Любовь Каверина - Он строит, она строит, я строю

• Название: Он строит, она строит, я строю
• Автор: Любовь Каверина
• Жанр: Современная проза

...Жизнь — это подъем в гору. У каждого человека своя гора. У одного — маленькая и пологая. На такую и взобраться легко и спускаться скок-скок — одно удовольствие. Николай уже стоит на вершине своей горки. Выше некуда. А передо мной высоченный и крутой утес. Я на него еще только начала карабкаться...

---

«Утки все парами…» А что, разве утки тройками не плавают? Плавают. Выстраиваются в ряд и лапками по воде перебирают. По бокам две пестрые, в оранжевых шапочках, а в середине — серенькая. Ни дать, ни взять — я с двумя Ларисами вышагиваем по проспекту Карла Маркса.

— Девчонки, видели: девица прошла. В брюках и платье.

— Умора! В Париж ее, на выставку мод.

— Ой, не могу, шавочка мимо нас бежала, деловитая такая, вдруг как шарахнется, прямо всеми четырьмя лапами скок в сторону!

— А старуха, заметили? Так на нас глазами зыркнула!

— Чуть ли не клюкой замахнулась!

— А у самой в авоське бутылка со святой сорокоградусной водичкой.

— Спорим, я сейчас у этого длинного спрошу, который час!

— Подумаешь, а слабо спросить: женат он или нет?

— Конечно, не женат. Вы на его уши взгляните — розовые, аж просвечивают.

— А мне нравится, когда ноги длинные, на них хорошо брюки дудочкой сидят.

— Уши брюками не прикроешь.

До чего дурацкий смех на нас напал. Я как пьяная иду. Аж качает. Все не могу поверить, что две самых взрослых и красивых девчонки в классе разрешают мне себя проводить до дома.

— Далеко вы живете?

— Почти у самой Авроры.

— Зато, знаешь, как тут у нас законно, одни хорошисты живут. Не то, что у вас — одни двоечники. Кроме тебя, конечно.

Уф, не отвыкла еще съеживаться, когда черной пешкой обзывают

— Вон те три окна видишь? Мои. Вон, видишь справа, моя бабуня торчит, меня высматривает и причитает: «Ой, моя Ларка припозднилась». А в том, двухэтажном — Ларусенька живет.

— Почему тебя «Ларусенька» зовут?

— Ее так мамочка зовет.

— Почему «мамочка»?

— Много будешь знать — скоро состаришься.

— А почему у тебя, Ларуся, дом не ленинградский?

— Как это?

— Ну, маленький в землю врос. Будто из Калинина сбежал.

— Ага. Я только сейчас после твоих слов заметила, что у Ларуськи окошечки в тротуар вползают.

— Подумаешь, окошечки «вползают»… нормальный двухэтажный дом. Между прочим, наш дом скоро сносить будут. Всю набережную очистят для постройки новой гостиницы.

— А вас куда?

— Нам новую квартиру дадут.

— Отдельную?! Вам одним?!

— А что такого? Мы и так в отдельной живем.

— Лара, и у вас отдельная квартира?

— Не-а. Зато у нас целых две комнаты. И потом, наш дом тоже будут ломать. И Веркин, и Риткин, и Нинкин…

— Странно, такие дома, с толстыми стенами и ломать… все ради одной какой-то гостиницы? Ведь человек — это кусочек дома? Перестроить дом — и человек станет не таким, как прежде.

— Подумаешь. В новом доме он будет новым человеком.

— Но ведь «старый человек» — это мы сегодняшние. Стоим у этого подъезда, дурачимся, чертим носками ботинок по ступеням, И вдруг нас сегодняшних уничтожить?

— Не выдумывай. Что хорошего, когда ты ребенок? Тебе ничего нельзя.

— Зато взрослыми будем жить в новых современных домах. Взрослыми быть куда интереснее.

— Точно. Кто потом вспомнит про это закопченное старье?

— Разрушить прошлое человека — это все равно, что выломать ему ногу или руку.

— Ну, ты даешь, причем тут руки-ноги?

— Ага. Странно ты как-то говоришь. Будто сама слова придумываешь.

— Знаешь что: я сегодня у мамы спрошусь, и ты приходи ко мне завтра делать уроки. Вместе, сама знаешь, веселее.

— Вот-вот, сходи к Ларусе. Ее мамочка сначала примет тебя с распростертыми объятиями, а потом будет говорить про тебя всякие гадости. Приходи лучше ко мне. У меня бабуня — человек.

— Какая же ты Ларка непорядочная.

— Ого, каких словечек набралась. Ладно, некогда мне тут с вами стоять, вон бабуня машет.

— Пока!

Как резко все изменилось. Кто-то раз, крутанул ручку — и я среди совсем других домов. Другого города. И я другая… Только что была никому не нужна, и вдруг из-за меня две самых лучших девчонки ссорятся. Как будто во мне поменялось магнитное поле: вместо того, чтобы отталкивать — притягиваю

Что, сердитолобые дома Ларисок? Что уставились на меня?!! Думаете, чужая? Хотите своим суровым видом прогнать меня? Не выйдет. Я пришла сюда защитить вас. Вот сделаю вас частью своего тела, и никто не посмеет разломать вас. Никто не посмеет разрушить наше детство.

— Ларусь, что твоя мама сказала, когда ты про меня спросила?

— Ничего. Сказала: приводи свою новую подружку.

— Забавные у вас все-таки окошечки — будто прищуренные.

— Обыкновенные. Такие мыть легче.

— И первый этаж… Кажется, что нет границы между домом и улицей: шагнешь — дома, вышагнешь — улица.

— Зато из окна хорошо следить за всеми.

— Зачем за всеми следить?

— Знаешь, какой народ опасный. Разувайся вот здесь на сундуке и не трогай собаку. Она очень старенькая.

— Лар, неужели у вас, и правда, нет соседей?! Прямо какой-то Калинин в Ленинграде! Счастливчики!

— Не трогай Белку. Она линяет. Терпеть не могу болоночью шерсть по всей квартире.

— Лар, а чьи это вывернутые шкуры на стенках? Зайцев?

— Да. Они сушатся.

— Твой папа охотник?

— Да. Не трогай ружье.

— Лар, и рога настоящие, оленьи? Я такие в Калинине у дедушки с бабушкой видела.

— Идем на кухню руки мыть. Не бойся, отца дома нет.

— А где он?

— Он сейчас в отставке. Редко дома бывает.

Странно Ларуся про своего отца говорит. Он, наверно, старый и сердитый. Приходит с охоты в огромных болотных сапожищах, садится на сундук и потрошит зверей. А мама, наверно, кругленькая, маленькая, целый день на кухне хлопочет: чистит, моет, по полочкам расставляет.

— Вымылась? Идем скорее в спальню, я тебе кое-что покажу, пока мамы нет.

Не похоже, что Ларуся хочет мне что-то показать. Скорее она для себя роется во всех ящичках трюмо. Будто свой собственный дом обыскивает.

— Смотри, какие духи маме на работе подарили. А это воротничок бисерный. Старинный. Еще от бабушки-полячки остался. И этот гобелен на стене тоже от нее.

— Лар, а разве ты полячка?

— По маме — да. Все поляки — гордые и злые. И очень любят красивые вещи.

— Лар,…

— Ну-ка, живо в залу! Раскладывай тетради, будто уроки делаешь. Дневник спрячь в портфель! Да не копайся ты!

Куда такая спешка? Пожар, что ли?

— Слышишь, как тихонечко ключ щелкнул? Это она специально, чтобы подловить. Делай вид, что пишешь.

— А-а, девочки. Уроки учите? Умницы. Давайте-ка я посмотрю, что вы в дневниках принесли.

Я так и думала, что у Ларуси мама такая аккуратненькая с ямочками на щеках. Ой, не только на щеках. На подбородке — раз, на локтях — два, даже на руках ямочки! Как много! К ним даже ее платье подходит — старомодное шелковое. В таких раньше в театр ходили.

— Ай-ай-ай, как ты, девочка, неровно пишешь. И дневник у тебя не заполнен. Твоей маме, наверно, некогда тебя контролировать? Кем она работает? Ах, врач, ну, тогда конечно. Я вам сейчас суп разогрею Ты, девочка, суп с фрикадельками любишь? Правильно. Суп обязательно нужно есть. Иначе желудок испортишь.

— Не вставай. Делай вид, что пишешь. Ей через трюмо в прихожей все из кухни видно. Ты второе уравнение знаешь, как делать? Х отнять или прибавить? Я и сама знаю, что прибавить, просто так спрашиваю. В два часа она опять на работу уйдет, я тебе еще кое-что покажу.

— Де-евочки! Обедать!

Ого, как Ларуся за обедом ломается. Меня бы за такое давно из-за стола выкинули. А ее мама хоть бы что. Сама масло на хлеб намазывает, сама чуть ли не в рот кладет.

— Твои родители, девочка, в больнице работают? Ах, в институте? Тогда конечно… Ты почаще приходи к Ларусе уроки делать. А то она у нас с ленцой.

— Спасибо.

— Нет, нет, посуду не убирайте, я сама. Вы лучше за уроки скорее садитесь.

Не понятно, почему Ларуся взрослее меня, если ее мама все за нее делает?

— Слушай, а в третьем уравнении минус? Ага, минус на плюс — минус. С чего это ты ей свой дневник разрешила смотреть? Видела, как она его перерыла? И сразу: «Неаккуратно пишешь». Какое ей дело? У тебя свои родители есть, и перед ней ты не обязана отчитываться.

Разве так о маме можно говорить? Так только о вредной учительнице говорят, все время подозревая в ней подвох.

— Твоя мама, и правда, врач? Счастливая ты. А я знаешь, кем буду — хирургом. У меня дядя в Военно-медицинской академии работает. Он мне даже учебник по анатомии подарил. Я все до двенадцатой страницы выучила. Правда-правда, кости даже по латыни знаю. Вот мама уйдет, я тебе учебник покажу. Он у меня в прихожей за вешалкой спрятан.

Слышишь, замком щелкнула. Пошли. Вот гляди — «Анатомия». Я себе до лета задание дала: сто страниц по ней выучить. Не справлюсь — опущу голову в таз с водой. Пока не задохнусь.

Ого! Вот это да! Задохнуться в воде из-за какой-то анатомии. Прямо средневековая пытка! И зачем такие ужасы? Представляю себе: не решила алгебру — раз головой в ведро! Ксения на кухню выскакивает — а там чьи-то ноги из ведра торчат. Шум, крик до самого Русского Дизеля!…