Яков Цветов - Синие берега

• Название: Синие берега
• Автор: Яков Цветов
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

- Ничего, Полянцев. Глаза твои, слушай, приведут в порядок. А нет, зачем доктора, да?

Полянцев развел руками: только на то и надежда. Руки сказали свое и опустились. Безмолвные и как бы лишние, они легли на колени. Пустые глазницы Полянцева устремлены на Вано: будто смотрели друг другу в глаза.

Андрей уже не слушал Полянцева, Вано. Он провел рукой по лбу, будто снимал что-то мешающее, неприятное.

Ель впереди заметно шевельнулась, и глаз его и губ коснулся хвойный осенний ветер. "Как Вано сказал? Очень хорошее утро, мы уцелели". Андрей вздохнул, и сам не понял, то ли счастлив, что уцелел, то ли предвидел что-то такое, еще более невозможное, чем минувшая ночь. Так или иначе теперь появятся надежды, новые надежды, и как бы далеко они ни уходили, у них есть основание. Он ведь должен был, не мог не погибнуть, такая это была ночь, такая это была ночь, - она не щадила, она убивала. "Я не убит потому, что немцам не хватало еще одного патрона. И потому, что мне повезло... - Он чувствовал, что улыбался. Как бы спохватился, покачал головой: - Не всегда же у противника будет не хватать патрона, и не всегда же человеку везет. Особенно на войне". - Но продолжал улыбаться. Он все-таки жив, сейчас вот, они тоже живы, те, кого миновали пули и мины. Силы вернулись к нему. И снова та же мысль: "Сколько ж нас спаслось? Ну мы с Валериком и Петрусем Бульбой, Мария с Данилой и Сашей, Семен вон с Рябовым, с Шишаревым. Девятеро. Тишка-мокрые-штаны, Сянский, Антонов. Двенадцать. Да Вано с Полянцевым, четырнадцать..."

Кто-то ломился сквозь кустарник. Отделенный Поздняев и с ним Пилипенко. Пилипенко тащил пулемет. Он шел и ругался, никого не имея в виду, его матерщина ни к кому не относилась, но самому, видно было, становилось от этого легче.

- Войне скорее бы конец... туды ее мать! Выспаться чтобы... Хорошенько выспаться...

- И все? - почти безразлично откликнулся отделенный. - Трепач.

- Важно не то, что я говорю. Важно то, что я делаю. Только это и важно. Остальное - тьфу! - сплюнул с ожесточением. - И пошел ты к едрени-фени.

Отделенный не ответил. Он ступал твердо, словно знал, куда идет. Гимнастерка широко разорвана от плеча до подола, рукав нательной рубахи оторван, обнаженная волосатая рука в кровавых потеках, ладонь перевязана этим рукавом, превращенным в бинт. Только два пальца открыты, большой и указательный.

"Еще двое. Шестнадцать..." Все, что осталось от роты, - горестно подумал Андрей. - А было восемьдесят три, с теми, с пулеметным взводом, с лодочниками, которых прислал комбат. Да эти, Данила, Саша, Мария. Восемьдесят шесть.

"Шестнадцать... шестнадцать нас, - больно стучало в мозгу. - А все равно рота..."

- Рота! - скомандовал он. Он хотел утвердить себя в этой мысли. Рота!.. - повторил. Он не знал, что приказать, что потребовать, что сказать. Конечно, он мог сказать, что вышло хорошо - и немца вот задержали, и переправу вовремя ухнули, и вот уцелели, не все, а всё же, и вот идем куда следует. А не сказал. Ничего не сказал.

Пауза затянулась. Вдруг подумалось Андрею, будто какая-то могучая рука убрала все, что было на свете, и только их, шестнадцать, забыла в этом глухом лесу, потерявшем начало и конец.

- Перевязать раненых.

Полянцев, Антонов, Рябов очень тревожили его. Как быть с ними?

- Мария! Где ты? - Андрей не сразу увидел ее.

- Я, товарищ лейтенант, - отделилась она от Саши, от Данилы, прикрытых раскидистой елью.

- Ясно же сказал: перевязать раненых, - жестко произнес Андрей. У Саши на голове, заметил он, чистый бинт, вместо вчерашнего серого, запыленного. "Успела..."

Мария уже шла к Полянцеву, с плеча неуклюже свисала санитарная сумка. Полянцев сидел, скрестив ноги, будто ждал ее.

Она постояла возле него, не представляя, что делать. Смотрела на его бескровное, холодное и потому казавшееся слишком спокойным, отрешенным от всего лицо. Глазные впадины полны тени, и в них невозможно долго смотреть. Это действительно ужасно, глаза без зрачков.

Мария раскрыла сумку. Запахло чем-то больничным, так сильно запахло, что заглушился хвойный и травяной дух. Она достала бинт, оторвала квадратик, свернула тампон и осторожно вытерла вокруг глазниц Полянцева присохшие капельки крови. Потом плотно обернула бинт вокруг его головы, прикрыв им глаза. Снова задумалась: что еще предпринимают в таких случаях? Лицо Полянцева стало расплываться: теперь Мария смотрела на него сквозь слезы, наполнявшие глаза, она переживала свою беспомощность.

Она повернулась, пошла к Антонову. И у этого - лицо восковое, такое, словно убитый лежал он под деревом. Без всякого выражения смотрел он на свои вытянутые ноги, на запыленные ботинки, на полинявшие обмотки, ставшие из зеленых грязно-серыми. Пилипенко расправлял под ним плащ-палатку.

- Сестричка. - Мария смутилась, в первый раз назвали ее "сестричкой". - Рана у него в этом, так сказать, месте, - Пилипенко сконфуженно взглянул на нее. - Ну... ты отворотись, я откачу штанину, прикрою то, чего тебе не надо. А тогда начнешь.

- Отойди, - решительно ткнула Пилипенко локтем. - Отойди. Не мешай!

Пилипенко послушно сделал шаг назад.

Мария подвернула почерневший от крови подол гимнастерки Антонова, расстегнула штаны. Показалось белое, как тесто, тело с большим рыжим пятном в паху - один цвет явно не подходил к другому и был лишним: зияла мясистая рана.

- Миленький, пошире ноги, пошире, вот так, я забинтую.

Мягкими, медленными движениями, чтоб не причинить боль, накладывала Мария повязку. И все-таки каждый раз, когда делала виток бинта, Антонов весь сжимался и судорожно втягивал в себя воздух.

- Потерпи, миленький, потерпи. - Мария кончила перевязку, застегнула Антонову штаны, поправила воротник на гимнастерке. - Скоро до врачей доберемся. И будет как надо...

Она сомневалась, правильно ли сделала перевязку, хорошо ли сделала. "Мама, помнится, делала так". Но то были пустяки, не раны войны.

- Послушай, сестричка. - Лоб Антонова покрылся холодным потом. Силы покидали его, он уже не мог шевелить не только ногой, но и руками и губами. - Послушай, - еле выговорил. Но на Марию не смотрел. Глаза выражали усталость, примиренность с тем, что произойдет через минуту, через час. Что произойдет, он знал, было видно, что знал. Взгляд его, полный безнадежности, ни на ком и ни на чем, что было вблизи, не задерживался, он прошел мимо, куда-то очень далеко, и, казалось, видел то, чего никто другой видеть не мог. - Ты в Пензенскую в случае чего отпиши. Матери. Антоновой, Пелагее Васильевне. В колхозе она. Доярка. Пообещай, сестричка.

- Сам, миленький, и напишешь. Когда поправишься.

Она не знала и того, что говорят в таких случаях.

Она перевязала бедро Рябову, перевязала руку отделенному Поздняеву ладонь его, загноившаяся, стала большой и широкой, как лопата.

Подошла к Андрею.

- Плечо давайте.

- Ничего... ничего. Ерунда у меня.

- Товарищ лейтенант...

- Бинты надо беречь, - сухо отозвался Андрей. - Нельзя тратить на всякую мелочь. Много у тебя?

- Нет.

- Так вот. Бинт только в серьезных случаях. Нам еще кое-что предстоит. Мы на войне. Ясно?

- Ясно, товарищ лейтенант, - чуть слышно произнесла Мария. Мелкими шагами вернулась к Саше и Даниле.

- Все! Антонова несут Пилипенко и Сянский. Бульба, поведешь пулемет. Вано - с Полянцевым. Шишарев, поможешь сержанту Рябову. Мария - возле раненых.

Андрей услышал:

- Оставь меня тут... Не тащи дальше. Пусти, как брата прошу. Антонов лежал на плащ-палатке скорчившись, закусив губы, чтоб сдержать стон. С трудом протянул руки и обхватил в мольбе сапоги Пилипенко. Оставь, а?..

- Выживешь, говорю, трясця твоей матери! И сам знаешь, что выживешь. Попробуй не выжить, морду побью! - почти зло произнес Пилипенко. Он испытывал крайнюю усталость, ноги едва держали его крупное, точно афишная тумба, тело. - Сянский, подхватывай сзади. Взяли!..

- Пошли! - шагнул Андрей.

Сапоги топтали росу на траве, и трава ложилась под ними, синяя и мокрая.

Мария старалась держаться ближе к Пилипенко и Сянскому, несшим Антонова. "Умереть, оказывается, не просто, - в который раз подумалось ей. - Надо сначала перетерпеть всю боль, всю муку, а уже потом навсегда смежить глаза". Лицо Антонова становилось потухшим, серым, и это сближало его с землей, в которую вот-вот уйдет.

- Что, сестричка, нажевалась страху? - повернул к ней голову Пилипенко. И, не дождавшись ответа, да и какой, понимал он, мог быть ответ, прибавил, стараясь ободрить Марию: - Наешься досыта, и тогда на все наплевать.

- А страх жевать еще доведется, это уж точно, - скосил Сянский глаза на Андрея, рассчитывая, что командир успокоит, скажет, быть им еще в таких переделках или не быть. Но ротный молчал. Слов Сянского, наверное, и не слышал.

Шли медленно, оступаясь, словно ноги никогда не ходили и делали это впервые. А тело такое тяжелое, и сознание путаное, и кровь медленная, и дыхание слабое.

Над головой солнце, спокойное, тихое, и деревья подняли к нему свои еще не облетелые вершины, тоже тихие, спокойные, и трава совсем обыкновенная, рыжеватая, осенняя. Все так, словно и не было на свете минувшей погибельной ночи.