Эммануэль Д'Астье - Боги и люди (1943-1944)

• Название: Боги и люди (1943-1944)
• Автор: Эммануэль Д'Астье
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Приехав в Лондон, чтобы продолжить переговоры с премьер-министром, я был вдвойне озабочен. Оружие доставлялось во Францию в скудном количестве, а накануне больших операций, которые, как считалось, были уже не за горами, следовало добиться увеличения снабжения. К тому же очень часто агенты БСРА прятали доставленное оружие в тайных складах или распределяли его по своему усмотрению. Кроме того, надо было добиться, чтобы отряды Сопротивления снабжались соответственно их эффективности, а не в силу каких-либо других соображений. Первое могло зависеть от Черчилля, второе, безусловно, зависело от генерала де Голля.

V. Лондон, 26 января 1944 года.

Черчилль

26 января мне позвонили из Секретариата премьер-министра и пригласили к завтраку на Доунинг-стрит.

Как сейчас помню маленькую квадратную гостиную, несколько ступенек, которые вели в столовую с окнами, выходящими в сад, и радушную госпожу Черчилль.

Иностранцев было двое: американец, господин Рид, и я. Все остальные принадлежали к ближайшему окружению Черчилля. Поэтому тихие беседы за столом, который неслышно обслуживали лакеи, затрагивали самые различные темы, близкие кому-либо из присутствовавших. Разговор перескакивал с перепелки, которую подали, на охоту, с охоты на Америку, с Америки на различные светские новости, со светских новостей на Китай и с Китая на Францию.

Обращаюсь к своим заметкам: "Избрание президента Рузвельта: господин Рид замечает, что если война не будет закончена к июню 1944 года, то переизбрание Рузвельта обеспечено. В противном случае такой уверенности нет. Однако в области внешней политики между республиканской партией и демократами не существует и тени разногласия... Но тем не менее, замечает Черчилль, в вопросах внутренней политики они готовы перегрызть друг другу горло. Рад добавляет, что вопросы, связанные с внутренней политикой и выборами, в известной степени отвлекают американцев от войны".

Черчилль не задает вопросов; он втягивает голову в плечи, и, кажется, в ней медленно ворочается мысль, затем он неожиданно выбрасывает ее и развивает до заранее намеченных границ. Он приводит официальное мнение: согласно этому мнению, мир будет реорганизован четырьмя великими державами: США, Англией, Россией и Китаем. Пользуясь случаем, он язвительно отзывается о титаническом характере войны, которую ведет Чан Кай-ши, о нерадивости и бестолковости его подчиненных, которых выручают лишь усилия Британии - ее флот, ее авиация, ее оружие. Черчилль заключает: "Как четвертую великую державу я предпочел бы назвать Францию, а не Китай..." Это лишь платоническое сентиментальное желание и одновременно критическое замечание по поводу американской политики.

Во время десерта, когда подали апельсины, он воспользовался этим, чтобы перевести разговор на другую тему и съязвить: "Мне бы не следовало говорить об этом в присутствии господина д'Астье, но лучшие апельсины, которые я когда-либо ел, мне прислал господин Фланден из Северной Африки..."

После завтрака мы покидаем сотрапезников. Черчилль уводит нас - Рида и меня - в другую комнату. Мы садимся в кружок, и премьер-министр начинает разговор на интересующую его тему. Сначала он бурно восхищается действиями французской армии в Италии, затем упоминает о маршале Петэне: "Я отнюдь не желаю, чтобы его расстреляли, но с радостью увидел бы, как его торжественно разжалуют и предадут позору". Черчилль напоминает мне, что зол на маршала еще с 1940 года, когда французские правительство и командование затребовали у него двадцать пять эскадрилий истребителей, в то время как сами вели переговоры о перемирии.

Филип Рид молчал и внимательно слушал. Я знал, что он близок к президенту Рузвельту и является его посланцем, но мне не было известно, что он один из крупнейших представителей американского капитализма председатель правления "Дженерал электрик" и ста других компаний. Рид бросил дела и стал правой рукой Гарримана, а затем председателем, в звании министра, ПУБ (Public War Board) - всесильной организации экономической войны на Западе. Я мог только догадываться о причине его присутствия: Черчилль, представлявший британское правительство, брал в свидетели американское правительство.

Я предчувствовал, что услышу много неприятного. Мне предстояло еще заставить их внять голосу побежденной нации, которую правительство и парламент предоставили самой себе. Нацию эту представлял за рубежом вдохновенный безумец, то признаваемый, то не признаваемый Англией и Америкой. И все же он обладал силой - силой Сопротивления, которое они игнорировали, но которое являлось лучшим залогом его суверенных прав.

Я догадывался, что спор будет яростным. Он начался с самого неприятного: с обсуждения предательства и его необходимого следствия чистки. Привожу основное содержание беседы, взятое из телеграмм, которые я тогда посылал в Алжир. "Д'Астье указывает лричины, по которым французы рассматривают правительство Виши как правительство предателей. Он добавляет, что отсутствие понимания в этом вопросе со стороны союзных правительств - одна из причин, вызвавших замешательство в общественном мнении Франции. Черчилль возражает, указывая на то, что правительство Виши имеет видимость правомочного, и напоминает о голосовании в Национальной ассамблее. Он добавляет, что ему вполне понятна позиция Сопротивления, однако нельзя не считаться с тем, что значительная часть французского народа как будто признала и поддержала правительство Виши в первые месяцы его существования.

После этого мы подходим к неизбежному вопросу о чистке и о трех лицах (Фландене, Пейрутоне, Буассоне), которыми интересуются сам Черчилль и Рузвельт. Премьер-министр еще раз напоминает об услугах, якобы оказанных Фланденом, когда тот воспротивился отправке военной экспедиции против Французской Свободной Африки, на чем настаивал адмирал Дарлан. Черчилль признает, что перед войной Фланден допустил "ошибки". Он называет это "ошибками", а не предательством; очевидно, господин Невиль Чемберлен тоже допускал "ошибки". Черчилль напоминает, что в 1936 году Фланден приезжал в Лондон повидать его и с его помощью заручиться поддержкой Великобритании. Но тогда правительство и общественное мнение были настроены против Черчилля. Он рассказывает, как во время своей поездки Фланден был принят премьер-министром Болдуином и пытался договориться о главном - о поддержке Франции в ее борьбе против Германии. Однако Болдуину удалось избежать обсуждения вопроса по существу: в продолжение сорока пяти минут он показывал Фландену альбомы с фотографиями и заставлял его любоваться розами и орхидеями.

Д'Астье замечает, что это самая жестокая критика в адрес Фландена и в то же время урок на будущее, ибо тогда французы могли сами покончить с гитлеризмом, не обращаясь за помощью к Англии и Америке. Больше того, если бы мы это сделали, мы бы оказали тем самым значительную услугу двум этим державам (одобрение обоих собеседников).

Переходим к обсуждению вопроса о Пейрутоне и Буассоне. Д'Астье указывает, что в данном случае сталкиваются две различные точки зрения: союзники не прощают преступлений, совершенных против них или против их коалиции, тогда как французы, естественно, скорее склонны не прощать преступления, совершенные против Франции и против французов. Именно обоим вышеупомянутым лицам были вверены, как считали французы, их жизни. Разве Пейрутон, например, не несет ответственность за то, что один из больших друзей Черчилля, господин Мандель, подвергается в настоящий момент опасности?

Тогда Черчилль отвечает (дословно): "Господин Рузвельт и американское правительство взяли на себя определенные обязательства в отношении Буассона и Пейрутона. В этом вопросе я полностью разделяю и буду разделять позицию президента Рузвельта. Мы хотели сберечь жизнь двадцати или сорока тысячам американцев во время их высадки во Французской Западной Африке. Благодаря содействию Буассона нам это удалось".

Д'Астье отвечает, что это, может быть, и верно, однако надо учитывать последствия, к которым может привести подобная снисходительность.

Представим, например, что в мае 1944 года господа Петэн и Лаваль смогут оказать определенные услуги господину Рузвельту и господин Рузвельт найдет эти услуги ценными и сочтет, что благодаря им сохранены жизни американцев. Ничто не помешает тогда союзникам отблагодарить маршала Петэна и господина Лаваля и даже попытаться поддержать образование правительства, в которое бы они вошли, или по меньшей мере попытаться спасти им жизнь, хотя всего несколько минут назад они, казалось, были оставлены на милость судьбы".

Я вспоминаю наступившую тишину, устремленный на меня холодный, мрачный взгляд господина Рида, который не сказал ни слова, и Черчилля, вобравшего голову в плечи и снова готового ринуться в бой. На мгновение чувства возобладали над разумом. Могло показаться, что я вовлечен в семейную ссору: - You don't want us to be pals? (Вы не хотите, чтобы мы были друзьями?)