Жан-Франсуа Намьяс - Дитя Всех святых. Перстень со львом

• Название: Дитя Всех святых. Перстень со львом
• Автор: Жан-Франсуа Намьяс
• Издательство: ЭКСМО
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2006
• ISBN: 5-699-14713-6

Европа, XIV век. Под вой волков в последний час ночи Всех святых в одном из французских замков рождается мальчик. По поверьям, дети, рожденные в этот час, перед самой заутреней, получают благословение Всех святых и живут сто лет… В этот же день, 1 ноября 1337 года, в Париже посланец английского короля объявляет войну Франции. Эта война продлится сто лет и войдет в легенды…

---

Алисон по прозванию Идол продолжала свою работу, время от времени прыская со смеху.

— Во-вторых, causa formalis, причина формальная. Если бы речь шла о горшечнике, то разумелась бы та форма, которую он предполагает дать своим горшкам. Здесь же важна не идея, присутствующая во мне, но воля самого Создателя. Это Бог сотворил так, что все члены напрягаются определенным образом и стремятся принять надлежащую форму, к которой сейчас приближается и мой…

Так оно и было. Усилия Алисон не пропали даром.

— В-третьих, causa officiens, причина действующая: рука. Заметь, что это не чисто механическая причина, ум и душа здесь тоже участвуют. Если бы Алисон не была такой смуглой красавицей, если бы она была старухой, уродиной или прокаженной, те же самые движения не оказали бы аналогичного действия. В-четвертых, и в-последних, causa finalis, причина, проистекающая от одной лишь души. Причина, по которой я оказался на улице Глатиньи, в заведении мадам Гильеметты; то, ради чего я пришел сюда, — искать удовольствия, а может быть, и счастья…

На несколько мгновений Франсуа закрыл глаза. Зрелище стало ему неприятным. Он закончил фразу своего брата:

— Или забвения…

Жан поспешно вскочил.

— Ты на меня тоску нагоняешь своими суждениями, под стать честной женщине. Пошли, Алисон, ляжем!

Франсуа посмотрел им вслед. Потом хотел вновь налить себе, но Жилетта мягко остановила его.

— Идем, Франсуа.

И они тоже ушли, оставив Туссена с Томассой резвиться на подушках.

***

Комната, в которую Жилетта привела Франсуа, напоминала помещение на нижнем этаже. Та же роскошь — сарацинские ковры и меха на полу, дорогие ткани на стенах. Горели многочисленные свечи в подсвечниках; Франсуа не считал их, но у него осталось впечатление яркого света.

Они разделись. Нагая Жилетта неподвижно стояла посреди комнаты. Тело у нее было прекрасное, и Франсуа внезапно охватило желание — такое сильное, что он не двигался, желая продлить этот миг. Он тоже стоял нагой, в одном шаге от нее.

Франсуа подумал о женщинах, с которыми прежде занимался любовью. Ни с одной из них он не испытывал подобного возбуждения. Он обнял Жилетту и увлек ее, но не на постель, а на пол.

Он закрыл глаза, лаская мягкую, надушенную кожу Жилетты. Она прильнула к нему. Входя в нее, он одновременно ощущал прикосновение меха к спине и ее тела к груди. Франсуа возблагодарил небо за то, что ему довелось быть слепым и познать, что такое прикосновение. О, как прав Мортимер! Как это пьянит — сильнее, чем самое сладостное вино…

Они вместе катались по полу. Франсуа по-прежнему держал глаза закрытыми. Лаская Жилетту, он чувствовал, как напрягается и трепещет ее тело. Казалось, он притрагивается к музыкальному инструменту, и сам звучит в унисон.

Несмотря на все свои предыдущие приключения, по-настоящему Франсуа открывал женщину только сейчас. А то, что между ними не было любви, делало их единение еще более прекрасным. Их тела слились сразу, избегнув ненужных слов. Это было нечто большее, чем просто соитие, это была дань благодарности самому Создателю; они пели ему славу, они воздавали ему хвалу изо всех своих сил — за то, что он сотворил их мужчиной и женщиной… Оргазм настиг их одновременно. Франсуа закричал, чего с ним раньше не случалось. Он только что изведал нечто новое и знал теперь, что отныне не сможет без этого обойтись.

***

Они уже собрались начать все сызнова, как услышали из соседней комнаты призывы на помощь: это был голос Алисон. Затем последовали душераздирающие вопли, а после — тишина. Франсуа бросился вон. Дверь в соседнюю комнату оказалась закрыта; он вышиб ее ударом плеча.

Жан и Алисон, оба голые, были на постели. Жан сжимал горло девушки, которая лишь слабо стонала. Франсуа схватил брата за руки и разжал их. Жан отбивался, как бесноватый, но Франсуа держал его крепкой хваткой.

— Что с тобой такое? С ума сошел?

Жан завопил:

— Моя золотая булла! Она украла ее, пока я спал!

— Задушив ее, ты не облегчишь себе поиски.

Франсуа приблизился к Алисон. Та дрожала всем телом и с трудом дышала, хватаясь руками за шею, всю в красных пятнах. Он спросил ее без околичностей:

— Куда ты ее дела?

Алисон бросила на него испуганный взгляд:

— Она в пасти у лисы. Это так, ради шутки… Я же не знала…

Франсуа подумал было, что Алисон смеется над ним, но потом действительно увидел на полу лисью шкуру с оскаленной пастью. Жан успел сообразить раньше, чем Франсуа пошевелился, и, прыгнув, вновь завладел своим сокровищем.

— Благодарю. Оставь нас.

Франсуа не стал настаивать. Он торопился вернуться в свою комнату и предаться любви с Жилеттой.

Разбудили его поутру быстрые, равномерные удары — набат. Все колокола Парижа звонили одновременно, заглушаемые находящимся где-то совсем неподалеку большим колоколом собора Богоматери. Франсуа понял: это мятеж.

Несмотря на протесты Жилетты, желавшей удержать его, он поспешно оделся и, выйдя из комнаты, нашел Жана и Туссена уже готовыми. Жан сказал просто:

— Идем! Такое нельзя пропустить.

Снаружи по направлению к правому берегу валила толпа. Они присоединились к ней. Отовсюду слышался один и тот же крик:

— К Монфокону!

В этой давке Франсуа потерял на миг Жана и Туссена. Он обратился к торговцу павлиньими перьями, шагавшему рядом с корзиной, наполненной многоцветным товаром.

— А что такое Монфокон?

Столь откровенное невежество вызвало у того сочувственную улыбку.

— Монфокон — это парижская виселица. Мы туда идем снять тело несправедливо казненного Перрена Марка, дабы предать его земле по христианскому обычаю.

На каждом перекрестке толпа увеличивалась. Франсуа заметил на многих горожанах красно-синие капюшоны и спросил об этом у своего брата.

— Это цвета Парижа. Они служат опознавательным знаком для приверженцев Этьена Марселя.

Они вышли за городскую стену через ворота Тампля. Эта стена уже довольно давно служила прибежищем для бездомных. К толпе примкнула целая когорта всякого рода босяков: одни хромали, другие ковыляли на костылях… Франсуа был озадачен. Он не знал, что и думать обо всем этом. Хорошо ли он поступает, присоединившись к подобным людям? Что сделал бы на его месте Ангерран? Доброе ли это дело? Франсуа спросил мнение Туссена.

— Здесь народ, господин мой. А раз здесь народ, значит, и дело доброе.

Он спросил Жана. Тот глубоко вдохнул в себя воздух погожего зимнего дня.

— Делай, как я: дыши и смотри. Меньше всего меня заботит тот бедолага, которого мы идем снимать с виселицы. С таким же успехом я мог бы смотреть, как его вешают. Самое главное — быть здесь, среди них. Ты чувствуешь воодушевление, которое оживляет всех этих людей, да и тебя тоже? Это — Париж! Париж — нечто большее, чем просто сумма его обитателей, это существо, которое живет само по себе. Прочие города — лишь дома и улицы. А у Парижа есть душа!

Франсуа тоже наполнил свои легкие. Что правда, то правда: с тех пор, как он оказался в Париже, он уже не чувствовал себя таким, как прежде. Франсуа решил позволить себе идти и больше не изводить себя вопросами. Он поразмыслит об увиденном позже.

Они миновали Тампль, мощный замок, окруженный стенами. Он перестал быть крепостью с тех пор, как Филипп Красивый искоренил орден тамплиеров. И тут, благодаря движению толпы, они чуть ли не нос к носу столкнулись с Берзениусом. На том был красно-синий капюшон. Жан приблизился к нему и хлопнул по спине.

— Отличная у тебя шапочка, Берзен!

— Это символ свободы!

— А по-моему, ты ошибся: дурацкий колпак подошел бы тебе больше!

Ужасная гримаса исказила лицо Берзениуса, который не сразу нашелся, что ответить. Наконец он бросил:

— Ты мне за это заплатишь!

И удалился.

Франсуа заметил брату:

— От ненависти тайной он перешел к ненависти явной.

Жан пожал плечами:

— Подумаешь! Надо же было помочь ему разобраться в себе.

***

Монфокон располагался на холме Шомон, примерно на половине его высоты. О том, что виселица близко, сначала предупреждали птицы: черной тучей кружились они над какой-то точкой, еще невидимой глазу, потом до ушей доносилось оглушительное карканье, и, наконец, появлялась она сама… Франсуа добрался туда около полудня. Многочисленность толпы мешала подойти поближе, но Монфокон был хорошо виден и издалека.

Шестнадцать толстых колонн одиннадцатиметровой высоты были расположены квадратом и поддерживали поперечины. Франсуа попытался сосчитать повешенных: их оказалось не меньше шестидесяти. На некоторых еще оставались рубахи, прочие болтались голыми. Легкий ветерок раскачивал тела, вокруг летали вороны; иные усаживались мертвецам на плечи. Один из казненных был без головы — его повесили, обвязав веревкой под мышками.

В первых рядах толпы раздалось заупокойное пение. К одному из поперечных брусьев приставили лестницу, и какой-то человек ловко туда забрался. Перрена Марка узнали по отрубленной правой руке. Человек на лестнице точным ударом перерезал веревку, и одеревеневшее тело упало на землю.