Виктория Холт - Алая мантия

• Название: Алая мантия
• Автор: Виктория Холт
• Издательство: Центрполиграф, Клуб XXI век
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1998
• ISBN: 5-227-00103-0, -8237-0007-5

В Андалусии должна состояться свадьба Исабельи де Арис и Доминго Каррамадино, хотя девушка любит младшего брата жениха Бласко. Однако свирепый английский пират похищает Исабелью и увозит к себе на родину. Исабелья, Бласко и Доминго встретятся вновь, но к тому времени многое изменится.

---

– Но она еретичка, Бласко.

– Я стараюсь забыть об этом.

– Стараешься забыть! Как это похоже на тебя, Бласко. Ты всегда отворачивался от того, на что было неприятно смотреть. А как же твой сын?

– О нем позаботится наша мать.

– Да, она добрая католичка. Но я не в силах понять, как наши родители могли приютить в доме еретичку.

– Теперь она их дочь и мать их внука.

– Укрывая еретичку, брат, ты взваливаешь тяжкое бремя на мою совесть.

– Ты имеешь в виду, что твой долг – выдать ее?

– Да, это долг сына Святой Церкви.

Бласко стиснул кулаки.

– Нет, Доминго! – крикнул он. – Ты не можешь так поступить!

– Иногда исполнение долга бывает мучительным, – заметил Доминго.

Бласко остановился и недоверчиво посмотрел на брата:

– Никогда не думал, что подобная мысль может прийти тебе в голову.

– Я священник и обязан исполнять свой долг.

– Ты же знаешь, Доминго, что делают с еретиками!

– Их убеждают обратиться к истинной вере.

– Убеждают! – воскликнул Бласко. – В Париже я видел избиение гугенотов в Варфоломеевскую ночь, но я знаю, что испанское убеждение еще более жестоко, чем французская бойня.

– Что с тобой стало, Бласко? Ты не тот брат, которого я знал раньше.

– Да, я изменился. Рассказать, что меня изменило? Та страшная ночь в Париже и следующий день. Иногда я думаю, что мне следовало пожертвовать жизнью, защищая еретиков – не только Жюли, а всех, дабы смыть с католиков их ужасный грех.

– Ты безумен, Бласко!

– Я говорю странные вещи. Никогда не говорил их раньше и даже не думал о них, пока не увидел тебя в твоем одеянии священника, с холодным и аскетичным лицом. Святая Дева, ну почему мы не можем жить в мире друг с другом? Почему моя мать должна враждовать с моей женой из-за нашего сына? Почему наши альгвасилы уводят по ночам еретиков… я даже не осмеливаюсь думать куда? Почему французские католики убивали на парижских улицах невинных детей? Я спрашиваю тебя: почему?

– Ты лишился рассудка, Бласко.

– Прости, брат. Не знаю, что на меня нашло. Я выдал себя. Если в этом доме есть человек, на которого ты обязан донести, так это твой брат Бласко.

– Твой долг – отвратить жену от ереси, – сурово произнес Доминго.

– Я позабочусь о ее спасении, брат, – ответил Бласко.

Доминго кивнул, по-своему расценив слова брата. Но Бласко понимал, что ему нужно быть крайне осторожным. Он давно не видел своего брата, а со временем люди меняются. «Я не позволю им забрать у меня Жюли, – думал он. – Скорее я убью ее и себя, чем она попадет им в лапы. Каждую ночь я буду рядом с ней – ибо они всегда приходят ночью – и при первых же признаках опасности собственноручно задушу ее подушкой, а потом воткну себе в сердце нож. Они ее никогда не получат!»

Бласко и Доминго направился к часовне.

– Я останусь здесь и помолюсь, – сказал Доминго. Бласко кивнул и двинулся к дому.

Он был напуган. Вместо брата домой вернулся чужой человек.

– Я должен поговорить с тобой, – сказал Бласко Жюли.

Она обернулась и посмотрела на него. Он подумал, что время было к ней жестоко. Очарование молодости исчезло, и жизнь ничего не дала ей взамен. Бедная Жюли! Она потеряла отца и брата, а теперь у нее не осталось ничего, кроме мужа, которого она не любила, ребенка, которого свекровь пыталась у нее отобрать, и верований, которые грозили ей пытками и мучительной смертью.

– Жюли, – мягко произнес Бласко, – теперь тебе придется быть особенно осторожной. Уже пошли разговоры.

– Какие разговоры?

– Сплетни среди слуг. Сегодня, как тебе известно, я ездил навестить донью Марину. Она слышала эти разговоры и предупредила меня.

– Понимаю, – сказала Жюли. – Думаешь, кто-то меня выдал?

– Пока что нет. Но ты должна быть более осмотри тельной.

– Я никогда не отрекусь от моей веры. Если меня схватят, то я готова нести и этот крест.

– Тебя никогда не должны схватить, Жюли!

– Если бы такое случилось, это было бы лучше для тебя. Меня убьют, и ты, наконец, освободишься от чувства ответственности.

– Да, но если заберут тебя, опасности подвергнется вся семья.

Жюли горько усмехнулась. В душе у нее скопилось много горечи. Она не любила Бласко, но следила ревнивыми глазами за его связями с другими женщинами. «Я делаю для тебя, что могу, – пытался объяснить он, – но я не в состоянии стать другим человеком».

Впрочем, Жюли находила утешение, думая о своих страданиях.

– Ну конечно, ты думаешь не обо мне, а обо всех остальных.

– Мой отец богат, Жюли, и если нас разоблачат, у нас отберут наши земли и виноградники.

– Вот какова твоя Святая Церковь! Она погрязла во зле! Я благодарна Богу за свою веру и никогда от нее не откажусь.

– Жюли, неужели мы не можем постараться больше понять друг друга?

– Каким образом? Ты другой веры. Это непреодолимый барьер.

– Да ведь вера почти одна и та же! Разве мы оба не верим в Иисуса и разве Иисус не говорил: «Любите друг друга»?

– Ты веришь в то, что хлеб – тело Христово.

– Какое это имеет значение? Неужели недостаточно, если мы будем любить и понимать друг друга?

– Ты даже не добрый католик, – сказала Жюли. – Все время говоришь о любви. Какое отношение имеет к религии любовь? Да и что у тебя за религия, которая позволяет тебе прелюбодействовать снова и снова, а потом ходить к своему священнику и говорить: «Отец мой, я согрешил». – «Хорошо, сын мой, прочти несколько раз «Богородицу», и это смоет твой грех».

– Нет смысла это обсуждать. Я могу только умолять тебя соблюдать осторожность.

В комнату вошла донья Тереса.

– Ребенок уже в постели? – осведомилась она. – Еще рано.

– Я подумала, что ему лучше лечь пораньше… ведь в доме его дядя.

– По-твоему, дядя способен ему повредить?

– В этом доме достаточно других, которые стараются ему повредить.

Потеряв терпение, Бласко оставил их и вышел из дома.

Как это часто случалось, ноги сами привели его к часовне. Если бы он снова был молод! Если бы он мог снова выйти из-за деревьев и увидеть смуглокожую цыганку, стоящую на выступе и заглядывающую в окно! Если бы можно было вернуть прошлое!

Но об этом глупо мечтать. Бьянка теперь женщина средних лет и наверняка очень изменилась. Если бы он мог хоть раз увидеть Бьянку превратившейся в сморщенную пожилую цыганку, то ему, возможно, удалось бы изгнать из своего сердца тоску по ней. Но как он может ее увидеть?

Бласко вздрогнул, когда Доминго подошел к двери часовни. Несколько секунд Доминго не замечал брата. При виде его Бласко ощутил испуг – лицо Доминго было искажено, и он что-то бормотал себе под нос.

«Мой брат молился здесь, – подумал Бласко. – Он мучит сам себя. Святая Дева, не мог ли он повредиться в уме, терзая себя мыслями о том, вынуждает ли его долг выдать Жюли?»

– Доминго! – окликнул брата Бласко.

– Это ты, Бласко?

– Тебе, я вижу, плохо, брат.

Доминго не ответил.

– Ты молился в часовне и просил указать тебе путь. Ты часто делал это в прошлом, и не думаю, что ты так уж изменился.

– Ты прав, – промолвил Доминго. – Я все такой же. В этом моя трагедия. Я все тот же «печальный Минго». В детстве ты часто презирал меня.

– Я был бесчувственной скотиной. Говорил и действовал не подумав. Это ты должен был презирать меня.

– Нет, Бласко. Ты был прав, относясь ко мне с презрением. Конечно, ты часто бывал непочтителен, по-детски жесток, не держал своего слова, а может, иногда и воровал. Мне было легко этого не делать. У меня не возникало желания идти туда, куда мне запрещали ходить, дерзить нашим наставникам, прогуливать уроки, списывать задание у брата.

– Ну, если бы ты у меня списывал, то вряд ли получал бы хорошие отметки, – рассмеялся Бласко.

– Мне не составляло труда быть пай-мальчиком. Но я завидовал тебе, Бласко. У тебя было одно качество, за которое я отдал бы все свои: храбрость. Ты был бесстрашен, а я труслив.

– Это потому, что ты был благоразумнее. Я часто едва ли не ломал себе шею. Если бы меня удерживал страх, я не наделал бы столько глупостей.

– Нет, Бласко, я говорю не о твоем легкомыслии. Страх… он представляется мне чудовищем со многими лицами, каждое из которых наполняет меня ужасом. Я трус, Бласко. Я знаю это после стольких лет молитв, знал до того, как стал священником. Я всегда буду трусом. Нельзя спастись от самого себя.

– Ты боишься физической боли, не так ли, Доминго?

– Я боюсь жизни, – ответил он. – Конечно, я боюсь боли, пыток и смерти, но, возможно, сильнее всего я опасаюсь обнаружить свой страх. Он постоянно следует за мной. Теперь я знаю, что стал священником, потому что боялся жизни, потому что верил, будто смогу прожить до конца дней в монастыре и не видеть, что творится за его стенами.

– Тогда почему ты не стал монахом и не присоединился к какому-нибудь братству? Почему ты сделался иезуитом? Если ты боишься…