Карл Май - Завещание Инки

• Название: Завещание Инки
• Автор: Карл Май
• Жанр: Приключения про индейцев

Действие романа «Завещание Инки» разворачивается в Аргентине. Одни герои романа ищут сокровища, другие — кости доисторических животных, третьи — просто приключения, но всех их объединяет динамичный сюжет. Роман принадлежит к числу наиболее удачных произведений писателя. Адресован юношеству и всем, кто не утратил вкус к приключениям и романтике.

---

Если бы мажордом не предложил доктору и его слуге перекусить, они так бы и остались голодными.

Откуда-то из клубящихся над пампой сумерек вдруг как-то неожиданно возник эстансьеро, хотя и был он давно ожидаем. Моргенштерн без каких-либо предисловий с ходу заявил, что хотел бы приобрести у него лошадей. Эстансьеро же первым делом выразил радость от того, что видит перед собой европейцев и надеется узнать у них свежие новости о жизни в Старом Свете, так сказать, из первых рук. Гаучо тем временем продолжали свою трапезу, поглощая один за другим куски мяса под скабрезные шутки и разные жутковатые истории. Время от времени кто-нибудь из них затягивал какую-нибудь патриотическую песню под аккомпанемент гитары, и тут же к певцу присоединялся целый хор хрипловатых, но по-своему красивых мужских голосов, Гаучо, как правило, очень музыкальны от природы, а уж такого, кто не играл бы на гитаре, просто не найдешь среди них.

Заметив хозяина, пастухи наперебой начали рассказывать ему, что сегодня случилось на эстансии, и не преминули по ходу дела дать исчерпывающую с их точки зрения характеристику доктору Моргенштерну, нимало не смущаясь его присутствием. Они сказал, что этот сеньор — безусловно, человек достойный и благородный, но большой оригинал и плоховато знает реальную жизнь, особенно в том, что касается обращения с животными, поэтому они не представляют себе, как он будет путешествовать по Гран-Чако, куда намеревается отправиться завтра.

Эстансьеро выслушал их с интересом, потом задал несколько вопросов по поводу того, как прошло родео, и уже после этого обратился к ученому:

— Прошу вас, сеньор, будьте настолько любезны, поделитесь со мной своими планами. У меня создалось такое впечатление, что вы не очень хорошо представляете себе, с чем сопряжено путешествие в Андах.

— Напротив, сеньор, — возразил ему приват-доцент, — я очень хорошо знаю, что нас может ожидать. Я читал книгу французского путешественника Амеде Жака [41] об экспедиции, маршрут которой проходил от Рио-Саладо до Чако.

— Мне никогда не приходилось держать эту книгу в руках, но, должен вам признаться, даже если бы я и имел ее перед собой, все же не стал бы полностью полагаться на мнение автора. Видите ли, никто не может передать с помощью описаний, пусть даже самых красочных, какие лишения и опасности подстерегают человека, отважившегося туда забраться. Хотя бы потому, что автор книги просто не мог испытать все из них. Он описывает одни ситуации, а вы попадете в другие. Дело в том, что в Гран-Чако надо быть постоянно готовым к любым неожиданностям. Подумайте об этом серьезно, прошу вас, обсудив все «за» и «против» со своим слугой, а сейчас ответьте мне вот на какой вопрос: когда вы планируете расстаться с так называемым доном Пармесаном?

— А почему мне надо с ним расставаться? Несмотря на все его странности, он все же приятный, образованный человек.

— Он — сумасшедший, и не более того.

— Но ведь он… — прекрасный хирург.

— Вы так полагаете? Значит, он сумел внушить вам это, только и всего. Дело в том, что все, что связано с хирургией, в его устах — это бред, навязчивая идея. Несмотря на то, что в его заплечном мешке вы на самом деле можете найти хирургические инструменты, этот сеньор еще ни разу в жизни не отрезал ни у кого ни единого волоса или ногтя.

— Бог мой, идея-фикс… — пробормотал обескураженно доктор. — И он только воображает себя хирургом…

— А что тут особенно, с другой стороны, если взглянуть на вещи философски, — сказал эстансьеро. — На белом свете полным-полно людей, одержимых какой-либо страстью, переходящей порой в болезненную манию, но никто почему-то не считает их безумцами. Может, только по одной-единственной причине — не придают этому бреду никакого значения, вот и все. Ведь, если не копать глубоко, многие безумцы ничем особенным от нормальных людей не отличаются, тем более если не предлагают никому ничего ампутировать. Я знаю, например, одного человека, чья идея-фикс заключается в том, чтобы повсюду раскапывать кости животных, живших на земле миллионы лет назад. Я думаю, если бы Ной был уверен, что эти одержимые представляют собой что-то ценное для науки, он бы непременно захватил кого-нибудь из них, живших на земле и до Потопа, в свой ковчег, но он почему-то этого не сделал.

— Сеньор, вы ошибаетесь, — возразил приват-доцент, — раскопки костей доисторических животных — вовсе не идея-фикс, а вполне достойное и чрезвычайно важное для науки занятие. Тот, о ком вы говорите, видимо, палеонтолог, в таком случае, вести раскопки — это его профессия, так же как, кстати, и моя. Вы меня очень заинтересовали этим человеком. Скажите, он находится где-то поблизости, не так ли?

— Да, сейчас поблизости.

— А я могу с ним познакомиться?

— Познакомиться? — Эстансьеро улыбнулся и продолжил: — Я подразумевал вас, сеньор.

— Меня? О… — Уже готовое сорваться с губ ученого удивленное восклицание словно застряло у него в горле. Наконец, сглотнув слюну, он смог выговорить: — По-вашему, я служу… бредовой идее?

— Разумеется. Не поймите меня дурно, сеньор, но это действительно так. Ну зачем вам на самом деле эти ящеры и динозавры, а?

— Я понял: вы имеете в виду практическую пользу. Хорошо, я вам отвечу. Так вот: с этой точки зрения, хотя в чистой, так сказать, академической науке она и не учитывается, ящеры, как вы говорите, называемые по-латыни «лацерта», могут помочь мне прославиться как ученому.

— Хорошо, такой практический резон, как желание славы, мне более понятен. Но все равно: зачем же вам мечтать о какой-то известности, славе, если вы их не дождетесь, потому что погибнете в пути?

— Погибну? Вы это утверждаете безоговорочно, или, как говорили древние римляне, «индибитатус»?

— Да, потому что я ясно вижу, что у вас на уме только эти доисторические существа, тогда как сейчас для вас гораздо более важно позаботиться о собственной безопасности в дороге. Вы плохо вооружены, у вас нет даже самого необходимого.

— Ах, вот вы о чем? Но оружие все-таки у нас с Фрицем есть. Я взял с собой книги, кирки и лопаты, а лошадей мы купим у вас. Кроме того, с нами будет сеньор Пармесан, хорошо знающий все тропы Чако.

— А если я вам скажу, что он лишь однажды добрался до границы Чако?

— В это я, простите, сеньор, при всем уважении к вам, поверить, ну, никак не могу. Отцу-Ягуару, насколько мне известно, сумасшедшие не требуются.

— В таком случае, я вынужден буду продолжить, сеньор. Кто в наших краях не слышал об Отце-Ягуаре? Вот этот «хирург» и сослался на него для придания своей персоне веса в ваших глазах. Повторяю, человек, называющий себя доном Пармесаном и прочая, уж не помню все его титулы, — просто болен духом. Попытайтесь, пожалуйста, смоделировать для себя, хотя бы чисто теоретически, поведение одержимого, который день и ночь бредит хирургией, когда ему вдруг случайно попадаетесь на глаза вы — человек явно неопытный в путешествиях, но тем не менее безрассудно рвущийся в Гран-Чако. Даже его воспаленный мозг в состоянии сделать одно простейшее умозаключение: где неопытность, там непременно жди ран и увечий. Но вы совершите громадную, роковую ошибку, если будете всерьез рассчитывать на него в случае каких-нибудь непредвиденных обстоятельств. Ничего он на самом деле не знает и не умеет.

Эстансьеро говорил очень убедительно, с обезоруживающей искренностью. Моргенштерн растерялся, не зная, что и отвечать ему. И тут в их беседу вмешался Фриц:

— Сеньор, напрасно вы так за нас беспокоитесь. Вы, видно, плоховато знаете нашего брата, пруссака. Мы пройдем всюду, где другие отступят, такой уж мы народ. К слову сказать, я уже однажды переходил через Анды, думаю, что и на этот раз мне удастся это сделать. Мы вовсе не безумцы, а, напротив, чрезвычайно здравомыслящие люди. Вот так.

Произнося эту тираду, Фриц смотрел вовсе не на хозяина эстансии, а на доктора. Это у него выходило невольно, потому что на самом деле он хотел не столько убедить эстансьеро, что он их не за тех принимает, сколько внушить своему хозяину побольше уверенности в собственной правоте.

Эстансьеро, видно, решив махнуть рукой на упрямых немцев, ответил Фрицу с нескрываемой обидой:

— Поступайте, как знаете! В конце концов, какое мне дело до вас, вы же рискуете собственными жизнями, а не моей. Тем не менее я искренне желаю вам удачи, сеньоры! — воскликнул он и уже совершенно безразличным тоном осведомился, где бы сеньоры хотели переночевать.

Сеньоры никаких особых пожеланий на этот счет не высказали, и им в качестве постелей было предоставлено по вороху меховых шкур, что оказалось совсем неплохо. Засыпали немцы под звуки песен гаучо, доносящиеся из корраля, и спали крепко. Когда они проснулись, солнце уже поднималось над горизонтом. Свежее, ясное утро сулило отличный день. Бодрые, деловитые гаучо как ни в чем не бывало уже хлопотали вокруг животных, словно и не провели они почти бессонную ночь. Над огнем был подвешен котелок, над которым поднимался аппетитный пар. В котелке варилась похлебка «пучеро» — смесь мяса, маисовых зерен, маниоки, сала, капусты и свеклы. Появился, потягиваясь, хирург, спавший вместе с гаучо в одном из ранчо, и все приступили к завтраку. В качестве питья вновь был предложен мате, от которого доктор после некоторого раздумья отказался.