Виль Липатов - Глухая Мята

• Название: Глухая Мята
• Автор: Виль Липатов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Современная проза
• Год: 1970

---

– Вот черт! – сердится Силантьев, отшатываясь от нее: глаза Дарьи по-прежнему жалеют, печалятся.

– Все вы, мужики, одинаковые! – кому-то, не Силантьеву, а другому человеку, говорит Дарья. – Ах, Миша, Миша!

Он насмешливо хмыкает, но ничего не говорит: ему кажется, что взгляд Дарьи связал его по рукам и ногам.

– Ой, Миша, Миша! – вздыхает Дарья и вдруг кладет руку на его голову и нежно, осторожно перебирает жесткие, суховатые волосы. – Не надо, Миша, обижать меня… Одна я, одинокая! Не надо, Миша!

У нее легкая, точно воздушная рука, но Силантьев почему-то пригибается под её тяжестью, втягивает шею.

– Не надо… Если бы промеж нами была любовь, тогда другое дело… А ведь нет любви, Миша… – Она наклоняется к нему, гладит по голове, и, когда их глаза опять встречаются, дикая, невозможная мысль пронзает его: «У нее глаза ровно у матери!» Он замирает, прислушивается к тому, что делается в груди, – от голоса женщины, от тепла ее руки сладкий туман обволакивает его, и опять вспыхивает невозможная мысль: «Ровно мать она!»

– Да брось ты! – неожиданно для себя вскрикивает Силантьев. – Чего ты меня как телка гладишь!

– Ой, что ты, Миша! – пугается Дарья, отдергивая руку.

– Чумная ты какая-то! – говорит ей Силантьев и встает на ноги, а она все еще испуганно глядит на него, стиснув руки. Силантьев не знает, что делать, и, чтобы прошла сковывающая неловкость, гулко хлопает себя по карманам, отыскивая спички. Папироса уже торчит во рту, хотя он не заметил, когда достал ее.

– Я пойду! – прикурив, решает он и выходит из барака.

Лицо горит. Силантьев сжимает щеки руками, сгибается, чтобы отхлынула кровь. Он долго стоит на месте, словно забыл, куда идти – направо или налево.

6

Георгий Раков – знатный человек.

Четыре года назад на первой странице областной газеты появился большой портрет Ракова, ниже – рассказ о нем, а позднее была вылущена массовым тиражом листовка, и в ней тоже – портрет, рассказ о Ракове, внизу – призыв: «Товарищи лесозаготовители, равняйтесь на передовика лесозаготовок, знатного тракториста нашей области Георгия Филимоновича Ракова!» В листовке говорилось о том, что Георгий Раков в четыре раза перекрыл межремонтный пробег машины, обучил специальности тракториста девять человек, за время работы в Зачулымском леспромхозе вывез столько леса, что его хватило бы на постройку небольшого города, и за одиннадцать лет ни разу не опоздал в лесосеку. Словоохотливо и бойко рассказывал корреспондент; стараясь оживить материал, писал так: «Это человек небольшого роста, широкий в плечах, скромный на вид. У него высокий лоб, рабочие руки с въевшейся в них смазкой…»

Как радиоволна, разлилась слава Георгия Ракова по области: в конторах леспромхозов, в будках передвижных электростанций, просто на соснах и заборах – везде висели голубые плакаты с его портретом; заходил ли Георгий в контору, отдыхал ли на лесосеке, шел ли по поселку, танцевал ли в клубе – всюду видел свое лицо. От души постарался фотограф: писаным красавцем с гордо поднятым подбородком и орлиным, надменным взглядом сидел на плакате Раков, похожий на знаменитого артиста с рекламной фотографии.

Наедине с собой, втайне от друзей удивлялся Георгий волшебству фотокорреспондента: куда исчезла рыжая щетина, торчащие репродукторами уши? Как удалось областному товарищу сделать их маленькими и аккуратными, словно у девицы? Глядел на свой портрет Георгий Раков, и сомнение брало – он ли это, не ошибка ли? Может быть, спутал областной корреспондент, посадил на голубой плакат другого человека? Рассказывали, что и не такие случаи бывали в газете, – однажды поместили фотографию доярки, стоящей возле коровы, а внизу написали: «Строительство водонапорной башни в с. Напас».

Сомневался в истинности собственного портрета Георгий Раков и от этого, видимо, стал сомневаться и в том, что рассказывал о нем корреспондент. За одиннадцать лет работы Раков ни разу не опоздал в лесосеку, писал товарищ, а Георгий точно помнил, что в 1956 году на полчаса опоздал; корреспондент называл цифру – девять человек обучил Георгий, а он думал – не меньше ли, так как точно не помнил…

Сомнение брало тракториста: подрисовали его дела, как портрет на синем плакате. Спервоначалу, на заре разлетной славы, не мог людям смотреть в глаза – казалось ему, что они думают то же самое, что и он; а когда выбирали в президиум, забивался в уголок, подальше от портрета, висящего над сценой, чтобы не могли люди сравнивать их и посмеиваться броской несхожести Ракова и его фотографии.

Через день стал бриться Георгий, чтобы хоть немножко походить на синий портрет; потом завел толстую общую тетрадь, автоматическую ручку и стал записывать, сколько отработал на машине без ремонта, сколько подтрелевал леса, сколько ребят обучил сложному мастерству; и со временем убедился Раков, что не набрехал корреспондент – он действительно работал хорошо. Это принесло успокоение: при встрече с товарищами не избегал прямого взгляда, обилия синих портретов не смущался и к тому времени, когда облиняла на них краска, когда дожди и время превратили портреты в клочки, хорошо вошел в роль передового, знатного человека. Частое бритье, стремление походить на того Ракова, что глядел со стен, не прошли даром – стал походить на портрет: так же высоко и гордо задирал подбородок, покровительственно, надменно щурил глаза. Уши теперь не походили на громкоговорители – пополнел лицом Раков.

Совсем таким же, как на портрете, стал он.

На втором году славы Георгий женился и тоже долго не верил, что это случилось, – неприступной красавицей была раньше Лена Стамесова, самая завидная невеста в поселке. Долго сомневался он, хотя Лена пошла за него с охотой. Верной, домовитой женой стала она, но он все-таки иногда косился на нее – да так ли это: брало сомнение – действительно ли похож на синий портрет? Успокоение пришло вместе с маленьким попискивающим комочком – сыном Мишкой, а год спустя дочерью Еленой. Как помидор солнцем, налился Раков верой в правильность своей жизни, уверенностью; стал чаще думать о жизни, о товарищах, о той перемене, которая произошла в нем. Понимал Георгий: славу, жену-красавицу, крестовый дом под железной крышей, десять тысяч на книжке дал ему немудреный старенький трактор КТ-12. Он пуще прежнего холил машину, обхаживал и берег.

Надменная, гордая поза стала привычной Ракову, как ватник и кирзовые сапоги…

* * *

Георгий ведет машину по кочкастому узкому волоку. Ругается – плохо вычищен волок, и поэтому машина металлически крякает, жалуется на дорогу. Впереди, в рассветной тайге, качается сигнальный огонек титовского трактора – то припадет вниз на метр, то взлетит выше тонких елок; зло гонит машину Федор, рывками, словно пинает ее ногой, нажимающей акселератор.

Георгий вылезает из кабины, выбирая тропочку получше средь кочек и пней, заметенных снегом, вразвалочку идет к машине Титова.

– Почему рвешь машину? – тихо спрашивает Раков.

Титов молчит. Из-под высокой шапки крендельками лезут вьющиеся рыжие волосы, папироса переломлена в губах.

– Почему рвешь машину?

– Больше не буду, Гоша!

– Вернись, выбери тонкомерные хлысты!

– Ладно! – кивает Титов и прячется в кабину. Мотор машины чуть напрягается, позади струйкой бьется дымок выхлопа – трактор плавно трогается с места, но в это время по лесосеке разносится басовитый голос:

– Стой, Титов!

Из расщелины трелевочного волока выходит бригадир Григорий Семенов, спешит навстречу Титову. Их пути пересекутся на повороте волока в первую лесосеку, где вчера Федор оставил тонкомерные хлысты, но Семенов, видимо, думает, что трактор раньше проскочит сверток, и поэтому бежит:

– Стой!

Машина замирает.

«Сейчас схлестнутся!» – думает Георгий Раков и спешит к ним.

– Говоришь, хлысты надо выбрать! – Федор перекатывает папиросу из угла в угол губ, ухмыляется. – А если не схочу, тогда как?

– Выбери тонкомер, Титов!

– Погоди, Григорий Григорьевич! – торопливо говорит Раков. – Ты, Федор, поезжай своей дорогой!

Титов лязгает рычагами, сцеплением – машина рывком поворачивается, дергается, ошалело задрав мотор, точно с высокой горы, кидается вперед. Не по волоку, а по целине, по пням и сухостойным сосенкам ведет трактор Титов.

– Федор! – кричит Раков, но Титов не слышит его и все жмет и жмет ногой на газ, хрустит шестернями передач. В эту минуту Георгию кажется, что сквозь толстый металл блока видно, как слились в темную линию поршни, как шатуны мнут, терзают мягкую оболочку подшипников, как судорожно цепляются друг за друга шестерни дифера. Стонет, корчится двигатель, загнанный злой рукой Федора. Раков, срывается с места, через пни, сухостой, глубокий снег бежит к трактору, остановившись, поворачивается к нему лицом. Машина на предельной скорости приближается к нему; она сейчас катится под гору, и гусеницы слились в сплошную снежную полосу, а по бокам снег дыбится двумя фонтанами, и сухой, жесткий треск сливается с воем мотора – трактор ломает старые деревья, небольшие пни. Георгий крестом раскидывает руки, прищуривается, но стоит неподвижно, высоко вскинув голову. Титов затормаживает в метре от Георгия, но Раков все не двигается.