Виль Липатов - Лев на лужайке

• Название: Лев на лужайке
• Автор: Виль Липатов
• Жанр: Современная проза

Роман о головокружительной газетной карьере «обаятельного конформиста». Последний роман Автора, изданный спустя 10 лет после его смерти.

---

Я бы хотел, чтобы читатель моего «дневника» обратил внимание на то обстоятельство, что мои фразы в дальнейших разговорах будут совсем не похожи на мою манеру выражаться. Где трепотня, попытки острить, глобальная несерьезность, продуманное ерничество? Мало того, мой читатель должен знать, что в кабинете Несадова я сидел совсем не так, как, бывало, сиживал в кабинете моего сибирского редактора Кузичева, то есть не разваливался и не прищуривался, не валял дурака, я сидел почти на краешке кресла, но, естественно, и без тени подхалимажа. Этого за Никитой Вагановым никогда числиться не будет, однако существовали два Ваганова: первый – до партийного собрания в редакции областной газеты «Знамя», второй – после партийного собрания.

Он беседовал со мной так, словно я никогда не бывал в редакции «Зари», в которой печатался еще в студенческие времена. Я Несадову представлялся, наверное, очень молодым и очень длинноногим, но он еще не работал в газете, когда я стажировался в аппарате редакции «Зари», далекий от белого коня, на котором я все же въеду в Москву, вернусь в мой город.

– Статьей о комплексном развитии лесозаготовок в Черногорской области заинтересовались в промышленном отделе ЦК партии, – продолжал Несадов. – Никита Петрович Одинцов сейчас находится в Москве, его принимали на высоком уровне… Хорошую кашу вы заварили, Никита Борисович! А нельзя ли вас называть просто Никитой?

– Сделайте одолжение…

– Спасибо!

Признаться, мне не очень понравилось желание заместителя – человека лет сорока – называть меня только по имени, но я разрешил, понимая: это следствие восторженного отношения к Никите Ваганову, то есть к деятельности Никиты Ваганова, которая привела к таким ошеломляющим результатам: Никиту Петровича Одинцова вызвали в столицу.

– Вторая причина вызова, Никита, прекрасна. Дело в том, что Никите Петровичу Одинцову предлагают ускоренным порядком написать книгу, а если не выйдет, большую брошюру о развитии лесной промышленности Черногорской области. Ну а коли это так, то… сами понимаете, Никита. – Он родственно улыбнулся. – А вам предлагается поработать вместе с Никитой Петровичем – это значительно ускорит появление книги, необходимой работникам лесной промышленности страны.

Охренеть можно, каким канцелярско-бюрократическим языком вдруг заговорил этот лощеный доктор наук. У меня уши вяли, у меня поднывало в животе, хотя Несадов говорил такие вещи, о которых и в самых честолюбивых мечтах не грезилось: работать над книгой с Никитой Петровичем Одинцовым… Работа эта сблизит нас настолько, что я смогу предложить ему своего тестя на должность директора Черногорского комбината…

– Вот такая, вот такая картина, Никита, в первом приближении. Естественно, что вам придется встретиться с Иваном Ивановичем и с членами редколлегии. Иван Иванович, например, вас примет сразу после трех, и – сегодня, сегодня!.. У вас есть ко мне вопросы?

Я помедлил, но все-таки ответил:

– Есть!

Дело в том, что в промышленном отделе редакции лежала моя публицистическая статья, или очерк-размышление, на тему о скромности. Речь шла не о скромности девиц, не о скромности человека вообще, а о скромности, которую надо проявлять, когда речь идет об общих успехах в той или иной отрасли промышленного или сельскохозяйственного производства. Короче, поменьше об успехах, побольше о недостатках. Отделы промышленности «Знамени» и «Зари» похерили мой материал, и вот случилось так, что Несадову я сказал:

– Как-то в минуту вдохновения я написал статью «Скромность, товарищи, скромность!». Отдел ее не принял, Александр Николаевич, наверное, правильно не принял, но мне хотелось бы в какой-то более приемлемой форме вернуться к вопросу.

Несадов отчего-то хмуро спросил:

– У кого статья?

– У Гридасова.

Трубку – долой, щелчок тумблера, свет красной лампочки, из динамика голос редактора промышленного отдела Гридасова: «Слушаю, Александр Николаевич!»

Через три минуты Илья Гридасов принес мою статью, молча удалился, а Несадов за десять минут прочел ее и сказал:

– Ага!

Потом он зачем-то взъерошил волосы, затем пригладил их ладонью и опять взъерошил.

– Презабавнейшая статья! – с энтузиазмом произнес заместитель редактора Несадов и посмотрел на меня испытующе. – Статья – отборная! И совершенно понятно, что Гридасов… А что Гридасов? Что Гридасов!

Опять трубку – долой, щелчок тумблера, свет красной лампочки, голос главного редактора «Зари» Ивана Ивановича Иванова: «Привет!» Заместитель Несадов сказал:

– Есть интересная статья, Иван Иванович. Чья? Никиты Ваганова… Ага! Ага! Тут он лыко дерет и лапти плетет. Согласен! А статья вот о чем, Иван Иванович…

Ну, абсолютно другой человек разговаривал по телефону. Живой, энергичный, смелый, широкий; он точно и емко объяснил Главному смысл моей статьи, Главный зарычал из динамика, что с Гридасовым надо разобраться, потом сказал, что не надо разбираться с Гридасовым, а вот статью нужно немедленно сдать в набор, тогда он ее прочтет в гранках и, если надо, чуток подправит. Когда же голос Главного оборвался, заместитель Несадов воззрился на меня весело и тепло:

– Браво, Никита! Такими статьями, черт побери, делают газету, а… Впрочем, а что Гридасов? Что Гридасов? Нет газетного нюха у человека – так это уже навсегда.

… Место редактора промышленного отдела Гридасова через четыре года займет Никита Ваганов – выпускник Академии общественных наук, и в этом нет неожиданности: осуществлялась закономерность, жесткая закономерность, когда трусливые и некомпетентные уступают место смелым и компетентным…

* * *

Однако главное в том, что заместитель редактора Несадов был эмоционален, хорошо улыбался, смотрел на меня как на равного, как на своего по гроб жизни человека. Он говорил:

– Вы обязаны работать в этом непонятном еще жанре, Никита. Не открутитесь! И не думайте откручиваться. А ну, вываливайте до кучи, что у вас есть еще за пазухой! Извольте, извольте!

– Вы правы, Александр Николаевич, – сказал я и засмеялся. – Не только в планах, но уже и от машинки.

– О чем? О чем?

– Например, о кричащих начальниках. О крике как слабости и о крике как некомпетентности…

– На стол! На стол! Что еще в заначке?

Много чего было у меня в заначке в ту пору обилия идей и наблюдений, знакомств с новыми людьми и обстоятельствами, в ту пору молодого ума и свежести восприятия жизни. Я так и звенел от тем, заголовков, «шапок», очерков, статей, зарисовок, корреспонденции – ярких, словно вспышка. Поэтому у Несадова просидел больше часа, очаровал его, и очаровался сам, и вышел от заместителя редактора с такой вот мыслью: «Ах, папа, родной мой папа! Твоему сыну не надо жениться на москвичке, чтобы вернуться в стольный град!» Мне было хорошо, покойно, весело.

Главный редактор газеты «Заря» Иван Иванович Иванов принял меня ровно в пятнадцать часов, принял в своем кабинете. Он был невысокий, полный, слегка похожий на француза-рантье, который заботится только о своем здоровье. Биография Ивана Ивановича известна читателям, он прошел длинный и, как говорится, славный путь, побывав и всем, и никем. Здоровье у него было воловье, его хватит на восемьдесят лет жизни. Он принял меня буквально в дверях.

– Ну-ка, ну-ка, позвольте мне посмотреть на вас, молодой человек! Ну, повернись же, сынку! Кожаная куртка? Вы не в писатели ли метите, молодой человек? Не пустим, не отдадим! Ну-с, проходите, садитесь, рассказывайте. Что новенького творится за стенами этого домика? Процессы, частные наблюдения, мысли…

… Чрезвычайно много мудрого и полезного возьмет Никита Ваганов у главного редактора Иванова для себя, для будущего редакторства, для того, чтобы поначалу не плавать беспорядочно, не делать грубых и мелких ошибок, быть редактором не запрещающим, а созидающим, разбрасывающим щедро идеи и темы, темы и идеи. И легкую веселость, доброжелательность, мягкость переймет Никита Ваганов у главного редактора Ивана Ивановича Иванова, человека по-своему выдающегося…

– Ну, рассказывайте же, рассказывайте, Никита!

Без всякого разрешения, обезоруживающе просто главный редактор обратился ко мне по имени, и я, Никита Ваганов, этого не заметил. Улыбнувшись, сказал:

– Надо много и часто писать о рабочем классе. Иван Иванович, мы плохо пишем о рабочем.

– Отчего?

– Мы рабочих старательно описываем в производственном процессе, а если и выводим из проходной, то для дурацких сантиментов на берегу реки, а надо писать так, чтобы был виден рабочий новой формации. Учеба. Книги. Новая техника. Спорт. Свобода мнения. Увлеченность. Понимаете, Иван Иванович, наши очерки о рабочих – это очерки тридцатых годов.

– И ваши тоже, Никита?

– И мои, Иван Иванович!

– Интересно, интересно! Продолжайте, пожалуйста!

Я говорил о Черногорской области, о Никите Петровиче Одинцове, затем перешел на другие проблемы, и мой рассказ продолжался полтора часа, в течение которых Главный меня почти не перебивал – лишь переспрашивал, – так как записывал за мной, Никитой Вагановым, что-то в роскошный блокнот, переворачивая страницу за страницей. И когда я закончил, Иван Иванович с треском захлопнул твердую крышку блокнота, улыбнувшись, вышел из-за стола, чтобы пожать мне руки. Вот так-то!