Всеволод Нестайко - Незнакомец из тринадцатой квартиры…

• Название: Незнакомец из тринадцатой квартиры…
• Автор: Всеволод Нестайко
• Издательство: А-Ба-Ба-Га-Ла-Ма-Га
• Жанр: Детские приключения
• Год: 2004
• ISBN: 966-7047-44-X

---

— В чём дело? — ледяным тоном спросил Ява. Я увидел, как он побагровел. Нам всё было ясно и без Валькиных объяснений, но мы всё-таки подождали, пока она не сказала:

— Вот взял моду — звонит и убегает. Развлекается! Ява кинул на меня взгляд-молнию, от которого стало жарко внутри:

— Павлуша, идём!

Мы бросились к деревянной лесенке, которая вела на второй этаж сарая.

— Да куда вы, хлопцы? Бросьте! Будете ещё с хулиганом связываться! — закричала Валька (она думала, что нас влекут лишь благородство и рыцарские чувства).

Но мы, не слушая её, торопливо взбирались по ступенькам, топая, как моряки во время аврала. Бежать Будке было некуда, да он и не собирался бежать. Он только слез с перил и стоял, прислонившись к ним спиной и сложив на груди руки. Он был приблизительно одного возраста с нами, но крепче и шире в плечах. Но мы у себя на выгоне привыкли и не к таким противникам.

— Звонишь, значит! Тикаешь, значит! — шипел Ява, подступая к Будке.

Будка даже позы не изменил, так и стоял со скрещёнными на груди руками. Только процедил сквозь зубы:

— Не тяни щупальца, а то копыта протянешь! Я занимаюсь самбо и знаю такие приёмчики, что вы у меня тут же послетаете вниз, как груши.

— П-посмотрим! — прошипел Ява и неожиданно схватил Будку за ухо, да не двумя пальцами, а всей пятернёй.

Будка дёрнулся и хотел ударить Яву в живот. Но тот свободной рукой схватил его за руку, я — за вторую… И одновременно мы наступили ему на ноги: Ява — на левую, а я — на правую, чтоб не мог отбиваться ногами. Такое «самбо» мы знали с малолетства. Будка выкручивался, рвался, но мы зажали его, как в тисках. Ява мял ему ухо и приговаривал:

— Скажи спасибо, что мы тебя по пищалке не бьём. Мы просто… передаём то, что тебе причитается. Нас один человек просил передать.

Сперва Будка всё цедил сквозь зубы:

— Кончай! Кончай!

Потом вырывался молча и только сопел. Потом на глазах у него появились слёзы, и он стал просить:

— Пустите! Ну! Пустите! Ну! Пус…

— А будешь ещё звонить? Будешь?

— Н-не буду… — глотая слёзы, проблеял Будка.

Мы подвели его к лесенке и пустили. Я не удержался и поддал ему коленом. И он загремел своими «клёпаными» штанами до самого низа.

Вскочил, отбежал, обернулся и, размазывая по широкой мордяке слёзы, прокричал:

— Ну погодите, погодите! Вы ещё мне попадётесь!..

Погрозил кулаком и исчез.

Валька и братишка Микола встречали нас внизу, как героев-космонавтов. Словно мы не с сарая спускались, а сходили по трапу из самолёта «ТУ-104» на Внуковском аэродроме. Не было только цветов и духового оркестра.

Братишка Микола так и прыгал от восторга:

— Вот здорово! Вот здорово! У нас Будку всё ребята боятся, а вы… Вот здорово! Всем расскажу…

Мы сделали вид, что это для нас пустяк, ничего особенного.

— А почему его Будкой зовут? Разве имя такое? — спросил я.

— Да это его прозвали… Видели, какая у него морда? Настоящая будка. А так его Толиком звать. Противный он, вредный… — Микола сказал это с обидой: должно быть, ему частенько перепадало от Будки.

Вдруг Валька воскликнула:

— О, Максим Валерьянович!..

Из ворот, опираясь на палку, медленно шёл высокий человек.

Глава VII. Максим Валерьянович.

Если бы не эта тяжёлая поступь, пожалуй, трудно было бы сказать, старый он или молодой — такие весёлые бесенята прыгали в его искрящихся, цвета чистой лазури глазах. На лысину и намёка не было — пепельные от лёгкой седины волосы густым молодецким чубом закрывали лоб почти до половины. Лицо, как яблоко, румяно лоснилось.

Всё это придавало ему какой-то «недедовский» вид. И снова, как на пляже, я подумал: сколько же в Киеве таких вот молодцеватых дедов!

— Здравствуйте, Максим Валерьянович, а мы как раз к вам ходили! — кинулась ему навстречу Валька.

— Привет, привет! Что случилось? — белозубо, во все вставленные челюсти улыбнулся нам Максим Валерьянович.

— Ой, такое дело серьёзное, такое дело… — затараторила Валька. — Вы нам должны помочь.

— Даже так? Ну что ж, я к вашим услугам, милые друзья! Всё, что смогут сделать для вас мои семьдесят шесть лет, они сделают, будьте уверены, — сказал старый артист.

Валька уже раскрыла рот, чтоб рассказать, но, останавливая её, Максим Валерьянович вдруг поднял руку:

— О нет, дочь моя! Умоляю! Сомкни уста свои! Ни слова! Раз дело серьёзное, его нельзя решать вот так, на ходу… Идёмте в мой чертог! И там найдём в беседе наслажденье.

Этот шутливо-возвышенный тон как-то сразу вызвал симпатию к старому артисту. Лица наши сами собой расплылись в весёлых улыбках. И так стало легко и хорошо с ним, как будто мы давно-давно знакомы.

— Наверно, удивляетесь, что я живу в такой халупе? — усмехнулся он, когда мы подошли к его хате. — Меня уже столько раз пробовали переселять, да я всё отбрыкиваюсь. Не могу я без этих цветов, без всего этого. Прошу!..

В хатке было две маленькие комнатушки и совсем маленькая кухня. Потолок низкий — хозяин мог легко достать его рукой. Из-за этого, а также из-за того, что окна закрывали со двора кусты и деревья, в доме, несмотря на солнечный день, были зелёные сумерки. Да и как-то трудно было представить эти маленькие комнаты светлыми и солнечными. Им больше шли как раз сумерки. Обе комнаты и кухня были заставлены цветочными горшками и горшочками. Горшки стояли на подоконниках, на табуретках, на специальных полках и прямо на полу. В горшках были всевозможные комнатные цветы: лилии, фикусы, примулы. Но больше всего кактусов. Я никогда раньше не думал, что бывает столько разных кактусов: и маленькие, круглые — будто зелёные ёжики, и большие, разлапистые, похожие на каких-то доисторических ящеров, и покрытые густыми колючками, и почти совсем без колючек. Разнообразной формы и разных цветов. Тут были и взрослые, солидные кактусы, и совсем ещё маленькие, пушистые кактусята. Прямо какое-то сказочное царство кактусов.

Кроме кактусов, в доме господствовали ещё фотографии. Стены комнат были сплошь увешаны фотографиями в рамочках. И на большинстве фотографий сам Максим Валерьянович. Бесчисленное множество Максимов Валерьяновичей смотрело на нас отовсюду. И все разные.

Максим Валерьянович в цилиндре. Максим Валерьянович в смушковой шапке. Максим Валерьянович в тюбетейке. Максим Валерьянович с усами и без усов. Максим Валерьянович моряк. Максим Валерьянович казак. Максим Валерьянович босяк (в лохмотьях). Максим Валерьянович в шубе. Максим Валерьянович в халате. Максим Валерьянович… голый. Ну, правда, не совсем голый, а в набедренной повязке. Наверно, в роли какого-нибудь дикаря, потому что и кольцо в носу.

Аж голова кругом идёт, если смотреть на всех Максимов Валерьяновичей!

А в углу, где у богомольных людей иконы, висит что-то. Сперва я так и думал, что икона: и рушники вышитые по бокам, и рама золотом поблёскивает. Присмотрелся хорошенько, а там какой-то дяденька улыбающийся в пенсне и с папироской. Нет, не икона. Ведь господь бог, как бабушки сказывают, не курил и очков не носил. Да и не улыбался никогда. Во всяком случае, не видел я ни одной иконы, где был бы нарисован бог с папироской, в очках или просто с улыбкой. Всегда серьёзный и недовольный. И как в него только верят, в такого невесёлого!

Так этот дяденька с папироской, как потом нам Валька сказала, был портрет знаменитого артиста Станиславского, который организовал в Москве театр МХАТ. А для актёров он был действительно настоящим богом — добрым, улыбающимся, радостным… Он создал очень хорошую систему. Что это за система, Валька, к сожалению, толком не могла объяснить, потому что сама не знала, но сказала, что системой Станиславского пользуются и сейчас во всём мире.

Но это было потом. А пока мы с Явой разглядывали, Валька очень толково и живо, как будто это с ней самой произошло, рассказывала про наши приключения и про историю с часами. Раз Максим Валерьянович был её знакомый и она чувствовала себя с ним свободно, мы целиком доверили ей рассказывать и только иногда вставляли отдельные слова.

Максим Валерьянович слушал очень внимательно и серьёзно.

А когда Валька кончила, заулыбался.

— Так-с, господа-товарищи, — весело сказал он. — Сюжет ясен. Без вины виноватые… Злодеи поневоле… Бывает, бывает. Но впадать в уныние не следует. Если он и вправду артист и если он в Киеве, мы его из-под земли откопаем, а найдём. То, что вы его по фотографиям в фойе не отыскали, ещё ничего не значит. Он может быть и приезжим. У нас же сейчас на гастролях и Московский драматический имени Пушкина, и Львовский имени Заньковецкой, и Запорожский имени Щорса. Искать есть где. Но, друзья мои дорогие, придётся отложить это до завтра… Вот эти две пани, — он показал на свои ноги, — очень у меня капризные. Отказываются много ходить, хоть ты их режь!

Особенно вот эта — Лева Максимовна. С Правой Максимовной ещё можно как-то договориться. А эта как упрётся — с места её не сдвинешь! Я уж им в подмогу третью даю, — он кивнул на толстую суковатую палку с вырезанной собачьей головой на набалдашнике, — всё равно упрямятся. Раньше чем завтра с утра я их никак не уговорю двинуться в дорогу. Да и сегодня уж поздно — скоро начало вечерних спектаклей, а перед спектаклем для актёра, кроме сцены, ничего не существует. Беспокоить его нельзя… Значит, план такой: завтра утром мы с вами идём на… киностудию. Именно на киностудию… У меня там небольшая съёмка, Я только и могу теперь играть в неподвижных эпизодах в кино. Так вот на киностудии мы создаём штаб оперативной группы по розыску вашего «царя». И, с одной стороны используя молодые творческие силы (то есть быстроногих молодых актёров), а с другой чудо двадцатого века — телефон, мы разворачиваем боевые действия и… часы находят своего хозяина.