Анна и Сергей Литвиновы - Белый пиар

• Название: Белый пиар
• Автор: Анна и Сергей Литвиновы
• Жанр: Детектив
• Год: 2006
• ISBN: 5-699-09499-7

Как круто изменилась ее жизнь! Еще год назад она была скромным сотрудником известного рекламного агентства. А сейчас… У нее есть награда за лучшую рекламу года и приглашение работать в агентстве «Глобус». Наконец стали сбываться ее самые смелые мечты. Но все закончилось в один день… Погибает шеф, от которого стало известно, что «Глобус» работает на наркомафию. Любимый Миша оказался сотрудником органов. Шантажом он заставляет ее добыть интересующую его информацию… Но не на ту напали! Закаленная в борьбе за возможность жить в столице, провинциальная девочка решает всех переиграть и повернуть ситуацию в свою сторону…

Ранее роман выходил под названием «Быстрая и шустрая».

---

«Ну, вот, дождалась, – досадливо подумала Женя. – Начинаются пьяные откровения».

– Что-нибудь случилось, Дима? – участливо спросила она.

– Случилось, – мрачно ответил он. Налил себе еще водки, отхлебнул.

– С дочкой? – столь же спокойно поинтересовалась Женя.

– С ней.

– Если расскажешь – тебе станет легче?

– Не знаю. Наверно. Возможно, мне станет легче. А ей – легче уже не станет. Нет, не так: вряд ли станет… Ты знаешь: я ведь, как дурак, надеялся… До последнего момента… И сейчас надеюсь… Бывают ведь же случаи, что…

Он не договорил, махнул рукой и влил в себя еще один фужер водки – третий за вечер.

Женя отхлебнула мартини. Она старалась не опьянеть. Если что, с Бритвиным она, конечно, справится… Да и вряд ли ей сегодня с его стороны что-то угрожает. Но, наверно, она теперь до конца жизни рядом с мужчинами будет контролировать себя.

– Женщины вообще болтушки… – задумчиво продолжил Бритвин. – Не знаю, почему я тебе это рассказываю… Только если об этом кто узнает… Если кто узнает – мне хана… Так что ты помни об этом, Женька, если вдруг решишь потрепаться…

Он опять закурил, наполнив кухню ароматом ментоловых сигарет.

– Верке моей уже восемнадцать… – проговорил он, прикрыв глаза. – Представляешь, восемнадцать… Я уже старый, Женя… Мы ее еще в институте родили, на последнем курсе… Женился я тогда… Но жена моя первая и последняя, маманя Верки, сучкой, скажу я тебе, оказалась первостатейной. Дурак я был, молодой… Влюбился, и все такое… Истеричка, гадина, стерва, пижонка! Ты знаешь, Жень, мы развелись через два года – и вот, хочешь верь, хочешь нет: ни капли сожалений. До сих пор… Ни единого светлого воспоминания об этой… супруге, блин… Ни вспоминать, ни видеть ее не хочу! И не могу. Такая сука! Она ж еще, вдобавок, Верку нашу бросила… На нас… Ну, на меня с матерью… Но вот об этом я как раз не жалею… Нисколько не жалею… Сам я Верушку купал, и кормил ее, и больничный брал, когда она простужалась или там у нее ветрянка была. И в школу Верку мы вдвоем с мамой в первый класс повели…

Бритвин умолк. Женя по опыту знала, что мужские исповеди лучше наводящими вопросами не прерывать, рассказчика не торопить – поэтому сидела тихо, как мышка.

– Но это все фигня… – продолжил Бритвин. – Лирика… Короче, вырастили мы с моей мамой нашу Верку… Поступили ее в институт… Все при ней: умница, красавица… Нежная, смышленая… Все – было… А теперь…

Дмитрий с пьяной безнадежностью махнул рукой.

– Что случилось-то? – не выдержала Женя. – Она что – заболела?

– Да… Заболела… – пьяновато усмехнулся Бритвин. – Еще как заболела… Она наркоманка, Женя.

Бритвин впервые посмотрел ей прямо в лицо. Его глаза наполнились слезами.

На кухне повисла тишина, только слышно было: где-то внизу, под окном, заорала вдруг автомобильная сигнализация, да бестолковая собака все лаяла и лаяла, и по тому, как ее лай то удалялся, то приближался, было ясно, что собака, словно заведенная, носится по двору.

Женя поспешно отвела глаза. «Так вот почему он все время какой-то печальный. Надо что-то сказать ему, утешающее… Сказать – но что?.. Что тут скажешь?»

– Дима, – мягко проговорила она, – но это же лечится…

– Лечится… – пьяновато усмехнулся Бритвин. – Я тоже раньше думал, что лечится…

Он нервно встал, сделал несколько шагов к окну. Приник к стеклу, стал всматриваться в ночь, заслонив лицо ладонями, – будто хотел высмотреть в темноте: машину, кричащую сигнализацией, лающую собаку… А может, свою дочь?..

– Ох, как страшно за нее… – вздохнул он, отступая от окна. – Вот скажи мне, Марченко, – вдруг сменил он тон, – ты, молодая, современная девушка, – ты наркотики пробовала?

– Нет, – зябко передернула плечами Женя.

– А тебе предлагали?

– Тысячу раз.

Женя вспомнила сладковатый дым, порой выползающий из туалетов здания журфака на Моховой; унылые компании, зависающие на сутки в темных комнатах ДАСа; девочек и мальчиков, что запросто подходили к ней на Манежной площади и предлагали попробовать: «пыхнуть» или «ширнуться» – бесплатно, на первый раз совершенно бесплатно!..

– А вот почему ты не пробовала? – Бритвин теперь нависал над ней, допрашивал, словно прокурор.

– Почему? – растерянно проговорила она. – Ну, наверно, потому… – Она решила, что сейчас ей надо быть откровенной. – Потому, что я думала о родителях… И хотела зацепиться за Москву, найти здесь хорошую работу… Сделать карьеру… Ну, а если будешь курить или колоться – карьеру не сделаешь… И… И мужа нормального не найдешь… И детей не родишь… Знаешь, Димыч, – закончила она, отчего-то чувствуя себя виноватой перед ним, – я как-то с самого начала все это понимала.

Бритвин схватился обеими руками за голову. Сделал еще несколько нервных шагов по кухне: туда-сюда, от окна к двери, от окна к двери… Затем сел на свое место и опять уронил голову в руки.

– Но ведь это же не катастрофа, – осторожно и робко произнесла Женя. – Многих ведь вылечивают…

– «Многих»!.. – надтреснутым голосом выкрикнул Бритвин. – А ты видела этих «многих»? Ты много видела – тех, кто вылечился?!

Злым, почти ненавидящим взглядом он посмотрел на Женю.

– Даже если она вылечится, – продолжил с надрывом он, – дай бог, конечно, чтоб вылечилась! – это же шрам на всю жизнь! Не где-нибудь шрам – а в мозгу, в голове! Нормальной она уже никогда не будет!..

Он замолчал, потом пробормотал:

– Хотя… Ей-то что!.. Ей-то сейчас все по херу! Она вся в кайфе, и ей – хорошо!.. А нам – каково?!. Мне, маме?.. Сторожить ее, смотреть, как она деградирует, как ее ломает, как она вырывается, убегает, врет, ворует – у нас, из дома, ворует!..

Женя на мгновение представила, какой ад, оказывается, творится – все время творится! – в душе у Димы, и ей стало нехорошо, комок подкатил к горлу. Ей захотелось встать, подойти к нему, пожалеть, погладить его по голове. «А, может, он только того и ждет? – мелькнула непрошеная мысль. – Чтоб я расчувствовалась, пожалела его? И тогда – он схватит, набросится? Зачем он только вообще ко мне приехал – с этим своим ужасом! Зачем он мне сгружает здесь свои помойные стоки! Но девчонку-то его как жалко!..»

На мгновение ее вдруг охватила непрошеная дикая радость. Радость, что она – избежала. Что она сама – не такая, как дочь Бритвина. Что она удержалась – десятки раз удержалась от искушения. И от этого сейчас – владеет сама собой. И принадлежит – сама себе.

Бритвин ливанул себе в бокал еще водки, выпил – не морщась и не закусывая. Для человека, потребившего за вечер больше полбутылки водки (а ведь он, похоже, выпивал и до приезда к ней) выглядел Дима нормально. Похоже, страдания, саднящие его изнутри, были столь остры, что не затушевывались, а только распалялись алкоголем.

– Мама стала это замечать с полгода назад, – обычным, ровным тоном продолжил Бритвин. – А Вера с мамой моей живет, я ведь работаю… Какие-то у нее скачки настроения начались… То дерзила она, то орала, то ластилась… Какие-то ей стали мужики взрослые звонить… Вечером, ночью… Потом вдруг оденется среди ночи – и на улицу. Бабушка спрашивает: «Куда ты?» – а она: «Так… У меня дело, скоро буду…» Потом бабушка стала замечать: деньги стали пропадать… Ну, списала раз на водопроводчика, другой – на соседку… А потом у нее сережки с бриллиантами пропали… Она к Верке: «Брала?» Та в слезы: «Бабушка, ну как ты могла подумать…» Вот.

Бритвин пару секунд помолчал, затем продолжил:

– Однажды Верка не пришла ночевать… И что характерно – мать, вот ведь старая овца, вот ведь дура! – мать мне ну ничегошеньки не говорила. Боялась, видите ли, потревожить мою ранимую, творческую душу! Дура, вот дура! – Он застонал.

– А ты сам что, с дочкой не общался? – строго спросила Женя.

– Общался! Общался – по выходным. В «Макдоналдс» ходили, в «Елки-палки», в кино… И, знаешь, я ведь тоже ничего не замечал! Ну, бледной Верка стала… Ну, денег начала больше просить… Ну, характер поганый: то молчит, то раздражается… Но я думал: переходный возраст, мальчики, одежка ей нужна красивая. Может, думал, залетела… Аборт, то-се… Мне ж неудобно об этом спрашивать.

Он опять помолчал. Глядел мимо Жени, куда-то в пространство: на черное стекло окна, в ночь.

– Ну, вот… – продолжил он через силу. – А потом она раз на целых три дня и три ночи исчезла… Тут уж мать мне, наконец, позвонила. Мы Верку и по больницам искали, и по моргам, и по милициям… Потом она, слава богу, приходит сама: бледная, зеленая, как смерть, в какой-то чужой одежде, худая… Ни слова не говорит… Разделась, рухнула спать у себя в комнате. Тогда только я стал догадываться. Прошел к ней… Посмотрел – а там у нее на венах – ранки.

Глаза у Димы снова наполнились слезами.

– Героин? – в ужасе спросила Женя.

– Да, – глухо ответил Бритвин.

Опять повисла пауза. Тихо было на кухне, и весь семнадцатиэтажный дом безмятежно молчал… И тихо было во дворе – как бывает тихо только зимней ночью, когда полуметровый снег скрадывает все звуки.