все сразу: Генисарет!

Хочет ли он напомнить Всемогущему о том озере, где Спаситель когда-то остановил бурю? Не знаю. Хочет ли напомнить нашим полумертвым мыслям и окоченевшим сердцам, что когда-то буря была остановлена и люди спаслись, доплыв до берега? Не знаю. Генисарет! Генисарет! Он кричит и кричит, и мы все кричим вместе с ним, и у меня начинает колоть сердце, и грудь, и все тело. Генисарет! Кровь согревается, оттаивает и снова бежит по жилам. Генисарет! Лошади под нами шевелятся и хотят выбраться наружу, они дарят нам тепло. Мы прижимаем их к земле и кричим: Генисарет! Генисарет!

Подо мной кто-то задыхается и пытается выбраться, я погружаюсь в темноту, в тепло, идущее от тяжелого лошадиного тела. Генисарет! Генисарет! Надо мной и вокруг меня кричат люди: Генисарет! Генисарет! И лошади как будто ржут в глубине сердца: Генисарет! Генисарет! А вокруг нас ходит конунг, один, в снежном вихре: Генисарет! Генисарет!

Днем сквозь тучи пробивается солнце. Буран стихает.

***

Конунг говорит:

— Святой конунг Олав пришел ко мне и сказал: Мы не едим конину! Нет, нет, даже если мы и грешим перед Богом, мы, крещеные люди, не едим конину! Но сын Всемогущего может протянуть мизинец и превратить лошадь в ягненка, как он претворил свое тело и кровь в хлеб и вино. Нет, нет! — возразил я Олаву Святому. Да, да! — крикнул мне святой. И исчез в ветре…

Конунг бьет обухом топора по темени лошади, всаживает в нее нож, прижимается губами к порезу и пьет кровь, потом зажимает порез рукой и уступает место другому. Мы все пьем, пока есть, что пить, наконец мы разделываем тушу и здесь, на вершине горы, на солнце, едим сырую конину.

Все в крови мы собираемся и идем дальше.

Но вид крови привычное зрелище для берестеников.

Мы спускаемся в Хаддингьядаль.

Оттуда идем в Эстердаль и празднуем там Рождество.

СМЕРТЬ ПОД ХАТТАРХАМАРОМ

Когда наступила весна, йомфру Кристин, мы покинули глухие леса между Эстердалем и страной свеев и снова пошли на север в Трёндалёг, чтобы захватить Нидарос. Небо было черное от птиц, они следили за нашим нелегким походом. Нас было немного, и лошадей у нас не было, мы шли ночами, а днем спали в укромных местах, вынув мечи из ножен. Долгие дороги вели нас через долины и горы, на этот раз мы шли не прямо в Нидарос. Мы хотели выйти к морю севернее его, украсть там корабли и вернуться на юг в город. Над нами в синем воздухе и в сером воздухе, под моросящим дождем и под проливным ливнем на раскинутых крыльях летели птицы, то быстро, то плавно паря, с достоинством или поспешно они летели над нашими головами, и мы, должно быть, казались им ничтожными козявками, какими мы и были на самом деле.

Покрытые вшами, мы шли быстро. В тех селениях, что мы проходили, Бог не благословил людей баней, — помню, однажды мы для забавы поймали одного старика, соскоблили с него ножом всю грязь, вынесли ее на двор и сожгли. Но перезимовав рядом с такими людьми, мы и сами набрались вшей. И это не были привычные милые домашние вши, которых и простые люди и конунги терпят с достоинством и по поводу которых шутят над рогом с пивом: Это, мол, родовые вши, почитаемые и любимые, богатство предков, с глубокой благодарностью переданное молодому поколению. Нет, нас донимали чудовища из рода вшей, воинственные, жадные, безжалостные, иметь их было недостойно ни для конунга, ни для его людей, их когти драли кожу почище напильников, а зубы были острее волчьих. Если бы у нас было время, мы бы купили смолы, развели костер, нагрели смолу и очистились бы в ее паре, слушая, как вши со слабым шорохом падают в кипящий котел. Но мы не могли, мы спешили. С мечтой о сражениях, подгоняемое вшами, войско берестеников спешило в Нидарос, в славный город святого конунга Олава.

Блестело у нас только оружие, оно было наточено и с легкостью перерезало волос. Зимой к нам присоединился новый человек, его звали Хельги Ячменное Пузо, и у него были точильные камни. Хельги ненавидел ярла Эрлинга за то, что люди ярла когда-то для забавы уничтожили его ячменное поле, они истоптали его и сожгли на глазах у Хельги, привязанного к шесту, и пока поле Хельги горело, они кололи его в живот тупым ножом. Как только Хельги освободился, он поспешно покинул дом и отправился к конунгу Сверриру. Конунг поручил ему нести кожаный мешок с точильными камнями, которыми наши люди пользовались с большой охотой. Я никогда в жизни не видел столь острого оружия. Как я уже сказал, оно легко перерезало волос.

С нами идет Симон, монах из монастыря на Селье, злой человек, который исходит радостью при виде опасности, радуется он и тогда, когда от тревоги у него во рту появляется привкус крови. По настоянию конунга Симон носит рясу священника, она подобрана и подвязана, под ним на Симоне обычная одежда воина. Случается, люди легче склоняются перед словом Божьим, чем перед мечом, — тогда Симон быстро отвязывает свою рясу и говорит с ними от имени конунга. На ходу Симон сосет кость. Я иду вторым. Время от времени Симон подходит ко мне и дает пососать свою кость. И я сосу ее, но не потому, что это придает мне силы, просто проявление дружеского чувства поддерживает меня в этом нечеловеческом походе через пустыню.