Майкл Мэнсон - Ристалища Хаббы

• Название: Ристалища Хаббы
• Автор: Майкл Мэнсон
• Жанр: Героическая фантастика

В книгу вошли романы «Грот Дайомы» и «Ристалища Хаббы». В первом Конан по приказу Дайомы, Владычицы Острова Снов, совершает путешествие в Ванахейм, затем отправляется на Остров Снов. Во втором произведении герою предстоит отстаивать свою жизнь и свободу, развлекая публику сражениями на аренах Хаббы.

---

Конана эти географические подробности не интересовали. Он знал лишь одно: если отправиться из Хаббы на восток вечерней порой и бежать всю ночь, то рассвет встретишь уже в дикой степи. Степь, конечно, не лес и не пиктские джунгли, и среди трав труднее укрыться от конных стрелков, но о подобных мелочах он пока не тревожился. Ему случалось бывать на гирканских равнинах, и он помнил, что встречаются там и овраги, и пересыхающие заболоченные реки с поросшими камышом берегами, и большие валуны, след древнего ледника, отступившего к северу. Словом, в степи хватало мест, где удалось бы подстеречь погоню и расправиться с хаббатейскими всадниками.

Сейчас о том задумываться не стоило; сейчас Конан мечтал лишь завладеть своими драгоценными клинками и выбраться из каземата под ристалищем. Но пока что мечты оставались мечтами; он просто сменил одну тюрьму на другую.

Солдаты, сторожившие его на пути к арене Митры, растворили клетку, передав пленника с рук на руки местным стрелкам; затем распахнулись двери в коридор и в темницу. Не успел Конан досчитать до двадцати, как очутился в разгороженной решеткой каморке, вроде той, в которой он отсидел последние дни. Правда, другая половина его нового узилища выглядела обитаемой: кувшин с брандом был опустошен на треть, и рядом с ним стояли два блюда – с фруктами и с медовыми лепешками.

Где же находился сосед? Вне всяких сомнений, на арене, ибо за окном гудела и грохотала колотушками многотысячная толпа и слышался звон металла. В три шага Конан оказался у зарешеченной бойницы и приник к ней, пытаясь разобрать, что творится за клубами взметенного песка. Не в пример голытьбе, посещавшей ристалище Нергала, зрители тут были облачены в богатые или даже роскошные одежды, многие – в белых плащах с широкой синей или зеленой каймой, знаком отличия кинатов, кое-кто – при мечах и в сопровождении слуг. Вдоль рядов сновали разносчики прохладительного и горячительного, торговцы фруктами и сладостями, продавцы амулетов, трещеток, соленой рыбы и жареного мяса; над нижними скамьями были растянуты пестрые тенты, а сидевшие наверху укрывались от жарких лучей послеполуденного солнца зонтами. Но, если не считать всех этих признаков богатства и знатности, нобили в амфитеатре Митры ничем не отличались от черни в амфитеатре Нергала: и тут и там стоял привычный для Конана вой, рев и грохот.

Не обращая внимания на шум, киммериец всматривался в происходящее на арене. Там бились два великана, не уступавших ему ростом. Один, светловолосый и сероглазый, был, похоже, из плененных рыцарей Немедии или Аквилонии, ибо грудь его, плечи и бедра прикрывал доспех, над шлемом с опущенным забралом развевались перья, а в руках сверкал длинный меч. Клинок этот, прямой и обоюдоострый, действительно относился к разряду самых длинных – длинней на свете не было. Немедийские и аквилонские всадники обычно рубили им с коня, ворочая обеими руками, и могли, не наклоняясь, подсечь пехотинцу колени.

Светловолосый тоже держал свой огромный меч в обеих руках и действовал им с отменной ловкостью. Это являлось свидетельством немалого искусства, выносливости и силы, поскольку он не мог передохнуть, положив тяжелое оружие на луку седла; он бил им и колол, наступал и защищался, используя то на манер секиры, то словно копье, то принимая удар противника на прочную гарду, откованную в форме чаши. Казалось, его сверкающий клинок вот-вот вонзится в грудь или плечо врага, снесет ему голову напрочь либо оставит хотя бы кровавую отметину на ребрах.

Но светловолосому попался достойный соперник! Этот полунагой гигант был, конечно, ваниром или асиром – с рыжей бородой и огненной гривой, с мощными мышцами, бугрившимися и перекатывавшимися словно морские валы в бурю, с ногами, напоминавшими дубовые стволы. Он дрался тяжелым молотом на длинной, окованной сталью рукояти с острым шипом внизу. Головка молота с одной стороны была плоской, с другой – вытянутой и слегка изогнутой, как клюв ворона. И следы от этого клюва уже темнели на блистающих доспехах немедийца.

Или, быть может, аквилонца – все равно. Все равно, ибо он проигрывал схватку и мог считаться уже покойником. Конан, понаблюдав недолгое время за двумя бойцами, был столь же уверен в своих выводах, как и в том, что в громовых раскатах над киммерийскими горами слышен голос Крома, Владыки Могильных Курганов.

Оружие асира (несомненно, Сайга, с которым ему предстояло сразиться) казалось потяжелее двуручного меча, но рыжебородый размахивал им с легкостью, чуть-чуть опережая выпады соперника. Конечно, аквилонец был хорош, силен и быстр, но Сайг все-таки превосходил его и силой, и быстротой. И он великолепно справлялся со своим молотом! Он отбивал удары меча то обухом, то вороновым клювом, то рукоятью; когда же сам делал выпад, то оружие неизменно поворачивалось острием к врагу и, если удавалось пробить его защиту, то на панцире аквилонца возникала новая трещина или вмятина. Кое-где по доспехам уже струилась кровь – первый признак того, что рыцарь проигрывает бой.

Молот – коварное оружие, думал Конан, разглядывая асира и стараясь запомнить его приемы. Неопытный воин не выстоит с молотом против меча или топора, а опытный – победит. В клинке и в лезвии секиры мощь словно бы растянута вдоль заостренного края, в боевом молоте она собрана в точку. Один верный удар – и шлем пробит вместе с черепом, либо проломлен панцирь и ребра, либо дыра в набедреннике, и плоть под ним превратилась в кровавую кашу… Да, коварное оружие молот, и не всякий оборонится от него клинком!

Светловолосому это пока удавалось, хоть движения его стали замедленными, а кровавые ручейки все чаще и чаще пятнали доспех. Но асиру, похоже, надоело играть с соперником; внезапно он сделал богатырский замах, и когда меч взвился кверху, чтобы отразить удар, перехватил свое оружие и неуловимым движением вогнал стальной шип на конце рукояти под самое забрало аквилонца.

Или немедийца – теперь это и в самом деле не имело никакого значения. Противник Сайга рухнул на песок, меч его отлетел в сторону; зрители, взревев и потрясая кулаками, вскочили. Эти знатные хаббатейцы не церемонились – хватали у разносчиков подносы с кувшинами, фруктами да сладостями и в восторге метали на арену. Следом полетели серебряные браслеты и цепи, целые жаровни с мясом, зонты и шелковые шарфы. Победившему праллу все это было ни к чему; по обычаю он мог взять что-то из еды либо питья, а все остальное доставалось служителям и стражам арены.

Сайг, бросив свой молот на труп побежденного, вылил в глотку кувшин вина, потом схватил жареную баранью ляжку и неторопливо направился к двери. Крепкие зубы его рвали мясо, челюсти работали без передыху, залитая потом и жиром волосатая грудь лоснилась.

Таким он и появился в камере – с куском мяса во рту, с полуобглоданной костью в руке. Не одарив Конана ни взглядом, ни словом, асир опустился на скрипнувший под его тяжестью топчан, прожевал кусок, запил добрым глотком бранда и, не глядя, швырнул остаток бараньей ноги на половину Конана. Киммериец тоже промолчал, поднял кость и переправил ее обратно. Но, я отличие от Сайга, он глядел, куда бросает, и потому метательный снаряд угодил асиру прямо в лоб.

Раздался жуткий рев. Рыжебородый вскочил, потрясая кулаками, и бросился к решетке. Казалось, она не выдержит столь мощного напора, однако толстые железные прутья хоть и дрогнули, но устояли. Асир просунул между ними руку, словно пытаясь дотянуться до Конана, стоявшего у противоположной стены, стиснул огромный кулак и погрозил обидчику. Кулак, размером с небольшую дыню – из тех, что выращивают в Туране – раскачивался в пяти локтях от киммерийца, и Кован, не выдержав соблазна, плюнул. С достаточной меткостью, надо заметить.

Рев внезапно прекратился. Перестав трясти решетку, асир вернулся к столу и своему ложу. Он словно бы успокоился, и Конан отметил эту внезапную смену настроения, характерную для северян: они легко впадали в ярость, но с той же быстротой ее огонь угасал, сменяясь холодным и мстительным расчетом. В таком состоянии асы и ваниры были наиболее опасны.

Сайг, казалось, что-то задумал. Он то косился на соседа, защищенного неприступной решеткой, то с сомнением разглядывал находившиеся на столе кувшины с водой и остатками бранда, и две глиняные тарелки – с огрызками яблок, полуобъеденной гроздью винограда и десятком медовых лепешек. Наконец асир отвернулся от стола, шагнул к двери и грохнул в нее кулаком, подзывая служителей.

– Мяса! Мяса, вороний кал! Мяса, порази вас Имир! И побольше! Целое блюдо!

Голос у него был басистым и гулким, напоминавшим звуки боевых асирских рогов. Конан поморщился; у него заложило уши.

Затем он стал с интересом наблюдать, как приотворилась дверь, как в щель просунули овальное блюдо с исходившим паром барашком, как Сайг принял его, грохнул на стол и с хрустом выломал две задние ноги. Конану было еще неясно, что собирается делать рыжебородый, и потому дальнейшие события застали его врасплох. Сайг вцепился зубами в мясо, отодрал по куску с одной и другой бараньей ляжки, а затем метнул их – так ловко и быстро, что киммериец не успел увернуться.