Леонид Марягин - Изнанка экрана

• Название: Изнанка экрана
• Автор: Леонид Марягин
• Издательство: Детектив — Пресс
• Жанр: Юмористическая проза
• Год: 2003
• ISBN: 5-8993-5057-3

Известный кинорежиссер, народный артист России, лауреат международных и отечественных фестивалей Леонид Марягин, поставивший фильмы «Вас ожидает гражданка Никанорова», «Моя улица», «Вылет задерживается», «Незваный друг», «Враг народа Бухарин», «Троцкий» и другие, предлагает вниманию читателей книгу своих воспоминаний о М. Ромме, А. Довженко, Ю. Олеше, Л. Лукове, Б. Андрееве, П. Алейникове, Л. Трауберге, Г. Александрове, Г. Рошале, И. Пырьеве, А. Столпере, А. Тарковском, О. Дале, Л. Утесове, Я. Френкеле, Г. Товстоногове, автобиографическую дилогию, калейдоскоп кинобаек и киносценарии.

В книге «Изнанка экрана» — осмысление прожитого времени.

---

Мальчик был в восторге, мальчик смеялся и постоянно задирал голову вверх, ожидая от Севы очередной истории.

Тамара наблюдала за их общением со стороны. Ей явно нравился возникший мужской контакт.

Иногда Сева брал тайм-аут, и компания перемещалась к очередному вольеру.

— Хочется мороженого, — просяще бросил Вовка, когда они проходили мимо лотка на колесиках.

— Что за вопрос! — лихо отреагировал Сева и полез в карман за деньгами.

— Не нужно ему мороженое, — тотчас откликнулась Тамара, находясь в тройке шагов от «мужчин».

Сева отмахнулся и вручил вафельный стаканчик пацану.

Пока Вовка, облизывая края стаканчика, созерцал антилоп, Тамара подошла к Севе, отвела в сторону и негромко пояснила:

— У него — гланды.

— Ну и что? У меня тоже были гланды. Нужно закалять и тогда...

— Давай условимся, — перебила Тамара тоном, которым однажды говорила при Севе с поварихой Клашей, — раз и навсегда: если я говорю «нет», значит — «нет».

Она подошла к сыну, взяла из его руки стаканчик, зашвырнула в вольер и приветливо улыбнулась Севе.

Сева выдавил ответную улыбку.

На пруду лебеди уже забирались в домики, когда они вышли к ограде зоопарка, где их поджидал уже знакомый зим.

Сева по-мужски «по петухам» простился с мальчиком.

Тамара посадила сына на заднее сиденье в машину, несколько мгновений стояла, склонясь над ним у открытой двери, и вернулась на тротуар, к Севе.

— Ты ему очень понравился. Знаешь, что он мне сейчас сказал? Он сказал, что хочет быть режиссером!

Тамара поцеловала Севу в щеку и, помахав рукой, укатила.

Через заднее стекло было видно, как активно машет Севе мальчик.

Сева отвечал медленными взмахами.

В темноте милицейского «газика» настороженно блестели умные глаза овчарки. Проводник, державший ее на поводке, задремывал.

— Куда едем? — спросил Сева майора Бичева, единственного оперативника в форме. Остальные в «газике» были в штатском.

— В Сходню. Там рецидивист со своими корешами встречается. Сидели вместе.

— Ну и что здесь противозаконного?

— А то, что он в бегах.

Сева всмотрелся в зарешеченное окошко.

— А зачем сейчас свернули на Маяковку?

— За участковым. Он один знает рецидивиста в лицо.

— Откуда узнали, что он в Сходне? — не унимался Сева.

— От наседки, — уже раздраженно ответил Бичев, — и, вообще, много вопросов задаешь.

Дальше ехали молча.

«Газик» с потушенными фарами затормозил возле такого же милицейского на пригородной улице. Оперативники осторожно высадились из машин и цепочкой побрели по грязной обочине.

Бичев придержал Севу.

— Не лезь вперед.

— Мне нужно все видеть.

— Можешь навсегда ничего не видеть: они с оружием!

Луч карманного фонаря пополз по приоткрытой дощатой двери. На дверном карнизе темного подъезда сидел котенок. Оперативник в треснутых очечках поднял руки, снял котенка с карниза, погладил, отбросил в сторону.

— Отдохни в другом месте, а то могут зашибить. — И исчез в темноте подъезда. За ним — проводник с могучим Райтом и вся группа, которую замыкал майор Бичев.

Прозвучали удары в дверь, выстрелы, собачий рык, и наступила тишина.

Сева понял, что если не войдет сейчас, вообще ничего не увидит.

В комнате под лампой без абажура стояли трое парней со скрученными за спиной руками в окружении оперативников.

Как только Сева переступил порог, он сразу опознал в одном из парней своего давнего знакомого — Вову Нового.

Парни посмотрели на вошедшего, под которым скрипнула половица.

Новый тотчас отреагировал своей улыбочкой.

— Снюхался, падла! Жалко руки повязаны, а то бы я тебя, сучару, порвал!

Объяснять ему что-нибудь было бессмысленно.

Хлопушка «Цена человека».

Герой рассказывал героине у входа в ее частный домик:

— Позвонил я ему из проходной. Подождал. Вижу, выходит лейтенант, спрашивает меня. Я откликнулся, а он мне, мол, по фото он меня другим представлял. Провели меня к комиссару. Ну, рассказал я все, как было, и сказал, что в лагере я каменщиком стал, что хочу дома строить. Комиссар говорит: «Это хорошее дело, особенно нужное сейчас, когда партия переселяет людей из подвалов в отдельные квартиры»...

Героиня напряженно слушала, глаза ее увлажнялись.

—...Ну, поговорил он по телефону с кем надо, встал, пожал мне руку и сказал: «Иди работай, крестник! Строй людям дома!»

— Ты видишь, нужно верить в добро! — говорит сквозь счастливые слезы героиня.

Ефим Давыдович был удручен. Сидел мокрой нахохлившейся птицей под зимним низким небом, с которого сыпалось или летело что-то мокрое.

Мимо его кресла проходили сотрудники, пронося детали обстановки и реквизит — разбирали съемочную площадку. Зная характер шефа, никто не решался нарушить его мрачное безмолвие; лишь директор попытался подступиться, чтобы решить какую-то неотложку, но получил вялую отмашку рукой и ушел со словами «побольше братолюбия».

— Сева, — слабо, даже немощно позвал мэтр. Сева присел на корточки перед его креслом.

— Сева, картина не получается. Я чувствую... такого у меня никогда не было, в моем возрасте сделать слабую картину... ты не представляешь, как обрадуются все эти интеллигентные бездарности... они ждут моего провала. Они всю жизнь завидовали мне. Никакие их теории не заменяют таланта. У меня есть картины, которые переживут и их, и меня, и... тебя... но сейчас я не могу позволить себе остановиться на плохой работе. Я должен подтвердить, кто я, как спортсмен подтверждает свой рекорд... понимаешь?

Мэтр тяжело встал и побрел.

Велюровая шляпа и нераскрытый зонт остались висеть забытыми на спинке кресла.

Сева устремился за шефом, потом вернулся, забрал шляпу и зонт.

Пустое кресло одиноко рисовалось на белизне площадки.

Они медленно, по причине отдышки Давыдовича, поднимались по пандусу, ведущему к хвостовому павильону студии. Мимо заснеженного и нелепого под снегом самолета, оставленного во дворе студии.

Сева нес над непокрытой головой шефа зонтик, а шляпу держал в другой руке…

— И ты должен мне помочь.

Вот этого Сева не понял и поднял на шефа вопрошающий взгляд. Шеф остановился.

— Почему я посылал тебя в МУР? Подумай.

— Вам не хватало конкретности в сценарии...

— Вот! Сценарий нужно лечить на ходу. Твой рассказ, где топят вора, который обокрал своих, я хочу включить как эпизод в картину. Согласен?

— Согласен.

— Деньги за это ты получишь. Но без упоминания твоего имени. Согласен?

Сева молчал.

— Я не хочу тебя ущемлять... но наш сценарист — маститый писатель, можно сказать — классик. И рядом с ним неловко писать тебя в титры. Тем более за один эпизод.

Сева молчал, и шеф сменил тему, двинувшись вдоль натурных декораций.

— Я мечтаю о новой постановке «Ивана Грозного». Ты будешь у меня не вторым режиссером, а сопостановщиком. Это дороже, чем авторство одного эпизода... если, конечно, ты всерьез решил стать режиссером. Согласен на такие условия?

Тяжелая трость Давыдовича врезалась в мягкий грунт.

Сева кивнул не сразу

— Чтобы снимать «Грозного», нужны большие деньги. Их не дадут без решения президиума ЦК... поговори с отцом Тамары. Он обещал мне... напомни...

— Я видел его всего один раз...

— Будешь видеть чаще.

— Возможно, — вынужден был открыться Сева.

— Вот видишь, — понимающе кивнул Давыдович, — давай помогать друг другу. Хочешь Новый год в Доме кино встречать? Бери с собой Тамару, мне дадут лучший стол!

— Не смогу. Пригласили домой... К Тамаре.

— Это серьезно, желаю удачи! — Давыдович энергично протянул руку Севе. — И никаких неопределенностей! О своих намерениях нужно говорить конкретно.

Губан окликнул Севу на улице Горького в том же месте, где раньше произошло знакомство с Галкой.

— Свататься идешь? — хмыкнул он, посмотрев на букет в руках приятеля.

— Предположим, ну? — ощетинился Сева.

— Не торопись. Тише едешь — дальше будешь.

— Тебя не спросил!

— Я и так скажу, — с превосходством ответил Губан, — папашу твоей невесты сняли за крупные злоупотребления!

— Откуда ты знаешь?

— Видел набор в нашей газете. Должно было пойти в сегодняшний номер, но оттуда поступила команда — задержать публикацию...

— Может... отменили? — недоверчиво спросил Сева.

— Не, — ехидно ответил Губан, — всего-навсего отложили. Чтобы не портить народу праздничного новогоднего настроения. Как же так! В руководстве страны — вор! Я думаю, потом имущество его конфискуют... Так что — лопнуло твое благополучие...

Губан рассуждал, придерживая оттопыренные карманы с бутылками портвейна.

Сева, не дослушав, бросился к соседнему телефону-автомату.

Звучали длинные телефонные гудки.

Все окна в высотном доме на Котельнической светились.

Ефим Давыдович готовил себя к встрече Нового года. У трельяжа в спальне выдергивал пинцетом волосы с кончика носа.