Юзеф Крашевский - Старое предание (Роман из жизни IX века)

• Название: Старое предание (Роман из жизни IX века)
• Автор: Юзеф Крашевский
• Издательство: Гослитиздат
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1956

Предлагаемый вашему вниманию роман «Старое предание (Роман из жизни IX века)», был написан классиком польской литературы Юзефом Игнацием Крашевским в 1876 году.

В романе описываются события из жизни польских славян в IX веке. Канвой сюжета для «Старого предания» послужила легенда о Пясте и Попеле, гласящая о том, как, как жестокий князь Попель, притеснявший своих подданных, был съеден мышами и как поляне вместо него избрали на вече своим князем бедного колёсника Пяста.

Крашевский был не только писателем, но и историком, поэтому в романе подробнейшим образом описаны жизнь полян, их обычаи, нравы, домашняя утварь и костюмы.

В романе есть увлекательная любовная линия, очень оживляющая сюжет:

Герою романа, молодому и богатому кмету Доману с первого взгляда запала в душу красавица Дива. Но она отказалась выйти за него замуж, т.к. с детства знала, что её предназначение — быть жрицей в храме богини Нии на острове Ледница. Доман не принял её отказа и на Ивана Купала похитил Диву. Дива, защищаясь, ранила Домана и скрылась на Леднице.

Но судьба всё равно свела их….

По сюжету этого романа польский режиссёр Ежи Гофман поставил фильм «Когда солнце было богом».

---

Затем с великой учтивостью князья усадили его на лавку подле себя и принялись угощать. Лешек снял с пальца перстень и дал ему в знак их союза, другой подарил прекрасный меч, а дядя, желая тоже показать себя щедрым, преподнёс ему медный кубок, который осушил перед тем за его здоровье.

Когда принесли вино и мёд и все подвыпили, повеселел и Добек, довольный тем, что провёл немцев за нос: прикидываясь дурачком, он пустился в длинные разглагольствования, в душе насмехаясь над ними. Лешек переводил слова его остальным, которые не все понимали.

Так, за чаркой они просидели чуть не до вечера и, наконец, расстались на том, что Добек немедля отправляется домой, всенепременно примет командование (как ему и полагалось) и будет привлекать других на сторону Лешеков. Все это — правда, сквозь зубы — Добек обещал. А сам только ждал, как бы скорей вырваться отсюда и хоть мельком осмотреть лагерь.

Наконец, Хенго проводил подвыпившего, задаренного князьями Добека в загодя приготовленный для них шатёр и, уложив его почивать, снова отправился к своим.

Добек находился посреди лагеря и имел возможность и время осмотреть всё, что его интересовало. С того места, где стоял шатёр, видны были расположившиеся кругом войска: конница — большей частью в кольчугах и панцырях, и пехота, вооружённая копьями, дротиками, мечами и секирами и укрывавшаяся щитами. Однако более всего изумляло его воинское повиновение, которого не знали поляне. Весь этот люд военачальники держали в строгости, как невольников, и за малейшую провинность одних пороли розгами, других заставляли таскать тяжести. Были и такие, что в наказание за содеянный проступок должны были ходить в колодках. Начальство обходилось с ними, как с пленниками, и когда, бывало, какой-нибудь сотник раскричится, все трепетали перед ним. Добек пришёл к заключению, что на такого воина нельзя положиться в случае поражения, но вести его в бой легче, потому что до известного времени он повинуется из страха.

Стоя у шатра, трудно было определить количество войск, но они не показались ему столь уж многочисленными и лишь вооружением и доспехами превосходили полян.

Поздней ночью, когда Добек успел уже хорошо разглядеть людей и порядки в лагере, вернулся Хенго; улёгшись рядом, чтобы следить за Добеком, он с любопытством стал допытываться, как ему тут понравилось. Добеку хотелось убить его на месте, но он не показывал виду и расхваливал молодых князей, превознося их красоту, приятность, учтивость в обращении и весёлый нрав. Приёмом, по его словам, он был весьма доволен и обещал Хенго щедрое вознаграждение.

Подарки, которые он вынужден был принять для отвода глаз, жгли его огнём,

В лагере Лешеков уже было известно, что Пястун с большими силами выступил в поход, чтоб встретить их на границе и преградить им путь; поэтому на другой же день они решили разослать гонцов для созыва добровольцев, намереваясь застигнуть Пястуна врасплох внезапным нападением.

Рано утром, ни с кем больше не видясь и не прощаясь, Добек и Хенго пустились в обратный путь, причём Добек ухитрился пройти через весь лагерь и разглядел вблизи конницу и пехоту. Хенго неотступно следовал за ним.

Немец захватил с собой множество всяких даров, которые должны были помочь Добеку вербовать людей. На заре в тот день уже выступила из лагеря небольшая часть войск — передовые отряды, следом за ними готовились двинуться и остальные. Эта поспешность была вызвана тем, что немцы во что бы то ни стало хотели переступить поморскую границу раньше, чем поляне успеют к ней подойти.

Весь лагерь Попелеков пришёл в движение, люди рвались в бой, выкрикивая угрозы и ругательства. Добек, проезжая сквозь толпы этого дикого сброда, столько наслушался всего, что едва сдерживал накипевший гнев, и только гнал коня, чтобы поскорей вырваться на волю.

Но вот, наконец, лагерь и поля остались позади, и они въехали в лес. Хенго разбирала охота поболтать. Добек мрачно молчал. Перстень жёг ему палец, меч, висевший на боку, мешал, и давил лежавший за пазухой кубок; ему не терпелось отомстить немцам за испытанное у них унижение. К ночи они отъехали далеко от лагеря; сбиться с пути Добек не боялся и думал лишь об одном: что сделать с Хенго.

Проткнуть его мечом не составляло труда, но такой мести для его оскорблённого достоинства было мало.

Ночью, когда они остановились на привал и нужно было стреножить лошадей, чтобы пустить их на пастбище, Добек засуетился, говоря, что потерял постромки, а под седлом у него оказалось лишь несколько связок лыка. Немец, человек предусмотрительный, предложил ему свою верёвку, но Добеку она показалась недостаточно толстой. Добек принялся свивать её вдвое, и Хенго с охотой ему помогал. Под старым дубом уже разложен был костёр и ярко пылал огонь.

Искусно завязав петлю, Добек молча подошёл к немцу и, не дав ему опомниться, закинул её подмышки. Хенго счёл это шуткой, ещё не догадываясь об опасности, но в эту минуту Добек ухватил другой конец, перекинул его через сук, рванул — и немец с криком повис над огнём, тщетно пытаясь вырваться из туго затянувшейся петли. Затем Добек накрепко привязал верёвку и улёгся неподалёку, на траве, не переставая подкладывать сучья в огонь, чтобы Хенго сгорел живьём.

Все это произошло так быстро, что Хенго, ошеломлённый внезапностью, почти лишился чувств. Добек от волнения не мог даже ругаться, — он лежал, не сводя с немца сверкающих глаз, и наслаждался.

Хенго хныкал и молил убить его сразу, но Добек не отвечал ни слова, только собирал ветви и поминутно подкладывал в костёр, который разгорался все жарче. Дым и пламя, поднимаясь все выше, уже охватили предателя. Он стонал все слабей, а верёвка, раскачиваясь, вращалась вместе с ним среди пламени.

Когда стоны стали затихать, мститель привёл с пастбища обеих лошадей, навьючил на них поклажу, взнуздал и теперь только дожидался, когда кончится немец.

Хенго ещё метался, но стонал все слабее.

Ожидание, видимо, истомило Добека, и, схватив копьё, он пронзил ему грудь.

Потом отошёл от костра, а немного спустя тело сорвалось вместе с обломившимся суком и упало в огонь: во все стороны брызнули искры и раскалённые угли, и пламя охватило труп. Теперь уже не оставалось ни малейшего сомнения, что Хенго не может ожить, и Добек, плюнув на его останки, вскочил на коня и быстро удалился.

Ему сразу сделалось легче, и, благо ночь была светлая, он отправился в путь, едва дав передохнуть лошадям; однако поскакал не домой, а прямо к озеру Леднице, где надеялся встретить уже в походе воевод с войском.

Он с такой поспешностью мчался к своим с вестями, добытыми в лагере врага, как будто за ним гнались по лесу ведьмы и лешие, до того не терпелось ему поскорее попасть к Пястуну и к своему отряду.

Всех, кто владел в Полянских общинах копьём или пращой, Пястун собрал на берегу Гопла. Дав приказ тысячникам, сотникам и десятникам разбить весь люд на отряды и назначив военачальников и воевод, подчинявшихся непосредственно ему, Пястун увидел, что войска у него гораздо больше, чем того требовала оборона. И хоть был он не воином, а простым бортником, но и этими роями распоряжался так, что впервые вместо беспорядочных кучек, разбегавшихся по полям и лесам, создал войско, которое могло представлять угрозу даже для немцев.

С вооружением — правда, по-прежнему убогим — тоже теперь стало лучше, ибо воеводы и тысячники сами следили за тем, чтобы никто не шёл с голыми руками. Лошадей на всех не хватало, и многие шли пешком, но их вооружили тяжёлыми копьями, мечами и щитами.

Эти щиты должны были заменять доспехи, которых не было ни у кого. Щитов заготовили великое множество из липовой коры и дерева и долго ещё употребляли впоследствии.

Поднявшись осенним утром на холм, откуда видна была уже выстроившаяся во главе с воеводами рать, в которой можно было различить каждую общину и округу по божкам и знамёнам, водружённым на высокие колья, Пястун в душе порадовался: дружины стояли стройными рядами и весело отвечали на его приветствие.

По всему войску был оглашён приказ, предписывавший междуречанам, познанцам[68], кувякам[69], бахорцам[70] и другим выступить в порядке во главе со своими воеводами, продвигаясь к границе по трём дорогам. Каждый отряд должен был знать о продвижении остальных, дабы не мешать друг другу в пути и на пастбищах и не опустошать родной край. Идти было приказано, соблюдая тишину и порядок, чтобы неприятель не узнал преждевременно о походе, не бежал и, не имея времени подготовить засаду, не мог бы их окружить. Сам Пястун с сынком, которого, несмотря на юные годы, готовил к воинскому ремеслу, шёл посередине, желая все видеть своими глазами.

Отмечалось, что воеводами князь назначал людей, отнюдь на это не надеявшихся, и обходил тех, что добивались воеводства. О том, где находился Добек, знал он один, остальные же поговаривали разное, а в отряде пока его заменял другой.