Джонатан Сантлоуфер - Живописец смерти

• Название: Живописец смерти
• Автор: Джонатан Сантлоуфер
• Издательство: ООО «Издательство ACT»
• Жанр: Маньяки
• Год: 2005
• ISBN: 5-17-029501-4

Он — не просто маньяк-убийца, он — ЭСТЕТ смерти, превращающий свои чудовищные деяния в кровавые ПРОИЗВЕДЕНИЯ ИСКУССТВА! Его невозможно просто ПОЙМАТЬ… Сначала его надо ПОНЯТЬ…

В смертельно опасную игру с безумцем вступает Кейт Макиннон, прежде — лучший детектив Нью-Йорка, а теперь — известный специалист по современной живописи…

---

«Доброе утро, сердечная боль, присаживайся… »

Нет, сейчас ему было нужно что-то другое. Он снова нажал кнопку. На этот раз Бонни Рейтт выдала ему «Обильную пищу для пересудов». Лучше. И все же эти цифры на экране монитора не давали Ричарду покоя. Может, позвонить Арлину? Обычно старик кончал работу позднее его. Ричард посмотрел на часы. Уже восьмой час.

Ужин. Черт побери. Совсем забыл. Даже если выйду сейчас, все равно опоздаю.

Он быстро позвонил в бар «Бауэри», оставил сообщение, что встретится с Кейт позднее, на перфомансе. Положив трубку, сообразил, что не знает, куда ехать. Затем повернулся к компьютеру и нажал клавишу «печать».

Все-таки, наверное, следует посетить Билла Пруитта. Эта мысль понравилась Ричарду еще меньше, чем перспектива сидеть в пропитанном сыростью манхэттенском театрике, наблюдая перфоманс художника-психопата, который колотит пенисом по столу. Такое просто невозможно вытерпеть. И все же для Кейт он это сделает.

Пруитт… Как, черт возьми, этот тип пролез в Музей современного искусства? И еще имеет наглость снисходительно отзываться о художественной коллекции Ричарда, которая для тех, кто хотя бы что-то в этом понимает, является самой лучшей коллекцией современной живописи в Нью-Йорке, а может быть, и в стране. Сегодня на заседании музейного совета Ричард изо всех сил сдерживался, чтобы не вскочить со стула, схватить эту сволочь за двойной подбородок и вышибить из него дух.

При мысли о Пруитте мускулы на шее Ричарда спазматически сократились. Он выхватил из принтера страницу с цифрами так быстро, что последние несколько колонок смазались.

Надевая новый черный кожаный пиджак, Уилли кивал в такт песенке, которую исполняла известная рэп-группа «Де ла соул». Позвольте представить: Уильям Лютер Кинг Хандли-младший, это официально, а так — просто Уилли или Малыш Уилл, но это для немногих школьных приятелей, с которыми он еще водил дружбу. Прозвище приклеилось к нему в восьмом классе, когда Уилли вымахал почти под метр семьдесят и с тех пор не прибавил ни миллиметра. Свои же холсты в стиле микстмедиа[12] он сейчас подписывает сокращенно — «УЛК».

Уилли вдруг засомневался, не слишком ли это шикарно — надевать дорогой новый пиджак на какой-то художественный перфоманс в Ист-Виллидже.

А-а, к чертям собачьим! Я могу надеть все, что пожелаю.

К тому же это будет дополнено обычными черными джинсами, обтрепанные манжеты которых слегка касались массивных черных ботинок «Док Мартенс». Белую рубашку от Йохи Ямамото, еще один дорогой предмет гардероба Уилли, придется надеть обязательно. Она подчеркивает его янтарную кожу, унаследованную от матери, и зеленые глаза, генетический подарок далекого и давно забытого предка Джона Хандли, обедневшего плантатора из Уинстон-Сейлема. К тому же рубашку подарила Кейт, и ей было приятно, когда он ее надевал. Кейт, которая была ему ближе родной матери. Всегда переживала, как он одевается, правильно ли ест, достаточно ли спит. Кейт, которая написала об Уилли в книге «Портреты художников», пригласила участвовать в одной из своих телепередач на канале PBS, привела к нему в студию первых коллекционеров и музейных хранителей. А ее муж Ричард купил его первую картину, присвоив этим картине и самому Уилли столь необходимый знак качества. Кейт и Ричард, его наставники и воспитатели. Знатоки искусства. Коллекционеры. Для Уилли они значили гораздо больше, чем родители.

Что же касается настоящих родителей, то тут такое дело. Полные губы и превосходные белые зубы — это, очевидно, у Уилли от отца, которого он видел только на фотографии, красивого улыбающегося афроамериканца в форме солдата армии США. Снимок был сделан где-то в Азии, а может быть, в Африке. В любом случае отец так никогда и не появился.

Для его матери, Айрис, факт, что ее брак с отцом Уилли не был оформлен официально, не имел никакого значения. Эта фотография в золоченой рамке фирмы «Вулворт» всегда стояла на почетном месте рядом с кроватью Айрис в их тесной квартирке в южном Бронксе, где жили Уилли, его брат, маленькая сестричка и бабушка. Они жили так всегда, сколько Уилли себя помнил. Но вот полгода назад он перевез трех женщин в Куинс, где проживает средний класс, в новую квартиру в малоэтажном доме с видом на сад, и в новой спальне Айрис фотография в рамке заняла свое прежнее место.

Успех Уилли стал для Айрис подлинным сюрпризом. И не потому, что она не верила в способности сына. Айрис просто не знала, что такое вообще возможно. Ей было известно, что сын продает картины, хорошо зарабатывает, но сколько именно — он от нее скрывал (в настоящее время его доходы достигли шестизначной отметки), исключительно потому, что Айрис могла счесть, будто это не похристиански. Почему так, Уилли объяснить бы не смог — для этого следовало вырасти в его семье.

Надо бы что-то сказать и его брате Генри. Пропащем, как называла его Айрис. Почему пропащем? А потому что наркотики. Раз в несколько недель он приходил к Уилли просить денег. Тот никогда не отказывал, но этим их контакты и ограничивались.

Сейчас думать о брате Уилли не хотелось. Неожиданно он вспомнил другое. Как однажды заявил матери, что хочет стать художником.

— Кем? — спросила Айрис.

— Художником.

— И что это значит?

Уилли не мог объяснить. Он и сам толком не знал, только чувствовал, причем очень остро. Ему невероятно хотелось рисовать, воплощать на листе бумаги образы, зарождающиеся в голове. Возможно, это был способ как-то спрятаться от жизни, окружавшей его в Бронксе.

Затем ему вспомнился недавний разговор с Эленой.

— Меня всюду называют черным художником, а мне от этого тошно. Понимаешь, тошно. Я просто художник. И все.

— Послушай, Уилли, — возразила она, — нехорошо отказываться от цвета кожи, да и невозможно. Вот взять, например, меня. Я, во-первых, латиноамериканка, вовторых, женщина и, наконец, художница перфоманса. И от первых двух качеств никуда не денешься.

— Ты шутишь? Разве я отказываюсь от цвета своей кожи? Достаточно посмотреть мои работы. Но меня относят к определенной категории так называемых художников с черной кожей. Чертова классификация! Как будто мое искусство в чем-то ниже, словно для оценки творчества цветных художников применяют какие-то другие критерии и я не имею права конкурировать с белыми художниками в их белом мире. Ты это понимаешь?

Уилли тогда погорячился, не надо было выступать так резко. В конце концов, Элена была его лучшим другом, ближе, чем сестра.

Ну ничего, — подумал Уилли, — мы сейчас увидимся, и я признаюсь, что в нашем тогдашнем споре был не совсем прав.

Он выключил телевизор и застыл в тишине, охваченный внезапным беспокойством. Как будто его ожидало что-то очень неприятное. Какая чушь! Впереди его ждал ужин с тремя близкими людьми — Кейт, Ричардом и Эленой. Для неприятностей тут просто не было места.

Но на улице, когда Уилли направлялся к Ист-Виллиджу, в его голове вдруг вспыхнул и в течение нескольких мгновений прокрутился фильм. Всего четыре кадра.

Первый — чья-то рука бьет наотмашь. Потом крупным планом — искаженный криком рот. А дальше все становится красным от крови. И наплыв — чернота.

Уилли ухватился за столб уличного фонаря, прижавшись лбом к холодному металлу. Мать говорила, что в детстве у него возникали какие-то странные то ли приступы, то ли озарения. В общем, он видел то, что потом случалось. Но это было очень давно, и Уилли ничего не помнил.

Нет. Это все работа. Я слишком Много времени провожу в мастерской. Нужно чаще бывать на воздухе.

3

Кросби-стрит была забита машинами. Ревели клаксоны, таксисты ругались почем зря, сердито поглядывая на рабочих, которые невозмутимо забрасывали в заднюю часть кузова фургона высыпавшиеся рулоны материи. Фургон стоял, почти перегородив улицу, похожий на потерпевший крушение поезд.

Но стоило Уилли пересечь Бродвей, как обстановка изменилась. Пошли одни бутики и галереи современного искусства, не уступающие друг другу ни сантиметра своей территории, а между ними фланировали невообразимо стильные мужчины, в основном приятной наружности, в элегантных черных костюмах, воспринимающие себя очень и очень серьезно.

Один из них окликнул Уилли. Моложавый, со светлыми, почти белыми волосами, разделенными на узкие полоски, которые у корней были черными, что неплохо сочеталось с двухдневной щетиной на его худых щеках. Это был Оливер Пратт-Смит, тоже художник, которого Уилли терпеть не мог. На то у него были серьезные основания. Пару лет назад у них была совместная выставка в одной лондонской галерее. Ушлый и смекалистый Пратт-Смит прибыл на два дня раньше и покрыл пол галереи конским волосом. Сам же поместился в центре зала за большой и шумно работающей швейной машинкой, где намеревался провести весь день, пропуская через машинку конский волос. Что при этом получалось, Уилли так и не понял. Однако ясно было одно: к его работам посетители могли подойти только утопая в конском волосе по щиколотку или даже выше, потому что толщина слоя достигала тридцати сантиметров. К тому же фактура картин Уилли была такой, что волосы к ним сильно налипали. Он потом несколько месяцев отдирал эту гадость пинцетом.