Маргарет Пембертон - Горе от богатства

• Название: Горе от богатства
• Автор: Маргарет Пембертон
• Издательство: АСТ
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1999
• ISBN: 5-237-01213-2

Чернокудрая Маура Сэлливан. безродная и нищая ирландская крестьянка, плывшая в Америку с единственным багажом – надеждой на будущее, – внезапно оказалась избранницей Александра – великолепного молодого сына нью-йоркского миллионера. Доверчивая девушка безоговорочно поддается чарам Александра, но слишком скоро понимает, что тот, кому она безоглядно подарила свое сердце, просто использует ее как орудие мести отцу…

---

Когда небо на востоке озарилось первыми лучами рассветного солнца, Александр медленно поднялся с кресла. Он отомстит за смерть Дженевры. Отец дорого заплатит за причиненное зло. И в память о Дженевре он никогда никого не полюбит. Ни-ког-да!

В тот же день, когда лорд Пауэрскот уезжал в Англию, Александр покинул его гостеприимное поместье и направился в порт, откуда отплывали пароходы в Америку. Лорд Пауэрскот настойчиво рекомендовал ему воспользоваться в путешествии услугами одного из своих камердинеров, и Александр с благодарностью согласился. В то время, как камердинер в последний раз проверял, все ли уложено, лорд Пауэрскот с беспокойством обратился к Александру:

– Вы уверены, что сможете перенести столь длительное путешествие, друг мой? Может быть, все-таки немного повремените с возвращением в Америку и съездите со мной в Лондон? Обещаю, скучать не придется, если захотите – осмотрите красоты нашей столицы. Побываете в Солсбери и Стратфорде.

Александр покачал головой. Он был тронут отеческой заботой лорда Пауэрскота, но не мог дольше злоупотреблять его гостеприимством. Не мог, да и не хотел. Его снедало желание лично сообщить отцу о смерти Дженевры. Александр хотел увидеть лицо отца в то мгновение, когда объявит, что никогда не простит его; что разрушит его жизнь, так же как отец разрушил их с Дженеврой жизни; когда скажет отцу, что заставит его заплатить за причиненное зло.

– Нет, сэр, благодарю вас, но я уже принял решение.

Лорд Пауэрскот понял, что настаивать бесполезно. Александр и так уже вынужденно прогостил у него шесть месяцев, а для молодого человека двадцати одного года это бесконечно длинный срок. Неудивительно, что Александр стремится вернуться домой к семье и друзьям.

Открытая коляска уже поджидала лорда Пауэрскота, который искренне привязался к Александру.

– Bon voyage, друг мой, – сказал он ласково. – Кланяйтесь отцу.

Отец!

От напряжения у Александра заиграли желваки. Он, конечно, передаст отцу поклон, но только из уважения к лорду Пауэрскоту. А затем выплеснет ему в лицо все свое презрение, горечь и ненависть.

Сорок миль от Уотерфорда до Квинстауна Александр проделал поездом. Он угрюмо смотрел в окно: пейзаж был на редкость однообразный – одна трава. Изредка это однообразие нарушала кучка прибившихся друг к другу глинобитных лачуг с полуголыми ребятишками у дверей. Квипстаун оказался еще хуже. Александр нанял извозчика, чтобы доехать от вокзала до порта, хотя они находились совсем рядом. Грязные, заваленные отбросами улицы привели его в ужас.

Лорд Пауэрскот заказал ему каюту на «Скотий», судне компании «Кунард». Александр знал, что плывет первым классом в каюте-люкс. Новостью оказалось то, что этим же пароходом в Америку отправлялись бедняки-эмигранты, разумеется, в трюме – как можно дальше от пассажиров первого класса.

– Боже! – недовольно вырвалось у Александра, когда женщина в лохмотьях с хнычущим ребенком на руках прошла совсем близко от него и оставила на рукаве его морской куртки сопливый след. Тиль, его новый камердинер, тут же бросился к нему и ловко привел куртку в порядок.

– Сожалею, сэр, они не должны бы пускать сюда эмигрантов. Но на борту обычно мало джентльменов, поэтому и условий нет.

Это Александр видел. На причале стоял всего лишь один элегантный экипаж, в котором сидела пожилая дама и смотрела на толчею и грязь вокруг с таким же ужасом, как и Александр. Впереди одинокий джентльмен с камердинером поднимался по трапу первого класса. Основную же массу отплывающих составляли оборванные, грязные ирландцы. Они путешествовали четвертым классом и поэтому поднимались по отдельному трапу.

– Голодранцы, сэр, – с презрением отозвался камердинер Тиль, поправляя на своем плече дорожную сумку Александра. Сам Тиль был англичанином. – Но на борту они вас не потревожат. Вы их не увидите и не услышите, сэр.

Это обрадовало Александра. Когда они направлялись к своему трапу, Александр заметил, как сквозь толпу эмигрантов протискивается белокурая девушка. Ее черное траурное шелковое платье с кринолином резко выделялось на фоне домотканых платков и изношенной одежды окружающих. Когда она пробегала мимо Александра к поджидавшему ее экипажу с пожилой дамой, он успел рассмотреть заплаканное лицо девушки.

«Интересно, – подумал Александр, – она плачет из-за недавней потери или потому, что очутилась среди этих оборванцев?»

– За их проезд часто платят землевладельцы, сэр, – произнес Тиль, стараясь угадать, о чем думает хозяин. – Так легче всего от них избавиться.

Александр кивнул. Лорд Пауэрскот рассказывал ему, как трудно отделаться от этой рвани, чтобы освободить земли для разведения овец – куда более прибыльного занятия.

Девушка в черном платье уже уселась в экипаж, и хотя ее лица не было видно, Александр понял, что пожилая дама успокаивает ее, а девушка все еще плачет.

– Слава Богу, добрались, сэр, – сказал Тиль с облегчением, когда они подошли к трапу. – Я подготовлю вашу каюту и прослежу за остальным багажом, сэр.

Александр с удовольствием ухватился за поручни трапа – еще не окрепшая после травмы нога побаливала. Сэр Ральф Финнз-Бортон советовал Александру некоторое время пользоваться тростью, пока нога полностью не оправится, но гордость помешала юноше последовать совету доктора. Теперь он очень сожалел об этом.

– Как вы себя чувствуете, сэр? – с участием спросил Гиль.

Александр кивнул и отпустил поручни. Он поднимался по трапу, чуть прихрамывая. Это было признаком физической слабости, с которой Александр твердо решил расстаться за время путешествия. Он проведет в море десять дней, и все это время будет напряженно упражняться. Он хотел предстать перед отцом в отличной форме, без каких-либо признаковувечья. Отец! У Александра непроизвольно сжались кулаки, и в который раз подумал о том, что скажет ему, как отомстит.

Прошло уже несколько дней, а Александр никак не мог придумать, как отомстить отцу. Все способы, приходившие в голову, были несоизмеримы со злом, которое причинил ему отец. Дженевра умерла в уверенности, что Александр ее разлюбил, что он никогда не любил ее по-настоящему. Часами Александр стоял на палубе, устремив взгляд на вздымающиеся светло-зеленые воды океана, слезы катились у него по лицу. Что он делал в то мгновение, когда Дженевра умирала? Разговаривал с лордом Пауэрскотом? Играл с ним в шахматы? Ел, пил или даже смеялся? Но хуже этих страданий было другое – Александр часто просыпался по утрам с чувством, что Дженевра жива, и с ужасом вспоминал, что ее больше нет.

Он ни с кем не общался, ел в своей каюте, сидел в одиночестве на палубе и сразу же уходил, засунув руки глубоко в карманы, как только кто-либо присаживался неподалеку.

Палуба первого класса была просторной, и он много ходил, тренируя ноги, чтобы не осталось и следов хромоты. Кормовая часть верхней палубы соседствовала с кормой нижней, отведенной для эмигрантов, и поэтому почти всегда была безлюдной. Александр попросту не замечал эмигрантов, а поскольку именно на корме можно было находиться в полном одиночестве, здесь он и проводил большую часть времени, устремив печальный взгляд на океан либо на крошечную часть нижней палубы, отведенную эмигрантам.

Мужчины и женщины в четвертом классе плыли раздельно. Мужчины томились от безделья, сбивались в группы, а на другой стороне, за перегородкой, женщины старались по возможности наладить быт, качали младенцев, готовили пищу из жалких запасов, взятых в дорогу, стирали в морской воде, которую ведрами поднимали на палубу, и развешивали выстиранное где только можно. Они ютились в такой тесноте, что Александр не понимал, как они вообще умудряются что-то делать. Тиль где-то разузнал и рассказал ему, что британское правительство разрешает пароходным компаниям брать на борт не более шестисот эмигрантов, но на «Скотий» их было не менее тысячи. Александр не сомневался в словах камердинера. Черный зев вел во чрево корабля, где в невообразимой грязи коротали время те, кто не смог выбраться на палубу.

Александр стоял на корме первого класса, а женщины снизу бросали на него украдкой любопытные взгляды, мужчины же смотрели с неприкрытой злобой. Но Александр не видел этой враждебности. Он был слишком поглощен своим горем, чтобы замечать происходящее вокруг, а если бы и заметил, отнесся бы к этому с высокомерным безразличием. Они были для него ирландской рванью, такой же, как ирландцы Нью-Йорка, чьи ряды эти эмигранты скоро пополнят. Александр воспринимал их не как человеческих особей, а наравне со скотом.

Океан становился все неспокойнее, брызги уже долетали до нижней палубы, и самые боязливые поспешили спуститься в душный тесный трюм, где все они жили и спали в страшной тесноте. Александр не двинулся с места. Он поднял ворот куртки, чтобы защититься от брызг, и погрузился в думы, которые мучили его днем и ночью. Как заставить отца заплатить за зло, которое он причинил, возомнив себя почти богом и уверовав, что может распоряжаться чужими судьбами Если просто убить, смерть прекратит его страдания. А он, Александр, обречен страдать из-за его подлости до конца дней. Нет, убийство – слишком легкий выход, слишком милосердный…