Владимир Киселёв - Два названия

• Название: Два названия
• Автор: Владимир Киселёв
• Издательство: Радянський письменник
• Жанр: Современная проза
• Год: 1988

Роман «Два названия», которым открывается эта книга, относится к числу так называемых «книг из ящика». Написана она была еще в пятидесятые годы, но тогда не смогла увидеть свет.

Сын-школьник репрессированного в 37-м году ответственного работника, вынужденный изменить свою фамилию на чужую – Павел Шевченко, уехать из родного Киева и поступить в Москве в военное училище, становится военным разведчиком, живет двойной жизнью...

---

– За что? Партизан? – удивился Шевченко Павел.

– Нет, в армию он не пошел. Спрятался. В селе. Дождался немцев и вернулся в Киев. Немцы поставили его на высокую должность. Он стал мэром Киева. Главой городской управы. Так сказать – горисполкома…

– Почему же немцы его казнили?

– За украинский национализм. Они основательно пропололи националистов. Им не нужны были люди, которые надеялись получить из рук Гитлера собственное государство… Ну поедемте. Я очень рад встрече, но не могу задерживаться. Война.

– Так Мария Яковлевна теперь – Иванова? – с неожиданной ревностью вдруг спросил Шевченко Павел.

– Нет, – рассмеялся генерал. – Она осталась Киселевой. Сказала, что Киселева очень распространенная фамилия, но если уж ее менять, то не на еще более распространенную – Иванова. Но Володя – поменял. Стал Ивановым.

Они подошли к машине. Генерал взял с сиденья сумку, вынул из нее листок бумаги и толстую, в два пальца толщиной, самопишущую ручку, написал адрес Марии Яковлевны в Уфе и отдал листок Шевченко Павлу.

Они догнали бредущую по дороге роту, генерал вышел из машины и вдруг обнял и поцеловал Шевченко Павла.

– Берегите себя, – сказал он. – Нужно выжить. Нужно встретить победу живым и целым.

Они простились. Шевченко Павел шел по мокрой дороге, глядя под ноги. Он думал о Владимире Павловиче Басенко. О страшной его смерти.

«Как же так, – думал Шевченко Павел. – Ведь он же был умным и ученым человеком. Как же не понимал он таких простых вещей. Ведь не мог он не знать слов Ленина о том, что при единстве действий пролетариев русских и украинских свободная Украина возможна, а без такого единства о ней не может быть и речи. Что же, не верил он этим словам? Считал, что Ленин – ошибается? Но ведь Ленин не ошибался. Это показала практика. И смерть Владимира Павловича тоже подтверждает безусловную правоту Ленина».

И еще он думал о Марии Яковлевне, и вспоминал округлое ее лицо с нежной и смуглой кожей, и улыбался нежно и преданно.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

– Здравия желаю!

– Здравствуйте.

Павел Шевченко показал рукой на низкое глубокое кресло с пюпитром у правого подлокотника. Капитан Устинов нерешительно посмотрел на кресло и вдруг спросил:

– Разрешите, товарищ полковник, повернуть немного это сооружение. Чтоб я был лицом к двери… Извините, но такая привычка. Иначе я не буду себя чувствовать свободно.

– Пожалуйста, – ответил Павел Шевченко, пожимая плечами.

Сам он сел на дурацкий пуф, предназначенный скорее всего для того, чтобы жительница этого номера, сидя на нем, могла надеть чулки. И вообще, это был нелепый номер в нелепой гостинице, с мебелью стиля «жакоб», с потертыми коврами и неистребимым запахом прогорклых жиров, входящих в состав кремов, которые втирали в кожу однодневные жительницы номера на протяжении многих десятилетий.

«Романтика разведки, – подумал Павел Шевченко. – Всегда сидеть лицом к двери. Всегда быть готовым к неожиданностям. И не скрывать это, а подчеркивать».

«Уж слишком аффектирует все это капитан Устинов, – думал он. – Слишком ровный пробор. Слишком бледное лицо. Слишком водянистые глаза. Слишком арийский вид. Слишком много орденских ленточек при погонах пехотного капитана. Нужно или носить другие погоны, или не носить ленточек. А так орденов – как у летчика».

И при первой встрече этот капитан с подчеркнутой и поэтому неестественной скромностью заметил о себе, что, когда немцы были под Москвой, он был под Берлином.

– Выпьете коньяку? – спросил Павел Шевченко.

– С большим удовольствием, – ответил Устинов. Павел Шевченко встал с пуфа, принес коньяк, налил в стаканы.

– Будем здоровы!

– Будем здоровы! – ответил Устинов. Они чокнулись и выпили.

– «Курвуазье», – сказал Устинов так, словно ему каждый день случалось пить французские коньяки. – Хороший коньячок. Но «Арманьяк», доложу я вам…

– Да, – неопределенно ответил Павел Шевченко, проникаясь все большей антипатией к этому самоуверенному капитану. – Так вот, я хотел расспросить у вас о Кристине Фитцджеральд. Откуда вы ее знаете?

– Она мне, можно сказать, жизнью обязана, – ответил капитан Устинов. – Отчаянная была девка. Мы тогда ее еле переправили. Она так отощала, что ходить не могла. И вообще, из этого бабского лагеря, из Равенсбрюка, не много побегов удалось. Я ее на руках унес. А теперь она, пожалуйста, опять поет.

– Почему она попала в лагерь?

– Муж у нее был еврей, немецкий еврей. Ну, а она – американка. Она оставалась подданной Соединенных Штатов. Немцы ее запроторили в лагерь потому, что она очень протестовала. В связи с мужем. В связи с тем, что его укокошили.

– Понятно, – сказал Павел Шевченко, со злостью отмечая про себя, что ему невыносим жаргон этого Устинова, для которого певицу с мировым именем в лагерь «запроторили», а мужа ее «укокошили».

– Прошу, – он плеснул в стаканы остатки коньяку – бутылка была початая.

– Будьте здоровы, – сказал Устинов.

– Будьте здоровы.

Собственно, он был очень обязан капитану Устинову и Кристине Фитцджеральд. Они помогли ему справиться с очень сложным заданием и в который раз прослыть у начальства человеком находчивым и сведущим в своем деле.

Устинов приехал в отпуск в этот маленький городок, где проходило совещание высоких руководителей, после проделки, о которой еще долго будут рассказывать легенды, – он выкрал из глубокого тыла генерала фон Штейна, провез его по всей территории, перешел с ним линию фронта и доставил генерала командованию. Здесь Устинов увидел Кристину Фитцджеральд. Ее привезли с собой американцы.

Она выступала в концертах. Кристина Фитцджеральд была очень хороша собой и отчаянно пила. «Я не хочу прийти в себя хоть на минуту, пока продолжается все это всемирное свинство», – говорила она о войне.

Устинову она очень обрадовалась. Капитан Устинов, хотя и был в отпуске, обратился в соответствующий отдел с запросом о том, как ему вести себя, и ему посоветовали почаще встречаться с Кристиной. Она прилетела на том же самолете, на котором прилетели люди, занимавшиеся не пением, а разведкой.

– Все они хорошие парни, – говорила Кристина Устинову. – Только Смит почему-то поменял фамилию на Кларк. А я считаю, что если уж менять фамилию Смит на другую, то хоть не на такую распространенную.

– Откуда ты знаешь, что он Смит? – спросил Устинов.

– А как же, – обрадовалась Кристина. – Мой старший брат учился с ним в колледже. О, его отец был большой шишкой. Еще в те времена он стоил четырнадцать миллионов. А сына зовут Бенджамин, но теперь он Кларк и меня не узнает. Правда, в то время, когда мой брат поступил в колледж, я была совсем пигалицей.

– Может, ты обозналась? – спросил Устинов. – Может, это другой человек?

– Да не другой. У него на попе веснушки. Я девчонкой видела это. Брат взял меня на бейсбол. И во время бейсбольного матча у него лопнула резинка и свалились трусы. Я даже помню, когда его день рождения, – как раз послезавтра, 11 апреля.

Устинов сообщил обо всем, что услышал от Кристины Фитцджеральд, и это было большой удачей для Павла Шевченко.

Вторую неделю он и его начальник генерал Агафонов ломали головы над тем, как избавиться от Кларка. Кларк не был рядовым разведчиком. Он был крупным волком. За несколько дней он успел сделать то, на что и в нормальных условиях потребовались бы месяцы. Он налаживал агентуру и нацеливал ее на будущее.

И тут сама судьба подсунула Павлу Шевченко хороший шанс. Был у него портсигар палехской работы. Тройка. Писал ее, может быть, и не сам Баканов, а кто-нибудь из его учеников, но подписано было Бакановым. Американские и английские офицеры передавали этот портсигар из рук в руки и только ахали и прицокивали языками.

И вот 11 апреля за ужином, за общим табльдотом в присутствии американских и английских офицеров, полковник Павел Шевченко, – в общественных местах он появлялся в погонах старшего лейтенанта, – обратился к капитану Кларку, который, очевидно, был тоже по меньшей мере полковником:

– Хочу вас поздравить и вручить вам от всего сердца подарок.

И он протянул Кларку свой палехский портсигар, на котором, отчаянно запрокинув змеиные головы, завив кольцами тонкие шеи, рвалась в снежную даль бакановская тройка.

– О, спасибо, – удивился Кларк. – От такой прекрасной вещи я не могу отказаться. Но с чем вы меня поздравляете?

– Ну хоть бы считайте, к примеру, с днем рождения, – ответил Павел Шевченко, подошел к лейтенанту Плесси и заговорил с ним о погоде.

На следующий день Кларка отозвали. Павел Шевченко хорошо представлял себе, как долго придется этому Кларку-Смиту писать объяснения о том, почему советской контрразведке известен его день рождения, с кем из русских он встречался, кому рассказывал о себе такие подробности, и как этот Кларк-Смит будет теряться в догадках, и как на этом с карьерой его будет уже покончено.