Еремей Парнов - Мальтийский жезл [Александрийская гемма]

• Название: Мальтийский жезл [Александрийская гемма]
• Автор: Еремей Парнов
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Исторический детектив
• Год: 1987

Приключенческий роман «Мальтийский жезл» — третья книга трилогии.

Первые две: «Ларец Марии Медичи» и «Третий глаз Шивы». В романе рассказывается о проблемах современной науки и ее нравственных аспектах, о нелегкой работе криминалистов, и об удивительных тайнах, уходящих в глубь веков.

---

Прослышав, что где-то в Ночере хранится список с секретного спагерического сочинения, кардинал, будучи охоч до всего запретного и таинственного, спешно снарядил своего нового секретаря в поездку. Вместе с инструкциями ему вручили туго набитый золотыми флоринами кошель и длинное послание к епископу Ночеры. Несмотря на то что даже папы не брезговали алхимическими изысканиями, дело это было чрезвычайно тонкое и даже рискованное. Мельхиор однако чувствовал себя на седьмом небе. Впервые в жизни ему предоставлялась возможность попутешествовать в крытом возке, запряженном мулами.

Епископ встретил посланца как родного. Поселил у себя во дворце, приставил расторопных слуг и вообще окружил заботой и лаской. Вскоре искомый список был обнаружен, и Мельхиор незамедлительно приступил к его расшифровке. Работал он со вкусом, не торопясь, потому что путь предстоял и долгий, и трудный. Следовало соблюдать осмотрительность, ведь бредущего в алхимических потемках на каждом шагу подстерегают ловушки. Вначале Мельхиор попытался овладеть условными значками алхимиков, выражавшими подчас самые разнообразные понятия. Трудность состояла не только в том, что одним и тем же символом обозначались, допустим, Солнце и золото, железо и Марс. Это-то лежало на поверхности. Любой школяр знал о сродстве семи планет и семи металлов. Поднаторев в расшифровке, здесь можно было не бояться ошибки. Само собой становилось понятно, когда речь шла о меди, а когда о Венере, приуроченной к опыту. Куда труднее оказалось постичь другие сопоставления. Так, например, одинаковыми рогатыми и перечеркнутыми кружками изображались каменная соль и созвездие Тельца, дух и спирт. Как тут разобраться, что к чему? С другой стороны, сублиматум — возгонка ртути — представлялась сразу в двух вариантах:

и

Пришлось потратить, не жалея свечей, не одну ночь, прежде чем начали понемногу спадать покровы с таинств. После многомесячного бдения Мельхиор знал спагерическую знаковую систему почти наизусть, словно нотную грамоту. Но он понимал, что одного этого еще недостаточно. Требовалось большее: научиться мыслить спагерическими иероглифами, чтобы высвободилась в сознании волшебная суть, запечатленная в них, как в герметических сосудах. Даже гуляя с вощеной табличкой по саду, он совершенствовал память, чертя и стирая чернокнижные письмена:

(кипячение),

(возгонка),

(очищение). А там и обозначение сроков постиг, без чего нельзя было повторить ни единого опыта:

(годичный),

(дневной),

(ночной).

Уже после всего раскрылась тайна слегка подчеркнутых в тексте букв. Литера «В» означала баню, «Е» — квинтэссенцию, «N» — замазывание, «Н» — сгущение и слой на слое — троекратная «S». Окончание же великого деяния олицетворяла магическая гексаграмма, живописующая единение огня и воды.

В совершенстве овладев словарем и грамматикой языка-шифра, Мельхиор фон Блаузее принялся за чтение рукописи, озаглавленной «Дорога дорог», в которой содержался верный рецепт изготовления философского камня. Она была составлена в виде письма Арнольда из Виллановы папе Бенедикту Одиннадцатому [122], домогавшемуся под угрозой костра разоблачения секрета.

«Почтенный отец! — обращался к своему тюремщику брошенный в тесную одиночку ученый. — Приблизь с благоговением ухо и знай: ртуть есть семянная жидкость всех металлов… И вот доказательство. Всякое вещество состоит из элементов, на которые его можно разложить. Возьму неопровержимый и легко понимаемый пример. С помощью теплоты лед легко расплывается в воду, значит, он из воды. И вот все металлы растворяются в ртути, значит, ртуть есть первичный материал всех металлов…»

Размышляя над смыслом начальных фраз, Мельхиор задумчиво бродил по мозаичным дорожкам, вдыхая пряный аромат белоснежных лилий. Незаметно для себя он забрел в самую глухую часть сада и оказался возле решетки, отграничивающей владения монастыря святой Екатерины Сиенской [123].

В этой смиренной обители ордена святого Доминика укрылись от мира девять молодых монахинь, отданных на попечение Леоноре дельи Альбериге, девятнадцатилетней аббатисе. Все они, не исключая и саму Леонору, дочь герцога, приняли постриг исключительно под давлением семьи и томились в монастырских стенах, куда их привезли семилетними девочками.

Густую скуку неизменного, как похоронный обряд, распорядка с его литургиями и литаниями не могла скрасить даже повсеместно распространившаяся свобода нравов. Роскошь, окружавшая «христовых невест», принадлежавших к самым знатным фамилиям, не могла долго противостоять беспросветной тоске и одолевавшему плоть зову. Напротив, изысканные яства и заморские вина, подаваемые к трапезе, лишний раз развязывали воображение, заставляя с болезненным интересом прислушиваться к искушающим нашептываниям товарок по заточению.

Не способствовали строгому выполнению обета и наряды девиц, выгодно подчеркивающие природное очарование и стать. Не составляло тайны, что почти у каждой есть высокопоставленный покровитель — граф или герцог, а то и церковный прелат. Свиданья устраивались легко. Посещение обители было не только разрешено неписаными правилами, но и считалось хорошим тоном, привлекая всяческих вертопрахов.

В дни карнавала, который в иных местах растягивался чуть ли не на полгода, залы для общих молитв превращались в маскарадные чертоги. Вереницы смеющихся гостей с хохотом проносились по аскетическим дортуарам. Чем фривольнее была маска, тем больший успех выпадал на долю ее обладателя. Не желая ни в чем отставать от своих веселых гостей, предприимчивые монашки, случалось, даже решались примерить мужское платье. И это тоже сходило с рук. Своим откровенным презрением к пережиткам раннехристианской морали итальянские монастыри резко отличались от орденских заведений во Франции и немецких землях. Распущенность, по-своему бытовавшая и там, тщательно скрывалась за внешним, подчеркнуто ханжеским благолепием.

Вот почему Мельхиор сперва даже не понял, с кем он имеет дело, когда его рассеянно блуждающий взор нежданно остановился на смуглой мордашке, мелькнувшей в зарослях фиговых деревьев.

При виде остолбеневшего богослова с восковой табличкой в руках незнакомка смело выступила из тени красиво рассеченных шершавых листьев и, словно давая разглядеть себя со всех сторон, повернулась бочком. На ней было узко облегающее короткое платьице из тончайшей шерсти и кокетливая шапочка, перевитая ниткой крупного жемчуга. У корсажа белели тугие бутоны роз. Лишь на левом плече виднелся вышитый крестик, изобличая аббатису доминиканского ордена. Уставной головной накидки не было и в помине, и это почему-то больше всего смутило бедного богослова.

Только дьявол мог принять столь обольстительный и греховно кощунственный облик.

Мельхиор как завороженный сделал шаг и приблизился к самой решетке.

— Вам угодно о чем-то спросить меня, домине доктор? — перебирая граненые четки, улыбнулась она.

— Нет, монна [124], — пробормотал он, преодолевая смущение.

— А я видела вас однажды в церкви святого Рокко.

— В самом деле? — почему-то обрадовался Мельхиор. Увлеченный своими учеными занятиями, он беззастенчиво пропускал службы, выходя только к терции. Теперь он припоминал, что тогда на празднике матери божьей Марии пел хор «христовых невест». — В черно-белом облачении вы выглядели совершенно иначе.

— Хуже или лучше? — в лукавом смущении потупилась аббатиса и, сломав ветку цветущей акации, бросила ее через пики ограды.

Мельхиор замешкался с ответом и, припав на колено, словно принимая присягу, поднял цветущий символ вечной жизни и чистоты. Знак табернакля. Знак таинственной скинии с дарами чудес.

С той встречи для них началась любовь — невозможная, непозволительная, преступная. Для дочери герцога и тирана это было лишь средством избавиться от смертельной скуки, очередной забавой, которую легко оборвать и забыть. А безземельный рыцарь, сбежавший от нищеты на чужбину, и впрямь вплотную приблизился к смерти, став бессловесной игрушкой своей легкомысленной донны. Алхимические бредни пришлось оставить. Забросив расшифровку «Дороги дорог» ради владычицы мечтаний и дум, Мельхиор рисковал лишиться благоволения кардинала. Его выручила только свара в римской курии. Высокопреосвященному князю церкви было теперь не до спагерического искусства. Впервые после семидесятишестилетнего перерыва в Ватикане собирался чрезвычайный конклав. Среди кардиналов, собравшихся на выборы наместника святого Петра, итальянцы составляли жалкое меньшинство. Основной тон задавали французы, жаждавшие поскорее вернуться в Авиньон, дабы вновь предаться привычным излишествам и лени. Однако полного единства в их стане никогда не было. Северяне, стремясь протащить на престол своего человека, интриговали южан, а южане готовы были сговориться с кем угодно, чтобы только не пропустить бретонского или нормандского варвара.