Ежи Косинский - Пинбол

• Название: Пинбол
• Автор: Ежи Косинский
• Издательство: Амфора
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004

Одно из последних произведений знаменитого американского писателя Ежи Косински (1933-1991). Психологический триллер, впечатляющая «рок-н-ролльная мистерия», в которой музыка становится мотивом преступления, а жизнь музыканта уподоблена игровому бильярдному автомату.

---

Андреа опять замолчала, и воцарившуюся тишину нарушал только скрип авторучки.

– «Поэтому я надеюсь, – снова начала она диктовать, – что вы с Чиком сможете приехать в Южный Бронкс, где в „Олд Глори“ живет Домострой. Я буду там около одиннадцати вечера. Это очень важно. С любовью, Годдар».

Когда Остен закончил писать и собрался было положить ручку, Андреа крикнула:

– Это не все! – И, задумавшись на мгновение, продолжила: – «Постскриптум. Пожалуйста, как следует спрячь бумаги, которые я тебе передал. Я не доверяю Домострою!»

Написав и это, Остен поднял на нее глаза:

– Это все?

– Нет! – отрезала Андреа. – Кинь мне блокнот.

Он швырнул его на пол рядом с ней, она подняла и положила в «дипломат», а оттуда вытащила несколько листов бумаги официального формата, покрытых густой машинописью. Целясь ему прямо в голову, она подошла, разложила перед ним сложенные бумаги и тут же вернулась на свое место. Он ощутил запах ее духов. Ему показалось, что с тех пор, когда он последний раз вдыхал этот запах, прошла целая вечность.

– Подпиши их – оригинал и каждую копию – и как Джеймс Норберт Остен, и как Годдар, – приказала она. – В каждом месте, где стоит крестик. И без фокусов с подписями!

Остен подписал документы, смахнул их на пол и пихнул ногой в сторону Андреа, которая, подняв бумаги, тщательно проверила подписи и с ликующей улыбкой на губах уложила документы в «дипломат».

– Могу я поинтересоваться, что я сейчас подписал? – гневно осведомился Остен.

– Свое завещание, датированное тремя месяцами назад, что же еще? – отозвался Чик Меркурио. – Все составлено легальным законником и заверено нотариусом.

– Спасибо, Джимми, – проворковала Андреа. – Вижу, все подписано как положено, без дураков.

Потрясенный Остен недоумевающе уставился на нее:

– В смысле?

– Вот идиот! Ты что, не помнишь, как расписывался у меня, когда я гнала тебе всю эту чушь насчет автоматического письма?

– Я тогда заторчал.

– На то и было рассчитано, – фыркнул Меркурио. – Та дурь была куда круче обычной травки. Ты должен был превратиться в зомби!

– Он и превратился, – надменно рассмеялась Андреа. – Бродил как лунатик. Не врубался даже, где находится! Дважды называл меня Лейлой и делал все, что я ему говорила, даже спел мне «Volver, volver, volver» голосом Годдара.

Остен поймал на себе взгляд Домостроя.

– Ты меня очень удивил, Джимми, – сказал композитор. – Надо же, как ты наловчился изменять голос. Я бы ни за что не догадался, что Годдар – это ты.

– Для пения я использовал специальный микрофон, а говорил с хрипотцой, – своим настоящим голосом объяснил Остен и, заметив, как озадаченно нахмурился Домострой, добавил: – Хотя, если честно, я сомневаюсь, что кто-нибудь подумал бы о Годдаре, услышав мой нормальный голос.

– Невероятно, – кивнул Домострой. – А ведь я даже как-то сказал Андреа, что Джимми Остен – это не более чем кукушонок… блуждающий голос… нечто невидимое… тайна! Каким же я был дураком! – рассмеялся он.

– Да что там ты! – воскликнул Остен. – Я даже собирался назвать свой следующий диск «Андреа»!

– Ну, хватит, – ткнул стволом Домостроя в бок Чик Меркурио. – Андреа, смотри за этим, пока мы с нашей музыкальной Железной Маской потолкуем на кухне.

Андреа перевела пистолет на Домостроя, а Меркурио подошел к Остену.

– Марш вперед, – указал он стволом. – Налево и вон в ту дверь! Шевелись! – И он с силой ткнул Остена пистолетом.

– Чик, а ты сможешь? – спросила Андреа.

– Еще как! – ответил Меркурио, подталкивая Остена к кухне.

– Что это задумал твой дружок? – с нарочитым равнодушием поинтересовался Домострой. – Съесть Джимми живьем? Или сперва изжарить его?

– С каких это пор ты так печешься о Джимми? – повернулась к нему Андреа. – Тебя ведь не беспокоило, что его может съесть Донна? Кстати, как поживает твоя чернильная каракатица?

– Ты же знаешь, что она в Варшаве, – Домострой вдруг испугался за Донну. – И, поверь мне, Андреа, она ничего о нас не знает.

Она подтолкнула его пистолетом.

– Надеюсь, что нет, – ради ее же блага.

Он с трудом сдерживал ярость.

– Расскажи, как ты разузнала, что Остен – это Годдар?

– Я подозревала его с той минуты, как он появился с Донной на семинаре по музыкальной литературе, где мы проходили письма Шопена. Мы же с тобой цитировали одно из них в последнем письме Годдару, помнишь? Это меня насторожило, особенно когда он осмотрел весь класс и начал со мной заигрывать. Он явно подозревал, что я могу оказаться девчонкой со снимков. Вот тогда мы с Чиком и приготовили завещание, так, на всякий случай.

А потом Джимми рассказал, что впервые обратил на меня внимание три месяца назад. Он соврал: знакомя нас, Донна сказала, что он в городе не больше месяца. В тот вечер, когда он ко мне приперся, я что-то нащупала у него в кармане, а когда он уснул, обшарила его куртку, и там уже ничего не было, так что я поняла: он спрятал это у меня в комнате. Затем я нашла магнитофон. Ну, и зачем же Джимми Остену понадобилось следить за мной? А ночью, вознесясь в небеса от моей травки, он принялся вслух размышлять, станут ли больше мои сиськи и крупнее соски, если он меня обрюхатит. И в конце концов промурлыкал ту мексиканскую песню своим подлинным голосом! Тут-то он и попался! Я поняла, что пора готовиться к этому делу и проверить его подпись и почерк! – И она добавила, чуть помедлив: – Этого-то я больше всего и хотела!

– И благодаря мне, твой «Годо наконец явился, и теперь все мы спасены», – процитировал Домострой, надеясь как-то ее смягчить.

– Не все. Только я и Чик.

– Скажи мне, – не унимался Домострой, – ведь ты со своим приятелем собиралась прикончить меня и Джимми и устроить, чтобы все выглядело так, будто мы убили друг друга? Или, учитывая мой необузданный характер, я должен покончить с собой, убив сначала его?

– Увидишь. В конце концов, я студентка театрального факультета!

– А теперь еще и дипломированная преступница. Жестокий финал!

– «Жестокость есть идея, осуществленная на практике». Это из Арто [26], – рассмеялась Андреа. – А практика у нас такова, что, когда вы с Джимми покинете сцену, я, по завещанию Годдара, стану единственной законной наследницей всего его состояния, включая, разумеется, и будущие отчисления за его музыку. Сколько, ты говорил, миллионов стоит наш паренек-невидимка? Пятнадцать? Семнадцать?

– Ничего я такого не говорил, – огрызнулся Домострой. – Должно быть, ты почерпнула эти сведения из другого источника. Скажи-ка мне вот что: почему на главную роль ты выбрала именно меня? – спросил он, вовсе не уверенный, что желает узнать ответ.

Она смотрела на него с презрением и жалостью.

– Думаешь, я выбрала тебя потому, что ты многое повидал, много поездил и встречался с кучей людей? Ошибаешься. Ты ведь даже не первый. До тебя я нанимала, одного за другим, еще троих, связанных с музыкальным бизнесом, и каждый из них знал побольше тебя, умел побольше, да и трахался получше. Но в поисках Годдара все они потерпели неудачу. А на тебя я нацелилась по той простой причине, что ты. Домострой, со всей своей музыкой и опытом, всегда оставался неудачником, а значит, и купить тебя можно было задешево. Кроме того, ты такой эгоистичный, расчетливый и похабный сукин сын, что я почувствовала: ты мне подходишь как никто другой!

В этот момент пронзительный крик прокатился по залу, и Домострой содрогнулся. Не произнеся ни слова, Андреа уперла ствол ему в спину и подтолкнула к кухне. Он молча повиновался.

Там они увидели Джимми Остена головою в открытом холодильнике; рот его был открыт, и высунутый язык прилип к замерзшей металлической стенке. Из горла его вырывались ужасные стоны. За ним стоял покачивающий пистолетом Меркурио. При виде изумленной Андреа он рассмеялся.

– Чик! Что ты делаешь? – взвизгнула она.

– Всего-навсего дергаю его изо всех сил, чтобы мы могли как следует разглядеть самый секретный язык Америки! – Он вцепился в Остена и уже готов был оторвать его от холодильника, как вдруг за спиной у Андреа распахнулась дверь и в кухню ввалились двое из банды «Рожденных свободными» и наставили пистолеты на Андреа и Меркурио.

– Бросай пушки! – крикнул один из них. Меркурио, мгновенно обернувшись на голос, выстрелил в упор. «Рожденный свободным» рухнул как подкошенный, кровь хлынула из раны в животе, однако он успел ответить на выстрел Меркурио, прострелив ему горло.

Почти одновременно Андреа выстрелила во второго бандита, разворотив ему подбородок. Однако, прежде чем тот повалился на пол, его палец спустил курок, и пуля угодила ей в грудь. Миг спустя Меркурио уже бился в агонии, кровь хлестала у него изо рта, а Андреа неподвижно лежала на спине, глаза ее потускнели, на свитере расплывалось кровавое пятно. Вскоре затих и Меркурио.

Домострой в оцепенении наблюдал, как собираются в кровавую лужу струящиеся из мертвых тел ручейки. Их с Андреа заговор рухнул, и он оказался в дерьме с головы до ног. Он был подавлен совершенно нелогичным финалом этого, до сей поры казавшегося ему изящно выстроенным, сюжета. А потом ему стало страшно: ведь если Андреа останется жива, то его могут судить как соучастника в деле по изъятию денег у Годдара. Он усомнился, что хоть где-нибудь на земле найдутся присяжные, способные посчитать его невиновным, и живо представил себе сенсационные заголовки, бесконечные обсуждения в газетах и на телевидении всех отвратительных аспектов заключенной им с Андреа сделки по разоблачению Годдара. Старые вымыслы насчет его тайных «музыкальных негров» покажутся детским лепетом по сравнению с тем, как могут газетчики расписать эту кровавую драму. Подумал он и о Донне, невинном свидетеле, втянутом во все это лишь потому, что отозвалась на его чувства. Судья может запросто упечь его на годы, навсегда покончив с той жизнью, что он вел до сих пор.