Бхагаван Раджниш - Автобиография духовно неправильного мистика

• Название: Автобиография духовно неправильного мистика
• Автор: Бхагаван Раджниш
• Жанр: Эзотерика
• Год: 2001
• ISBN: 5-220-00391-7, 5-344-00084-7

Ошо, может быть, величайшая Сущность, посетившая нашу планету в последние столетия, конечно же, не писал автобиографий. Эта книга составлена из отрывков его выступлений, лекций, ответов на вопросы и — изредка — информации, исходящей от других людей.

Ошо, будда-хулиган, пришедший «разворошить этот спящий муравейник», уже более десяти лет назад ушел с Земли, но как же ясно слышен его голос с каждой страницы этой и других его книг...

---

Мне тоже все это говорили, но я уже в детстве решил, что останусь собой, чем бы это ни грозило. Как бы я ни поступал, хорошо или плохо, но я был самим собой. Даже если я попаду в ад, у меня, по крайней мере, останется чувство удовлетворенности тем, что я сам выбирал свой жизненный путь. Может быть, он заведет меня в ад — ну и ладно. Но я не испытывал бы счастья даже в раю, если бы попал туда, руководствуясь чужими советами, мыслями и учениями. Это означало бы, что я оказался там против своей воли.

Поймите меня правильно. Даже рай покажется сущим адом, если попал туда против своей воли. Но если ты следовал велениям собственной души, тебе и в аду будет хорошо, словно в раю.

Рай там, где распускаются цветы твоего истинного Я.

Ад там, где твое Я топчут, а тебе что-то навязывают.

В моем городке, как и всюду на Востоке, каждый год ставили «Рамлилу» — спектакль о жизни Рамы. Человек, который играл обычно роль Раваны, врага Рамы и похитителя его жены, был известным в наших местах борцом. Он был чемпионом штата, а вскоре должен был отправиться на общенациональное первенство. По утрам мы с ним почти в один и тот же час купались в реке и со временем подружились. Я его как-то спросил: «Вы каждый год перевоплощаетесь в Равану и каждый год терпите поражение. В тот самый миг, когда вы собираетесь сломать лук Шивы, чтобы жениться на Сите, дочери Джанаки, появляется гонец, который приносит весть о пожаре в вашей столице Шри-Ланке. И вы спешите туда, возвращаетесь в свою страну, а Рама тем временем сам ломает лук и женится на девушке. Вам не наскучило каждый год разыгрывать одно и то же?»

«Но так сказано в пьесе», — ответил он.

«Все в наших руках, — возразил я. — Я вот что предлагаю. Вы, должно быть, и сами знаете, что зрители на спектакле просто дремлют, они ведь из года в год, из поколения в поколение видят одно и то же. Давайте прибавим спектаклю остроты!»

«Ты о чем?» — спросил он.

«А вы вот что попробуйте...» — начал я...

И он это сделал!

Когда появившийся на сцене гонец объявил: «Ваша столица, золотая Шри-Ланка, объята пожаром — спешите!», мой друг громогласно заметил: «Заткнись, болван!» — да еще на английском языке!

Именно это я тогда ему предложил. И все, кто спал в зале, тут же проснулись: «Это же „Рамлила“! Откуда тут английский язык?»

А Равана на сцене продолжал: «Катись отсюда. Пусть столица горит, мне плевать. Вечно меня обманывали, но теперь-то я точно женюсь на Сите!»

Тут он схватил лук Шивы, разломал его в щепки и швырнул куда-то в сторону гор. Это ведь был бутафорский лук, из обычного бамбука. Потом Равана спросил Джанаку: «Где дочь твоя? Веди ее сюда! Меня авиалайнер ждет!»

Вот потеха была! Сорок лет прошло, но и сейчас, когда я встречаю людей из своего городка, они вспоминают ту постановку и говорят: «Никогда ничего подобного не видели».

Директор театра тут же опустил занавес. Актер, игравший Равану, был отличным борцом, и потребовалась дюжина ребят, чтобы увести его со сцены.

В тот день «Рамлилу» не повторяли. А на следующий день Равану заменили, удалось подыскать другого актера.

А мы с «настоящим» Раваной встретились у реки. «Да, меня теперь точно уволят», — посетовал он.

«Но вы же видели, что зрители хлопали, радовались, смеялись! — сказал я. — Год за годом вы играли одинаково — и никто не веселился, никто не аплодировал. Вы правильно поступили!»

Религия требует определенных религиозных качеств. Но чего религии всегда недоставало, так это чувства юмора.

Мне уже не разрешали встречаться с местными актерами. Руководство театра высказалось предельно ясно: если кого-то из актеров увидят беседующим со мной, к спектаклю его не допустят. Об этом не предупредили только одного работника, хотя он не был актером...

Он был простым плотником. Подрабатывал тут и там, в том числе и у нас дома. И я как-то ему сказал: «Знаете, у меня не получается встретиться ни с кем из актеров. Они боятся, что повторится то же самое, что было в прошлом году! Но разве это кому-то навредило? Всем понравилось — всем зрителям, всему городу. Но теперь они за всеми актерами следят, а меня к ним на пушечный выстрел не подпускают. Но вы не актер, у вас совсем другая работа. Помогите мне».

«Знаешь, в прошлом году получилось так здорово, что я готов. Чем я могу помочь?» — спросил он.

Я ему объяснил. И он это сделал...

В истории о Раме есть такой эпизод. Его младшего брата Лакшмана в бою пронзает отравленная стрела. Рана смертельна. Лекари говорят, что поможет только особая трава с горы Аруначаль, иначе Лакшмана не спасти и к утру он умрет. В это время актер неподвижно лежит на сцене, а Рама рыдает.

Но самый верный друг Рамы, Хануман, говорит: «Не волнуйтесь. Я сейчас же отправлюсь к горе, найду траву и вернусь еще до зари. Пусть целители расскажут мне, как выглядит эта трава. На горе растет много трав, а времени мало, уже смеркается».

Один лекарь говорит: «Все очень просто. У этой травы есть одна особенность: ночью она светится, так что ее легко заметить. Как увидишь светящуюся траву, сорви пучок и спеши назад».

И Хануман отправляется к горе Аруначаль, но, добравшись туда, в изумлении замирает, потому что светятся все травы вокруг. Оказалось, что этим свойством обладает не только нужная трава, таких волшебных трав много.

Бедняжка Хануман — а он, в конечном счете, всего лишь обезьяна — растерян и не знает, что делать дальше. В конце концов, он решает прихватить с собой всю гору, а дальше лекари пусть сами разбираются.

В этом действии спектакля плотник забирался на крышу. Он должен был тянуть веревку с Хануманом, который держал в руках картонный муляж горы с зажженными свечками. Я и предложил плотнику: «Подними его ровно до середины. Пусть повисит там со своей горой и прочим добром». Так он и сделал!

И вот картина: за кулисами мечется директор. Зал сгорает от любопытства и предвкушает дальнейшие события. Хануман исходит потом — он ведь висит на веревках с «горой» в руках. Директор театра в полном замешательстве. Он что-то кричит плотнику, а тот отвечает: «Не знаю, что приключилось. Похоже, веревка застряла».

Не придумав ничего лучшего, директор лезет наверх и перерезает веревку. Хануман со своей горой шлепается на сцену. Актер, который его играет, естественно, кипит от злости. Зато зрители в полном восторге! От этого актер бесится еще больше.

Тем временем Рама повторяет положенные по сценарию строки. Он говорит: «Хануман, мой самый верный друг...»

А Хануман ему заявляет: «Пошел ты к черту со своей дружбой! Я, кажется, ногу сломал!»

Рама невозмутимо продолжает: «Мой брат умирает...»

А Хануман вопит: «Ну и хрен с ним! Меня сейчас больше волнует, какой кретин веревку перерезал! Придушу!»

Закончилось все, как и в прошлый раз: опустили занавес, дальнейшие представления «Рамлилы» отложили. Директор и его помощники с перекошенными лицами заявили моему отцу: «Твой сынок нас погубил! Он насмехается над нашей верой!»

«Я не насмехаюсь над религией, — сказал я, — просто вношу в нее чувство юмора. Мне нравится, когда люди смеются. Зачем из года в год показывать одно и то же? В зале все спят, потому что каждый знает эту историю назубок, может ее слово в слово повторить. Какой в этом смысл?»

Но старые консерваторы и ортодоксы не выносят смеха. Вспомните, что в храмах нельзя смеяться.

Отец моего отца очень любил меня именно за проказы. Он сам даже в преклонном возрасте оставался озорником. По этой причине он не очень-то ладил с отцом и другими своими сыновьями. Они ему говорили: «Тебе уже семьдесят, веди себя прилично. Твоим детям за пятьдесят, внуки уже женаты, у тебя даже правнуки есть — а ты такое вытворяешь, что в глаза людям стыдно смотреть».

Я был единственным, кто его понимал. Я любил этого старика по той простой причине, что он не забыл свое детство. И в семидесятилетнем возрасте он был шаловливым, как дитя. Он разыгрывал даже своих детей, зятьев и невесток. Их это просто шокировало.

Я был единственным, кому он доверял, потому что мы вместе придумывали наши проказы. Конечно, многое он все-таки не мог себе позволить, и эти штучки вытворял я. Например, когда его зять спал и нам нужно было забраться на крышу, это делал я, а не дедушка. Но мы помогали друг другу: он подставлял плечи, чтобы я мог вскарабкаться наверх и снять черепичную плитку. А потом мы брали бамбуковую палку, закрепляли на конце кисточку и ночью щекотали моему дяде лицо... Он вскакивал от страха, весь дом просыпался: «Что такое? Что случилось?» — но мы к тому времени уже убегали, а потом еще говорили ему: «Это, наверное, привидение было или вор. Я пытался его догнать, но не смог, темнота кругом».

Дедушка оставался ребячливым, и я видел, как велика его свобода. Он был самым старым в нашей семье. По идее, он должен был быть самым серьезным, самым озабоченным, ведь в каждой семье столько хлопот — но не тут-то было. Когда появляются трудности, люди всегда становятся серьезными и беспокойными, но его все это не трогало. Я только одного терпеть не мог — спать рядом с ним. У него была привычка накрываться с головой. Я с головой оказывался под одеялом, и я просто задыхался.