Любовь Каверина - Он строит, она строит, я строю

• Название: Он строит, она строит, я строю
• Автор: Любовь Каверина
• Жанр: Современная проза

...Жизнь — это подъем в гору. У каждого человека своя гора. У одного — маленькая и пологая. На такую и взобраться легко и спускаться скок-скок — одно удовольствие. Николай уже стоит на вершине своей горки. Выше некуда. А передо мной высоченный и крутой утес. Я на него еще только начала карабкаться...

---

— Правда. Теперь, может, всю долгую осень не будет такого солнца и таких кленовых листьев на асфальте! Только я обещала встретиться с Ларуськой у Выборгского в три. Ты не возражаешь?

— Ну что ты! Отчего нам не поторчать у всех на виду? Запросто. Хорошо еще, что ты не удосужилась притащить свою вторую подругу.

— Какую?

— Лебедёву-как-корову.

— Тебе не стыдно? У нее нормальная фигура.

— Смотря, на чей вкус.

Почему нужно о Ларке так пренебрежительно говорить? Может, он таким образом спасается от ее чар?

— Привет. Долго меня ждали? Это все мать: «Сначала сходи в булочную, а потом шляйся».

— Все ясно. Идти против власти — все равно, что писать против ветра.

— Ты, Пшеничный, мог бы и поизящней выражаться при девочках.

— Простите, ваше Высочество, это всего лишь русская народная пословица.

— Ларусь, смотри какой красоты кленовые листья.

— Когда это ты успела набрать такой букет?

— Да-а, веник что надо! Можешь присоединить еще и этот крупный экземпляр к своей коллекции.

Правильно. Раз праздник, значит должны быть и подарки. Какое редкое сочетание цветов у листа Пшеничного: коричневый с желтыми и бордовыми прожилками. Я знаю, что у меня сегодня будет три подарка, и этот самый яркий.

— Ты чего улыбаешься?

— Подумал, что этот фиговый лист надо было бы подарить не тебе, а Лебедушкиной-Подушкиной в бане прикрываться. Впрочем, ей понадобится целая шайка.

— Как тебе не стыдно?!

— Вон «шестерка» идет! Айда к Петропавловке!

— Ну-ка, девушки, поднажали! Быстрее, быстрее! Кто ж так бегает?!

— Уф, запыхалась. Думала, не успеем.

— Бегать нужно больше. А то на переменах ходите под ручку как гусыни.

— По-моему, кто-то обозвал нас толстыми глупыми птицами.

— Кто-то просто хочет вылететь из трамвая и посмотреть, не отрастут ли собственные крылышки.

— Можно, конечно, меня и выкинуть, но тогда вместе со мной вылетит и счастливый билет.

— У тебя счастливый билет?!!

— А ты веришь в счастье по билетикам?

Я так и знала. Вот он второй подарок! Пшеничный отдает мне свое счастье. Только неудобно перед Ларуськой…

— Ларусь, давай разорвем билетик попалам.

— Еще чего! Ты еще его съешь. У меня сколько раз цифры совпадали, и никогда ничего не выпадало.

— Так я и думал: Ларуся у нас человек без предрассудков. Ну, а вы, мисс, если вам выпадет счастье, отвалите мне половинку?

— Да.

— Корыстный ты человек, Пшеничный, не хорошо таким быть.

— А в тебе пламенеет дух первых комсомолок — так и рвешься кого-нибудь перевоспитывать.

— Не ссорьтесь. Хотите барбариску?

Теперь обязательно должен быть третий подарок. Я даже знаю, где мне его подарят. На пляже у Петропавловской крепости.

— Давайте пойдем по песку. Там ближе всего к воде. Можно будет даже окунуть ноги.

— Лезть в ледяную невскую воду? Слуга покорный.

— Действительно, придумала: разуваться, ноги мочить.

— Не хотите купаться — не надо. Я одна пойду. Смотрите как здорово: камни сквозь воду блестят, и отражение дворцов плывет прямо к ногам. Будто это и не Ленинград вовсе, а затонувший сказочный Китеж.

— Ты так говоришь о Ленинграде, будто этот город — твоя собственность.

— Но ведь ты здесь живешь всего год, и не можешь знать всех мест, как мы знаем.

— Кое-что я знаю.

Неужели третьего подарка не будет? Нет, предчувствие не могло меня обмануть. Еще есть время. Нужно просто об этом не думать. Не показывать судьбе своего нетерпения, и тогда все сбудется.

— Вы как хотите, а я скидываю босоножки и лезу в воду. Должна же я поблагодарить Неву за праздник.

Ой— ой-ой, какая ледяная! Прямо ноги сводит! Почему же ты, Нева, такая суровая? А знаю -это ты испытываешь меня: не выскочу в первую же секунду — значит, получу подарок…

— Интересные у тебя отношения с Невой. Это она заставляет тебя задирать юбку и демонстрировать своему любимому городу ноги?

— Дурак ты.

— Ну, раз я дурак, тогда не покажу, какую замечательную вещь я нашел среди камней.

Вот он, третий подарок. Не зря я лезла ради него в ледяную воду.

— Подумаешь, нашел. Стеклышко?

— Не-а.

— Консервную банку?

— Не-а.

— Лягушку?

— Не-а.

— Ничего у тебя нет. Просто так сжал пальцы, чтобы мы гадали.

— Есть. И я раздумываю, кто из вас более достоин такого подарка? Пожалуй, Ларуся. Она компанейская — осталась со мной на берегу.

Как! Мой подарок Ларуське?! Это же нечестно! Впрочем, почему бы и нет? Может, Ларуська ему больше нравится. Конечно, больше. Вон у нее какая коса. Как у киноактрисы.

— Эй, зачем ты полезла в глубину? Утонешь еще, спасай тебя потом.

— Спасибо не надо. Я плавать умею.

— Вылезай, я покажу тебе свою находку.

— Действительно, не валяй дурака, простудишься.

— Слушай, давай уйдем отсюда, она сразу прекратит выпендриваться.

— Не прекратит. Ты не знаешь, какая она упрямая.

— Считаю до трех: идешь смотреть, что у меня в руке, или я бросаю это в воду. РАЗ!

Сейчас они повернутся, их спины медленно уплывут вдаль. И я, закоченевшая, останусь здесь навсегда.

— ДВА!

Он отдаст ей мой третий подарок. И она так никогда и не узнает, что это не просто камушек или стекло, а подарок судьбы.

— ТРИ! БРОСАЮ!

— Подождите, я выхожу.

— Давно бы так. Смотри, ноги красные, как у вареного рака. Уф, прямо ладонь об них обмораживается.

Он сидит передо мной на корточках. Передо мной, а не перед Ларуськой. У него, оказывается, синие глаза. Я думала — серые. По радужке вьется желтая ниточка. Греет руками мне ноги. Прямо при Ларуське.

— Покажи, что ты нашел.

— Осколок старинной фаянсовой тарелки. Из нее ел комендант этой крепости.

— Разве в Петропавловке был комендант?

— Конечно. Рядом с собором что находится? Комендантский домик. Эх ты, ленинградка.

Как горит отпечаток его ладони под коленом. Наверно, там даже белый след остался… Приду домой, нужно будет посмотреть.

— Ненормальная, столько в ледяной воде проторчала. Обувайся сейчас же. И выброси свой дурацкий букет из листьев. Неудобно же, на тебя люди таращатся.

— Не выброшу. Пусть все смотрят. Кленовые листья — это протянутые ладони осени. Она хочет, чтобы каждый с ней поздоровался.

— Рехнулась?

— Ничуть. Я считаю невежливым отмахиваться от знаков внимания осени. Вот сейчас пойду и буду протягивать каждому лист — как рукопожатие осени.

— По-моему ее пора в смирительную рубашку и в Скворцова-Степанова.

— А это где?

— Вот и попался! Сразу видно, что ты не ленинградец!

— «Шестерка»! Айда на перегонки до трамвая!

Если первая добегу, значит, я самый счастливый человек на свете.

Ура— а! Я первая!

— Вот чокнутая!

Вот тебе, бабка, и Юрьев день!

Вот тебе и счатье! Сиди теперь в уголке дивана, размазывай слезы по валику. А вдруг Ларка все наврала? Не было ничего такого? Нет, так чудовищно подруга соврать не может. А он? Как же он мог после всего того, что было в Павловске в воскресенье, пойти со мной и Ларуськой на Петропавловку? Сидеть около меня на корточках, греть ноги, подарить три подарка? Неужели он такой двуличный?

Нет, нужно не ныть, а разобраться по порядку. Сначала я, как дура, больше всех радовалась: как же, первый раз всем классом в Павловск. Погода летняя. В электричке горланим дурацкие песни. Выпендриваемся перед «8-в», с которым нас слили. Пшеничный, правда, не пел. Стоял вместе с новыми мальчишками в тамбуре. Они там, наверно, курили. Интересно, кто теперь будет Обезьяной, Сидоров-то отсеялся? Мы с Ларисками сидим отдельно от «вэшников». На Ларке новое платье. Чтобы не толстило, она затянулась поясом.

Потом играли в колдунов. Поляна из-за кочек неудобная, на ней не очень-то разбегаешься. Хотя он меня два раза расколдовывал. А Ларку ни разу. Но все равно, какие это колдуны. Пошли искать место для пряток. Я первая нашла старую березу, и предложила водить. Мне казалось, что от меня счастье солнечными зайчиками скачет по траве, по белому шершавому стволу, по листьям.

Почему я не чувствовала никакой опасности? Стояла, обхватив белый шершавый ствол, и прикидывала, куда все могли убежать прятаться. Видела я шалаш? Нет. Слева — кусты, справа — овраг… Мог Пшеничный раньше знать о шалаше? Нет, он первый раз в Павловске. А Ларка? Она никогда не говорила о нем. Значит, все побежали врассыпную, а на шалаш натолкнулись только они вдвоем?

Та— ак, я, как первоклашка, брожу по сырому, заросшему травой оврагу, ищу, кто куда спрятался. Потом, как идиотка, мчусь к березе: «Палочка за Алку!!!» А эти двое сидят в шалаше и не думают выскакивать!

Или все— таки Ларка все выдумала? Не было шалаша? Тогда откуда же я до сих пор ощущаю запах обуглившихся старых веток и подопревшей травы? Бр-р-р-р. Он, наверно, сидит у входа, а Ларка внутри. Или наоборот? Нет, иначе Ларка бы убежала. Значит, сидят рядом (в шалаше не постоишь, а лежать… кошмар!) Она жует соломинку. Как в кино. Он… Странно, почему он все время молчит? Я же нарочно спросила у Ларки: сказал он что-нибудь?