Юзеф Крашевский - Старое предание (Роман из жизни IX века)

• Название: Старое предание (Роман из жизни IX века)
• Автор: Юзеф Крашевский
• Издательство: Гослитиздат
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1956

Предлагаемый вашему вниманию роман «Старое предание (Роман из жизни IX века)», был написан классиком польской литературы Юзефом Игнацием Крашевским в 1876 году.

В романе описываются события из жизни польских славян в IX веке. Канвой сюжета для «Старого предания» послужила легенда о Пясте и Попеле, гласящая о том, как, как жестокий князь Попель, притеснявший своих подданных, был съеден мышами и как поляне вместо него избрали на вече своим князем бедного колёсника Пяста.

Крашевский был не только писателем, но и историком, поэтому в романе подробнейшим образом описаны жизнь полян, их обычаи, нравы, домашняя утварь и костюмы.

В романе есть увлекательная любовная линия, очень оживляющая сюжет:

Герою романа, молодому и богатому кмету Доману с первого взгляда запала в душу красавица Дива. Но она отказалась выйти за него замуж, т.к. с детства знала, что её предназначение — быть жрицей в храме богини Нии на острове Ледница. Доман не принял её отказа и на Ивана Купала похитил Диву. Дива, защищаясь, ранила Домана и скрылась на Леднице.

Но судьба всё равно свела их….

По сюжету этого романа польский режиссёр Ежи Гофман поставил фильм «Когда солнце было богом».

---

Без конца расспрашивали его кметы, как он сумел бежать и спастись. Они с трудом поверили, что он сам, без чьей-либо помощи, доплыл до острова.

Задавали ему вопросы о поморянах и их войсках, о Лешеках и немцах, о том, как они вооружены и не грозятся ли захватить их края. Доман на все отвечал, стараясь внушить другим переполнявшую его сердце жажду мщения. Кметы разгорячились, и из уст их посыпались угрозы.

Призывал их Доман поспешить и с выборами, ибо даже с плохим вождём будет им лучше, чем совсем без вождя.

— А не выберете его вскорости, — прибавил он, — каждый будет думать только о себе. Кто почувствует себя сильнее, вооружит кучку своих и свернёт шею другим. Я и сам пойду и — людей своих возьму, всех до единого, а тогда — пусть запустеют поля, пусть издохнут стада и хоть волк их заешь! Пора нам идти против наших притеснителей, пора передушить это племя в собственном их гнезде и зажить, наконец, спокойно.

Долго они так беседовали у очага, наконец улеглись тут же на полу и уснули.

Едва стало светать, Пястун тихонько приготовил себе лукошко, чтобы идти в лес, но Болько и Стибор, заметив это, взяли его под руки.

— Должно вам нынче быть с нами, — говорили они, — такова воля народа, а ей надо подчиняться. И Доману следует ехать с нами, показать свои раны и рассказать всё, что видел он собственными глазами.

Но старик ещё упирался.

— Я для пчёл гожусь, а не для веча, — говорил он. Однако ему не удалось отговориться: все наперебой стали его упрашивать, и он вынужден был уступить.

Разбудили остальных, сели на коней и двинулись к городищу. Челядь Пястуна ещё на рассвете разошлась по хозяйству, и с ними поехал маленький сынок хозяина, Земек, который должен был присматривать за отцовской лошадью.

У подножия башни раскинули лагерь собравшиеся на вече: в тот день наехало много народу и продолжали прибывать ещё и ещё.

Пожарище и руины уже поросли травой, но площадь была вытоптана и убита гладко, как ток, непрестанными сборищами, которые, однако, ни к чему доселе не привели.

Слух о немцах и угроза нового нашествия встревожили и привели сюда старейшин. Многие явились с жалобами на поморян, от которых успели пострадать. Чаще всего поморяне выбирали богатые дворы и на них нападали, бедным легче было спрятаться в лесу вместе со своим добром.

Все уже уселись в круг, когда показались Стибор, Болько, Мышко, Пястун и Доман. При виде старца, приехавшего в простой сермяге, которая напомнила им о прорицании, все были поражены и поспешно встали из уважения к его сединам.

Тотчас ему освободили место, и, едва он сел, послышались возгласы:

— Посоветуйте нам, отец, помогите, погибаем! Много мы тут переговорили, говорите теперь вы, пусть мы услышим, что вы нам советуете!

Со всех сторон до него доносились голоса, все просили его первым сказать своё слово.

— Будто не знаете вы, что делать? — начал Пястун. — Я ничего не скажу вам нового. Единодушно и без промедления надобно выбрать нам князя. Пожалейте детей своих и самих себя! Согласия нет между нами, оттого и царит у нас смута. Придите же к согласию!

Наступило долгое молчание.

Вдруг один из старейшин, по имени Крак, потомок старинного княжеского рода, поднялся с земли, подбросил шапку вверх и крикнул что было духу:

— Вот кто нам будет князем! Пястуна выбираем!

На мгновение все затихло, и вдруг со всех сторон вырвалось:

— Пястуна выбираем!

— Пястун наш князь! Наша кровь!

И не было ни одного человека, который не повторил бы этот возглас, ни одного, кто сказал бы против него.

Старик отшатнулся и замахал руками, словно отталкивал от себя голоса, которые раздавались все громче и все радостней.

— Я бортник, простой и бедный человек, — вскричал он, — где же мне управлять людьми! Я стар, и рука у меня слабая. Выбирайте другого, не глумитесь надо мной!

И с этими словами, пользуясь тем, что толпа задвигалась и смешалась, старик кивнул сыну, который стоял поодаль с лошадьми. Прежде чем поняли, что он намерен делать, прежде чем догадались его остановить, Пяст ускользнул из рук в то время, как все думали, что он подошёл к приветствовавшим его толпам.

Мигом, пока никто не спохватился и не успел его удержать, он вскочил на коня и вместе с сыном помчался во весь опор к себе в усадьбу.

Все, кто тут был, бросились к лошадям, но, покуда их переловили, Пястун был уже далеко, а кобыла его, почуяв свою конюшню, понеслась вскачь. То было необычайное зрелище: добрая сотня всадников гналась за выбранным князем, между тем как оставшиеся в городище давали клятву не уходить отсюда и ждать князя, вынудив его принять своё избрание.

Итак, всадники летели во весь дух, не теряя из виду Пястуна, но удалось им поймать только его сынка, у которого конь был не столь резвым. Мальчик, испуганный погоней, не понимая, за что их преследуют, в страхе за себя и за отца заливался горькими слезами.

Пястун первым достиг опушки леса и исчез из виду, ускользнув от кметов, пытавшихся его поймать. Они замедлили шаг и, не отпуская сына, повернули к избе, надеясь застать там отца.

Тщетно расспрашивали они домашних Пяста: никто ничего не знал, так как он бежал, не заезжая домой, прямо в лес, где и скрылся. Старик отпустил лишь свою кобылку, и она, как всегда, подбежала к воротам, положила морду на плетень и заржала, чтобы ей открыли.

Великая скорбь охватила собравшихся в городище, когда они узнали об исчезновении Пястуна, но, дав клятву, они решили её сдержать и не трогаться с места, пока не отыщется князь. Многие хорошо знали окрестности и отправились на поиски в лес, надеясь найти беглеца. Однако прошёл один день, прошёл и второй, и третий, а Пястуна не было. Один за другим возвращались кметы. Пястун спрятался так, что они не сумели не только найти, но даже напасть на его след.

А те, что так жаждали власти, диву давались, как мог бедный человек бежать от неё и отказываться, когда эту власть ему навязывали.

То и дело и в одиночку и по нескольку человек уходили в лес искать Пястуна, но тщетно. А пока держали как заложника его сына, полагая, что так скорей заставят вернуться отца, столь сильно привязанного к своему единственному дитяти.

Так прошло целых шесть дней, пока в городище не забрела вечно скитающаяся Яруха.

Узнав от челяди, которая стерегла лошадей, что Пястун бежал в лес и скрылся, старуха засмеялась: ей не верилось, что столько людей, посланных за ним в погоню, вернулось ни с чем.

Пошла она спросить Стибора и старейшин, но они не только разговаривать, а и смотреть на неё не пожелали.

— А вот я приведу его сюда, — сказала бабка. — Лучше меня никто не знает лесов, недаром я столько раз ночевала с медведями в берлоге, от меня-то ему не укрыться, уж я его разыщу.

Старуху подняли на смех, но она все твердила, что найдёт князя; наконец, подумали, что не стала бы она так говорить, не зная, где его искать, и двое молодых кметов пошли за ней в отдалении.

Наутро Яруха прямо из городища отправилась в лес и поворачивала то влево, то вправо с такой уверенностью, как будто знала заранее, где искать тайник старого бортника. С трудом поспевали за ней кметы, продираясь сквозь густые заросли, в которых она знала каждую тропинку, протоптанную диким зверем, точно прокладывала её сама. Во многих местах, словно засеки, громоздились сломанные бурей и старостью деревья: образуя неприступный вал, они поросли густым бурьяном и кустами, пустившими побеги на истлевшей коре. Приходилось пробираться через трясину, загнившие лесные ручейки и ложбинки, затопленные зазеленевшей водой. Из-под ног выскакивали вспугнутые дикие зверюшки, из травы вдруг высоко поднимали головы огромные змеи. Однако они не кидались на Яруху, которая обращалась к ним с какими-то странными словами. Около полудня старуха уселась на пень отдыхать, вытянула ноги, достала из котомки кусок хлеба, поела и отправилась дальше. Лес тут слегка поднимался в гору, среди невиданно огромных дубов, лип и буков густо разросся орешник, тоже необыкновенной высоты. Но вот, наконец, они увидели древний вал, покрытый зеленой травой и поросший деревьями, которые указывали его возраст. Посредине был вход, ведущий в древнее городище. Озираясь по сторонам, Яруха вошла, а следовавшие за ней кметы остановились и поглядывали издали.

В углу, где смыкались две стены вала, стоял шалаш, а в нём на сухой подстилке из листьев сидел Пястун и плёл из лыка лапти, которые в ту пору носила беднота…

Заслышав шаги Ярухи, Пястун вздрогнул, словно от испуга.

Бабка встала перед ним, опершись на палку.

— А ведь нашла я вас, — сказала она, — и пора! Народ там из себя выходит, вас дожидаясь, а Земек все плачет у них в неволе. Пожалейте хоть дитя малое и возвращайтесь!

Пястун, не отвечая, поднял руку и заставил её умолкнуть, но в эту минуту показались послайцы веча — Болько и Собеслав: поклонившись князю, они вошли в городище.