Еремей Парнов - Мальтийский жезл [Александрийская гемма]

• Название: Мальтийский жезл [Александрийская гемма]
• Автор: Еремей Парнов
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Исторический детектив
• Год: 1987

Приключенческий роман «Мальтийский жезл» — третья книга трилогии.

Первые две: «Ларец Марии Медичи» и «Третий глаз Шивы». В романе рассказывается о проблемах современной науки и ее нравственных аспектах, о нелегкой работе криминалистов, и об удивительных тайнах, уходящих в глубь веков.

---

— А где травники? — спросил Люсин, никак не отреагировав на столь очевидные противоречия. — Ятрохимия, Парацельс?

— По-видимому, где-то тут, — Берсенев открыл шкаф, над которым висел гравированный портрет монаха с тонзурой и в сутане. В арке из терниев, где сплетенные колючки перемежались усатыми жучками, ящерицами и тугими бутонами роз, готическим шрифтом значилось: Alberto Magno.

Но Игорь Александрович еще недостаточно свободно ориентировался в уникальном собрании, которое уже почитал своим. В шкафу, над которым висела гравюра Альберта Великого, стояли справочники и энциклопедии: Брокгауз и Эфрон, три издания БСЭ, Британика, Большой Лярусс и уникальный словарь Дидро — Даламбера — первый свод мудрости европейской.

Интересовавшие Люсина книги хранились, как вскоре выяснилось, в секретере. Ключ к нему пришлось искать в ящиках письменного стола, забитого всевозможными бумагами и канцелярской мелочью.

Бережно перелистывая раскрашенные от руки рисунки растений, Люсин пытался представить себе, как выглядел тот, пражский травник, которому было предназначено сыграть в жизни Георгия Мартыновича роковую роль. Скорее всего, он мало чем отличался от этих пухлых растрепанных томов in octavo [105], оттиснутых в Варшаве и Дрездене. На одном из них виднелась издательская метка, изображавшая череп с выползающей из темной глазницы змеей. Зловещая виньетка напомнила Владимиру Константиновичу «Песнь о Вещем Олеге». В хаотическом клубке всяческих случайностей и впрямь проблескивали кованые звенья предначертаний.

Кроме зелейных сборников и алхимических раритетов вроде ученого труда Раймунда Луллия, изданного знаменитым Альдо Мануцием, в секретере лежали и творения современных авторов. Сложенные отдельной стопкой, они ершились множеством закладок. Здесь были работы Лосева, Аверинцева и уже знакомая монография Бариновича. Люсин собрался было задвинуть всю кипу на место, как вдруг наткнулся на знакомую голубую обложку книги, написанную другом Юрой Березсзским по горячим следам одного дела, которым он продолжал втайне гордиться. Люсин просмотрел несколько закладок с пометками Солитова и все, что значилось на закладках, добросовестно переписал в свой блокнот. В том числе и такие эмоциональные заключения, как «Бред!» и «Чушь!». Особое негодование почему-то вызвали у Солитова те места, где Березовский пускался в домыслы насчет жезла великого магистра Мальтийского ордена.

«Жезл императора мальтийский хранит достоинства ключа…» — сами собой ожили в душе строки. Неужели Солитов тоже интересовался загадкой ларца?

— Наверное, это исключительно ценные книги? — как бы вскользь уронил Люсин, перелистав напоследок лечебник из Аугсбурга.

— Не чрезмерно, — покашляв в кулак, осторожно ответил Берсенев.

— Интересно, где Георгию Мартыновичу удалось раскопать подобные редкости? Наверное, он был связан с другими любителями? — Владимир Константинович извлек из маленького ящичка давно запримеченную им записную книжку и не глядя, словно по рассеянности перелистал истрепанные, сверху донизу исписанные страницы.

— Ничего не могу вам сказать. Большая часть библиотеки перешла к моему тестю по наследству. Вы разве не знаете, что его отец был знаменитым в свое время врачом?

— Откуда ж мне знать, Игорь Александрович?

— Я-то, грешным делом, полагал, что вам все известно, вся подноготная, так сказать…

— Если бы!.. Он случайно не поддерживал контактов с коллекционерами, может быть, букинистами?

— Понятия не имею… Людмила Георгиевна ужасно переживает. Мне бы не хотелось оставлять ее надолго одну. — Берсенев весьма прозрачно намекнул, что начинает тяготиться расспросами.

— Да-да, конечно, — заторопился Люсин. — С вашего позволения я возьму на какое-то время эту записную книжку?

Глава восемнадцатая ЧУВСТВО ИСТОРИИ

С Юрой Березовским Люсин виделся теперь довольно редко, хотя перезванивались они почти ежедневно. Просто так, без особой надобности, для успокоения души. Оба были загружены работой, время с каждым годом неслось все быстрее, а суматошная московская жизнь с ее темпом и постоянным круговращением старых и новых знакомств не позволяла задержаться, прислушаться к себе, чтобы решительно поломать уже загодя сложившийся день и выкроить часок-другой для совершенно не деловой встречи.

Впрочем, когда есть искреннее желание, легко преодолеваются любые помехи. Теперь же к желанию добавлялась и настоятельная необходимость. Едва познакомившись с уничижительными выпадами Солитова в адрес Березовского, Люсин уже знал, что ему нужно сделать. И хотя едкие замечаньица профессора не имели очевидной связи с делом, которое ему выпало вести, Владимир Константинович нутром чувствовал, что может выплыть неожиданная пожива.

Долгожданная встреча состоялась в кафе, в высоком зале с балкончиками, резными балками, фонарями из разноцветных стекол и узким витражным окном. В том самом, овеянном легендами собрании вольных каменщиков, где ныне стояли вполне заурядные столики.

Люсин сразу набросился на Березовского:

— Слушай, твоя книжица попалась на глаза одному, прямо скажем, незаурядному человеку. И, представляешь, он нашел у тебя массу ошибок, особенно по части исторической реконструкции возможных событий. Может такое быть?

— Почему нет? Ведь что такое историческая реконструкция? Мост над пропастью незнания. Логически вычисленный вариант. Всплывают новые факты и волей-неволей приходится производить переоценку. Порой весьма радикальную… Кто он, этот твой человек?

— Пропавший без вести химик. Ничего себе формулировочка для мирного времени?

— Химик? — удивился Березовский.

— К тому же великий любитель и знаток всяческой флоры.

— Тогда рассказывай! И без твоих милицейских штучек. Не заставляй вытягивать из себя клещами. Если нужна самая страшная клятва, я ее охотно дам. Даже кровью готов подписаться. Ведь, судя по всему, твой несчастный клиент определенно подписал договор с дьяволом. Боюсь, вы не там его ищете, старший оперуполномоченный. Он, надо полагать, находится в настоящий момент в аду. Играет в кости с другими чернокнижниками.

— Перестань паясничать, — спокойно заметил Люсин, дав приятелю выговориться. Он знал, что тот становится особенно многословным, когда хочет скрыть снедающее его нетерпение.

— Ну, давай-давай, — с азартом принялся понукать Березовский, — к чему эти длинные предисловия? Не прошло и десяти лет, как Холмс вспомнил, что у него есть Ватсон.

— Тогда тем более можно потерпеть еще десять минут.

— А зачем?

— Хотя бы для того, чтобы дать возможность собраться с мыслями, — Люсин прикинулся обиженным. — Ладно, слушай и мотай на ус, — хитро подмигнув, он принялся излагать обстоятельства дела. Начав с описания необыкновенного сада и опуская второстепенные эпизоды, он вскоре дошел до замечаний на закладках, обнаруженных в Юрином романе.

— Так прямо и было написано: бред и чушь? — усомнился заметно уязвленный Березовский.

— Из песни слова не выкинешь, — мстительно ухмыльнулся рассказчик.

— И чем мотивировался столь суровый приговор?

— Насколько я мог разобраться, двумя позициями. Во-первых, он считает, что мальтийские, а заодно и альбигойские реликвии могли попасть в Россию самыми различными путями. Нет, он не отрицает твою версию. Более того, даже приводит имена наиболее видных французских аристократов, нашедших приют при дворе Екатерины, а затем Павла. В частности, виконта де Каркассона, зачисленного в Измайловский полк поручиком.

— Какая нам разница, кто именно, спасая голову от гильотины, прихватил с собой ритуальные сокровища? Корнет де Кальве, достославный предок нашей Веры Фабионовны, или твой Каркассон! Историческая логика от этого ничуть не страдает.

— Согласен, Юра, ты только не горячись. — Люсин помолчал. — Дальше действительно начинаются осложнения. Твой оппонент, например, вообще считает, что Павел располагал лишь незначительной частью документов. Основная масса, по его мнению, осела где-то в Чехословакии, то есть в Чехии. Богемии по-тогдашнему.

— Откуда это следует?

— Откуда следует? — Люсин взглянул на друга. — Такое имя, как Роган, тебе что-нибудь говорит?

— Герцог-кардинал? Который оказался замешанным в скандальном деле об ожерелье? Я исследовал эту версию.

— Имеется в виду другой Роган [106], родственник. Он бежал от якобинского террора в Австрию и был с распростертыми объятиями принят при дворе императора Священной Римской империи. — Люсин заглянул для верности в блокнот. — Связанный кровными узами почти со всеми правящими династиями Европы, он в любой стране чувствовал себя как дома. Купив поместье где-то в Северной Чехии, этот Роган де Жомини сделал все от него зависящее, чтобы сосредоточить в своих руках фамильные реликвии. Именно ему император поручил вести матрикулы ордена Золотого Руна… Теперь ты понимаешь, почему твои попытки связать дом Роганов с видамами Монсегюра подверглись такой уничижительной критике?