Альберт Санчес Пиньоль - В пьянящей тишине

• Название: В пьянящей тишине
• Автор: Альберт Санчес Пиньоль
• Издательство: Мир книги
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2006
• ISBN: 5-486-00793-0

На богом забытый острой в Антарктике приезжает новый метеоролог. И обнаруживает, что его предшественник бесследно исчез. Единственный обитатель острова – смотритель маяка – молчит, явно что-то скрывая. Но вот наступает ночь... Первая в череде безумных ночей! Он должен выжить. Не сойти с ума. И понять, что это за странное существо, с которым столкнула его судьба? Отвратительный монстр? Или самая прекрасная и желанная в мире женщина?

---

– Стой! По порядку рассчитайсь! Сколько вас, воню­чих ирландцев? – вопрошал он, словно не умел считать до двух.

– Мы едем одни, – всегда отвечал ему Том.

Они рыскали в наших рюкзаках, перелистывали тет­ради для занятий гельским, заставляли нас снять шер­стяные шапки, и даже ботинки и необычайно длинные гольфы. И никогда ничего не находили. Но кто-то, на­верное, нас выдал. Однажды, когда мы встретились с патрулем, я учуял что-то неладное. Кроме солдат и сержан­та с бычьими глазами там был английский офицер. Прямой, как столб, с серыми прозрачными глазами и шелком в голосе, скрывавшим жестокость нрава. Од­ним словом, такой же, как все английские офицеры.

– Стой! По порядку рассчитайсь! Сколько вас, воню­чих ирландцев? – повторил свой всегдашний вопрос сер­жант.

– Мы едем одни, – сказал Том.

– Нет, – сказал офицер. – Есть еще ваши велосипеды.

Они их тут же разобрали. Внутри полой рамы моего ве­лосипеда нашли письмо. Записку, которую посылали своим товарищам республиканцы, чтобы отменить назначен­ную ранее подпольную встречу. Этого было достаточно.

На суде был разыгран настоящий спектакль. Белые парики, пурпурная бархатная мантия судьи, трибуна из красного дерева – и вся эта роскошь ради двух мальчи­шек. Ради того, чтобы снять с судей моральную ответ­ственность за выносимые ими приговоры. Мне здорово повезло, хотя это и было несправедливо. Адвокат, кото­рого наняла школа Блэкторна, построил свою защиту на том, что велосипедов было два, а записка только одна. Таким образом, один из обвиняемых невиновен, вне вся­кого сомнения. Выбранная им линия защиты являлась, скорее, просьбой о помиловании, дверцей, открытой для благосклонности судьи. И она возымела некоторое действие. В то время Блэкторн считался образцовым коллаборационистским учреждением. Никому не хоте­лось наносить ущерб его престижу, вынося приговор двоим ученикам. В конце концов, от меня потребова­лось только публичное покаяние; судья спросил, каково мое мнение о судьбе Ирландии. Задав вопрос в такой форме, он толкал меня на путь отступничества.

– Я абсолютно убежден, что Ирландию и Англию до скончания веков будут связывать единые линии изобар.

– Вот видите, господин судья. – Адвокату пришлось прибегнуть к импровизации. – Прекрасный ученик Блэкторна, будущий техник морской логистики. Мы не можем допустить, чтобы заблуждения юности прервали его прекрасную карьеру.

Том был непреклонен:

– Я думаю, господин судья, что даже линии изобар не могут способствовать присоединению Ирландии к Ан­глии.

Адвокату не оставалось ничего другого, как тщетно настаивать на болезни Тома. Меня приговорили к штра­фу, что было чисто формальным наказанием. Тома при­говорили к двум годам тюремного заключения в тюрьме Дебурга, где у него обострилось заболевание легких, и он погиб. Так ведут себя все тирании цивилизованных стран. Сначала двум праведникам угрожают костром, но потом одного из них вдруг освобождают, симулируя снисхождение, вовсе им не присущее. Я запомнил на всю жизнь, как вел себя Том на процессе. Он заявил, что велосипед принадлежал ему. Соответственно, он взял вину на себя. Он знал, что погибнет в тюрьме, и после суда набросился на меня. Почему? Потому что сво­им идиотским ответом я мог вызвать гнев судьи и в этом случае его жертвоприношение оказалось бы на­прасным.

– Я самый чахоточный из всех патриотов Ирлан­дии, – заявил он за день до суда, слегка изменив свою ко­ронную фразу. Из-за его хронической болезни я был по­лезнее для нашего общего дела. Это эмпирическое заключение не могло подвергаться обсуждениям. Его те­ло являлось лишь частью передовой линии фронта, а потому его можно было принести в жертву. Том, как многие другие, считал свою судьбу подобием винтовки; задача состояла лишь в том, чтобы выстрелить прицель­но. А в наше время великодушие тоже служило пулей. Я вспоминаю об этих событиях сейчас, по прошествии времени, и вижу двух щенков, у которых еще слезятся глаза. Но настоящие борцы за идею всегда несколько ин­фантильны. Нам было по девятнадцать лет.

В год окончания школы Блэкторна я еще не достиг со­вершеннолетия, и мне назначили гражданского опекуна. Обычно опекунами становились люди бедные, заинтере­сованные только в том небольшом пособии, которое вы­плачивала администрация в обмен на угол для сирот – до того момента, когда те смогут самостоятельно существо­вать. Судьба улыбнулась мне и на этот раз. Я, безуслов­но, начал бы самостоятельную жизнь с дипломом ТМЛ, но без моего опекуна я навсегда остался бы тем, кем был по окончании школы, – выпускником Блэкторна.

Это была весьма своеобразная личность: франкма­сон, астроном, хороший переводчик с русского языка и отвратительный поэт. С первого же дня он почуял мой непокорный характер и прилагал все усилия к тому, что­бы мне не пришло в голову в один прекрасный день вступить в ряды республиканской армии. Можно ли на­звать его коллаборационистом? Отнюдь. Этот человек был из тех патриотов, которые не хотели выдать себя, для которых насилие является чем-то вроде богохульст­ва в светском обществе.

Он запретил мне искать работу до того, как я завершу образование по программе, которую он собственноруч­но составил. Среди упражнений, которые мне предлага­лись, были просто странные и весьма странные. В каче­стве тем сочинения встречались, например, такие: «Основы человеческой глупости, которые объясняют политическую власть императоров, царей, кайзеров и британского парламентаризма», или «Приведите шесть доводов, в соответствии с которыми бельгийцы недостойны иметь государство, и шесть доводов в поль­зу создания государства в Квебеке, а затем наоборот», или «Сравните историю империи Мономотапа с кашта­ном». Однако он никогда напрямую не говорил об Ир­ландии.

Далеко не все задания были письменными, большин­ство из них были практическими. Одно из них, напри­мер, состояло в том, чтобы просидеть ровно шесть минут и тридцать секунд посреди зеленого луга. На про­тяжении этого времени я должен был записать все фор­мы жизни внутри небольшого прямоугольника, обозна­ченного при помощи веревочек и тесемочек. Вначале я не замечал ничего кроме травы, но постепенно перед моими глазами возникало неисчислимое множество ползучих, летучих и подземных насекомых. Жизнь ки­пела повсюду, и ветер тоже был живым, и все сущее об­разовывало сложное единство, которое невозможно было описать словами. Вот слова, произнесенные моим опекуном в тот день: «У вас было шесть минут и трид­цать секунд, представьте себе тридцать первую секунду и напишите сочинение на тему: «Элементы наблюдае­мого прямоугольника, лишенные смысла». Он никогда не ставил мне «неудовлетворительно», но, если резуль­тат его не устраивал, просто заставлял меня повторить задание. Однако в случае необходимости это могло по­вторяться до бесконечности. Сочинение стоило мне трех месяцев размышлений. Я переписывал и переписывал его, пока, наконец, в один прекрасный день не написал лаконичную фразу: «Единственным лишенным всякого смысла элементом является сам прямоугольник».

Потом наступил черед сорняков в прямоугольнике. Мне надлежало тщательно прополоть его. Наставник велел отделить сорняки от полезных растений. Посколь­ку я совсем не разбирался в травах, мне приходилось рыться в энциклопедиях всякий раз, перед тем как вырвать какую-нибудь из них. «Это не сорняки, – говорил он мне об одних травах, – из их листьев можно завари­вать чай. И это тоже не сорняк, – защищал он дикую спаржу, – ее можно употреблять в пищу, более того, это деликатес. И та трава тоже не бесполезна: как можно записывать ее в сорняки, если в мае она расцветает пре­красными белыми цветами?»

Наконец, осталось только одно растение. Толку от него не было, никакими тайными свойствами оно не обладало. Его темные колючие листья содержали ядовитый сок, твердый ствол был некрасив. Мой наставник размышлял: «Хорошо, это растение ни на что не пригодно, но если мы вырвем его, будет ли смысл во всех остальных травах?» – «Они потеряют свой смысл», – сказал я. – «И к какому же выводу вы пришли?» – «Что сорной травы не бывает». – «Можете считать, что вы выполнили задание».

Другое задание: следить за любым человеком, по сво­ему выбору, в течение двух дней, записывая все: каждое его слово, мнение, движение, действие, секреты и так да­лее. Из детского озорства я выбрал объектом его самого, и он не возражал. Затем он потребовал, чтобы я данную личность оценил критически. Я сказал, что если хорошо знаешь какого-то человека, то не можешь судить его. «Можете считать, что вы справились с этим упражнени­ем», – был его ответ.

Но главный урок, который он мне преподал, состоял в следующем. В нашем мире можно действовать только в двух направлениях: двигаясь вперед, к жизни, или на­зад, к смерти. Самый непросвещенный угольщик мог избрать путь жизни, а какой-нибудь литературный ге­ний, озабоченный судьбами страны и эпохи, – путь смерти. Положение в обществе не имеет значения. Я по­мню, мой опекун умер через три дня после моего граж­данского совершеннолетия. Он простился со мной на смертном одре со спокойствием человека, оставляюще­го начатое дело в надежных руках, и говорил о болезни, которая сжигала его, с точностью критика, который оце­нивает произведения искусства, созданные другими художниками.