Кейси Майклз - Опасные связи [Роковое наследство]

• Название: Опасные связи [Роковое наследство]
• Автор: Кейси Майклз
• Издательство: Олма-Пресс
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1996
• ISBN: 5-87322-483-8

Возвращаясь с войны, Люсьен Тремэйн мечтал поскорее увидеть родные края. Однако дома его ожидало предательство отца и вероломство невесты — кошмар, который не мог бы присниться ему в самом страшном сне. Лишь встреча с юной и загадочной Кэт Харвей возвращает его к жизни.

---

Можно ли было в самом деле быть настолько уверенным, что здесь ничто не изменится за годы его отсутствия? Уж если на то пошло, ему надо было поместить Мелани, родителей и даже весь этот дом в маленькую шкатулочку, запереть ее крепко-накрепко и оставить дожидаться его возвращения. Но разве такое возможно? Всему виной его страстная тоска по дому. И он не может осуждать Мелани, или родителей, или даже эту неповоротливую новую служанку за то, что им невдомек было, каким образом он представлял себе возвращение.

Во всяком случае, это не имеет большого значения.

Но он должен держать себя в руках. Сейчас не время копаться в мелочах. Мелани любит его. И он должен простить ей ее мимолетную неверность, минутную слабость к какому-нибудь местному волоките, которому она позволила скрасить одиночество долгих месяцев разлуки. Ведь так или иначе, она осталась здесь, у его родителей? Это само по себе доказывает, что за ней никакого серьезного греха нет — иначе ее бы мигом выдворили из Тремэйн-Корта. Бедная, милая дурочка. Неужели она и вправду думает, что он станет придираться из-за невинного легкого флирта? Да к тому же он скоро поправится, наберется сил, и они тут же поженятся. И все станет на свои места.

Он поднял глаза, так как услыхал приближавшиеся шаги: его улыбка стала шире. Все будет прекрасно, и он уже простил Мелани в глубине души. Но все же да помилует Бог того, кто посмел положить глаз на его невесту. Он не был злопамятным человеком, однако совершенно не собирался спускать какому-нибудь наглому хлыщу. Как-никак, это был уже вопрос фамильной чести.

— Отец! — вскричал он, увидев человека, который был его главным учителем в вопросах совести, чести и справедливости.

Эдмунд Тремэйн, сильно одряхлевший с тех пор, как Люсьен уехал из дома, переступил порог музыкальной комнаты: он стоял, вместо того чтобы обнять сына, и его руки безвольно как плети свисали по бокам. Люсьен в общем-то и не ожидал, что его отец, человек гордый и сдержанный в выражении чувств, ударится в слезы при его появлении. Но ведь он мог хотя бы улыбнуться? Мог бы сказать хоть что-нибудь?

В камине громко треснуло полено, и Мелани слегка взвизгнула при виде взметнувшегося снопа искр. Несколько томительных секунд ничто больше не нарушало тишину в комнате. Люсьен переводил взгляд с отца на свою невесту, и его сердце забилось чаще, так как обострившееся за годы войны чувство опасности кричало ему о том, что что-то здесь нехорошо. Что-то здесь было совершенно не так, как должно было быть.

— Отец?

— Так, — наконец промолвил Эдмунд холодным, безразличным тоном. — Мелани не ошиблась. Ты вернулся. И я не могу сказать, что ты похож на воина-победителя. По крайней мере, ты мог хотя бы потрудиться и соскрести с себя грязь, прежде чем являться сюда.

— Соскрести с себя грязь? — Люсьен потряс головой, не веря своим ушам и чувствуя, что на него накатывает какой-то животный страх. — Я знал, что тебя нельзя считать чувствительной натурой, но неужели это все, что ты можешь мне сказать после двух лет разлуки?! — Люсьен говорил еле слышно, голос его дрожал. Внезапно комнату словно наполнил серый туман, он скрыл все, кроме фигуры отца, тот стоял такой же холодный и неподвижный, как статуи возле парадного подъезда.

— Нет, Люсьен. Это не все, и в этом несчастье для нас обоих. Давай покончим поскорее с этим отвратительным делом, да? Хотя ты не очень-то баловал нас письмами, мы могли видеть твое имя в официально публиковавшихся списках — вплоть до нескольких последних месяцев. И до последней минуты я надеялся, что твое молчание и твоя отчаянная храбрость привели тебя к логическому концу, тем самым избавив нас от необходимости переживать этот ужасный момент.

Люсьен зажмурился, как бы пытаясь отгородиться от отца.

— Мне снится кошмар, — пробормотал он сквозь стиснутые зубы. Из его изможденного тела истекали последние силы. — Ничего этого не было. Я все еще валяюсь в той чертовой хижине, и мухи устроили на моем теле банкет, и мне ничего не остается, как впасть в забытье или же сойти с ума. Бред — это такая хитрая штука, чтобы спасти мозги. Пакер тоже считает, что лучше бредить, чем смотреть, как тебя пожирают заживо — один кусочек плоти за другим. Да, это так. Это просто очередной кошмар. — И он открыл глаза, чтобы снова увидеть отца. — Но где же мама? Почему она не участвует с нами в этом кошмаре?

— Постарайся выдержать это как мужчина, Люсьен. — Эдмунд Тремэйн задрал подбородок, и его взор впился в стоявшего на другом краю комнаты сына его жены. Лицо старика было совершенно бесстрастным. — В кошмаре оказался именно я, когда узнал, кем ты был — и кем ты не был. Мелани, дорогая, это слишком тяжело для тебя. Пожалуйста, оставь нас.

Люсьен вскинул голову, его чувства и тело снова напряглись, как перед опасностью.

— «Дорогая»? Ты не находишь, что это несколько странный способ обращения к невесте своего сына, отец?

Когда кошмар кончится, он проснется и поймет, что это оказалось самым страшным из всего, что ему привиделось раньше. По спине его пробежали мурашки, ледяные, словно испанские клинки.

— И отвечай же на мой вопрос! Где мама? Черт бы тебя побрал, где моя мама?

Ответ Эдмунда был таким же холодным и безразличным, как могильная плита:

— Памела… твоя мать… умерла на исходе шестой недели после твоего отплытия на Полуостров. Такие новости обычно не сообщают в письмах тем, кто рискует жизнью, — даже если и есть надежда, что они дойдут до адресата. В любом случае я не счел это необходимым, коль скоро ты все равно не успел бы на похороны.

Люсьен содрогнулся, словно получил сильнейший удар.

— Нет!!! — вскричал он, прижимая руки к ушам, не желая ничего больше слушать. — Перестань! Этого не было! Я не верю в это! Я не хочу верить в это! Черт возьми, я же дома! Ну почему я не могу проснуться?!

Но Эдмунд продолжал свою речь, и каждое его слово падало словно ядовитое семя, а Люсьену ничего не оставалось, как слушать.

— О, если бы это был сон. Но это все истинная правда. Памела умерла…

— О нет, — простонал Люсьен, опускаясь на колени, словно моля о милосердии этого человека, в котором видел лишь надменность и отвращение: — О Боже, нет…

— Эдмунд, — жалобно воскликнула Мелани, положив руку ему на локоть, — тебе не кажется…

Эдмунд оттолкнул ее к двери, где она встала, обливаясь слезами. А он заговорил торопливо, словно стараясь поскорее изложить то, что считал нужным:

— Твоя мать умерла, предоставив мне самому разбираться с тем фактом, что она не была мне верна. — Каждое слово придавливало Люсьена все ниже к полу. — Предоставив мне самому разбираться с незаконнороженным сыном, которого подсунула мне двадцать три года назад. И для всех нас было бы лучше, если бы ты тоже умер, ибо вид твой мне отвратителен. Мелани теперь моя жена. И у нас есть сын — мой сын. Тебе больше нечего делать в Тремэйн-Корте, Люсьен. Я прикажу Бизли подать твою лошадь. Мы хотим, чтобы ты уехал.

Его мать — умерла?.. Нет!!! Его возлюбленная Мелани — жена его собственного отца? Невозможно. Невозможно!

— Отец… нет.. пожалуйста… нет. Это глупости. Это не может быть правдой. Этому нельзя быть правдой! Мелани?

Но никто не ответил. Никто не помог. Он был абсолютно, ужасающе одинок. И его отец, и Мелани ушли, предоставив его самому себе, израненного и беззащитного, измученного этим мрачным бредом.

— Мистер Тремэйн приказал подать вам свежую лошадь, так как ваша уже не способна везти вас сегодня ночью.

Люсьен поднял голову и увидал в дверях девицу по имени Кэт Харвей, с любопытством пялившую на него свои бесстыжие пустые глаза. И в его темных зрачках вдруг полыхнула дикая, свирепая ненависть. Это все она. Она была началом его кошмара.

— Ты! Что ты делаешь в моем кошмаре, черт тебя побери?! Вон отсюда! Вон!!!

Силы его иссякли, тело содрогалось от боли. Он рухнул на пол, сжимая голову руками, прижав колени к груди, — испуганный и дрожащий, как дитя.

— Мама… мама… Я дома… — бормотал он. Люсьен видел серые невыразительные глаза Кэт, несмотря на то, что изо всех сил зажмурился, чтобы не видеть ничего вокруг себя. Но эти проклятые глаза все смотрели на него и смотрели, они вонзались в него, пока не растворились в душном сером тумане, который, сгустившись, милосердно превратился во тьму, окутавшую его разум.

Кэт устроилась на широком подоконнике, глядя в окно на широкий двор и на вечно распахнутые ворота. Ледяные струи дождя стекали по стеклам, так что ей пришлось прищуриться, чтобы разглядеть мраморные статуи возле парадного входа, — с некоторых пор она стала думать о них как о своих единственных друзьях в Тремэйн-Корте.

Неужели она прожила здесь всего год? Казалось, что больше. Казалось, прошла целая вечность. Что за безжалостный дом, полный тайн и неукротимой ненависти. И горя. Казалось, что каждый обитатель этого дома носит в себе целую вселенную, полную горя, — за исключением одного человека. Ничто не могло повлиять на царившую в этих стенах атмосферу: ни летняя жара, ни весенние бури и ливни. Ничто. Здесь вечно царила зима — жестокая, серая и мертвяще холодная.