Игорь Шелест - Опытный аэродром: Волшебство моего ремесла.

• Название: Опытный аэродром: Волшебство моего ремесла.
• Автор: Игорь Шелест
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: О войне
• Год: 1984

Новая повесть известного лётчика-испытателя И. Шелеста написана в реалистическом ключе. В увлекательной форме автор рассказывает о творческой одержимости современных молодых специалистов, работающих над созданием новейшей авиационной техники, об их мастерстве, трудолюбии и добросовестности, о самоотверженности, готовности к героическому поступку. Главные герои повести — молодые инженеры — лётчики-испытатели Сергей Стремнин и Георгий Тамарин, люди, беззаветно преданные делу, которому они служат.

---

— За милую сказку!.. Её мы не забудем никогда! — Жос поднял бокал.

Все трое чокнулись, после чего Тамарин сказал:

— Знаете ли вы, о несравненная наша Королева июня, что цветок этот обладает чудесной способностью помогать в отыскании кладов?.. Не знаете!.. Я так и предполагал. Об этом ведают лишь колдуны, кооперированные чистильщики сапог и некоторые преподаватели технических вузов…

— …руководящие кружками энтузиастов, — с улыбкой добавил Сергей.

— Вот именно! — продолжал Тамарин. — Так вот, цветок этот способен не только наводить искателя на клад, но и раздвигать перед ним любые скалы. Да-с!.. Однако существует при этом одна непременность: лишь увидит человек драгоценности, а ему откуда ни возьмись шепчет на ухо таинственный голос: «Возьми столько, сколько унести сможешь, только не позабудь самое дорогое!..» Надюша, можно пригласить вас на танец?

— И должно!.. А то я весь салат съем! — Надя рассмеялась вставая. — А следующий танец с вами, Серёжа.

Сергея словно бы обдало теплом, и он пробормотал смущённо:

— Уж очень скверно я танцую… Разве что вальс…

Музыканты заиграли самбу, и Тамарин с Надей сразу взяли старт как заправские танцоры. Временами они почти скрывались среди танцующих, и Сергей то и дело приподнимался, чтобы получше их разглядеть. Жос был хорош, но Надя!.. Сияя счастьем, она отплясывала с таким кокетливым задором, с такой чуть ли не детской непосредственностью, что Сергей поймал себя на том, что смотрит на неё, расплывшись до ушей в восторженной улыбке.

Когда они вернулись к столу, Надя сказала:

— Теперь, Серёжа, за вами слово…

— Право, я в растерянности… — начал Сергей, глядя в опустевший бокал. — Если я вам скажу, что в рыцарские времена соком незабудок якобы пользовались при закалке знаменитых толедских шпаг и дамасских клинков, чтоб их сталь могла резать стекло, то и эта информация совершенно меркнет перед известным Жосу методом посредством незабудок, а когда их нет под рукой, то с помощью собственных студентов отыскивать драгоценнейшие клады… Поэтому, несравненная королева, я замолкаю.

Все это Сергей высказал с деланной грустью, опустив глаза. Жос и Надя все ещё с интересом глядели на него, потом, переглянувшись, расхохотались. Надя даже захлопала в ладоши:

— Браво, Серёжа!

Наливая вино, Тамарин проговорил восторженно:

— Силы небесные!.. Серёж, ты ли это?! Господи, как могут преобразить человека бесподобные чары маленького синего цветика!..

Сергей почувствовал лёгкое смущение и тут же ужаснулся, как бы не покраснеть, после чего уже не мог с собой справиться, с каждой секундой все явственней ощущая проступающую на лице краску, но тут музыканты заиграли вальс, и Надя пришла к нему на выручку с такой милой деликатностью, будто и не заметив, что с ним творится.

— Серёжа, а ведь это наш с вами танец?!

Он не сразу решился. Предупредил, что скверно танцует, но Надя уже тянула к нему руки.

Вальсировала она с наслаждением, вскинув голову, прогнув красиво спину под его рукой, а нос её то и дело слегка морщился в сиянии неотразимой улыбки. Все ещё злясь на себя за нелепое, как ему казалось, ничем не объяснимое смущение, Сергей кружился, нет-нет и взглядывая на неё, чтоб тут же отвести глаза. Ему было и радостно и безотчётно-грустно.

Тамарин встретил их восклицанием:

— Ну ты и прибедняешься, плутище!.. Вальсируешь, как принц из «Лебединого»!.. Взглянул бы, как на вас пялили глаза все сценаристы и режиссёры!..

— А где они?

— Да здесь… почти за каждым столом!

Сергей мотнул головой в сторону зала:

— Нет… моей заслуги ни на грош… Это все Королева июня!.. — Он поклонился Наде. — А если на меня и глазели, то со страхом: «Ох, как бы этот рекрут не отдавил девушке пальцы в её маленьких туфельках!»

Надя поглядывала на друзей со смехом в глазах, но так, словно бы речь шла и не о ней; потом вдруг сказала:

— А у меня к вам, кавалеры, чисто профессиональный вопрос.

— Вот те раз! — Жос даже всплеснул руками. — Не захотелось ли вам полетать?

— Да что вы! Я ведь трусиха… А вопрос вот какой: читая сегодня «Олепинские пруды», я обратила внимание… как это у Владимира Солоухина… Впрочем, чтоб не переврать, лучше познакомлю вас с тремя абзацами. — Надя достала книжку из сумочки. — Да, вот, послушайте: «У неба не может быть ни верха, ни низа, и ты это, лёжа в траве, прекрасно чувствуешь.

Цветочная поляна — мой космодром. Жалкими представляются отсюда, с цветочной поляны (где гудят только шмели), бетонированные взлётные дорожки, на которых ревут неуклюжие металлические самолёты. Они ревут от бессилия. А бессилие их в том, что они не могут и на одну миллионную долю процента утолить человеческую жажду полёта, а тем более его жажду слиться с пространством неба».

И далее: «Вот, допустим, — прозою пересказываю к случаю своё давнее стихотворение, — ты не в силах больше терпеть. Ты жил на земле и с усладой смотрел на белые плывущие облака. Вся твоя сущность тянулась ввысь. Улететь в небо, раствориться в нём, что может быть желаннее, слаще? Судорожно отсчитываешь ты тридцать рублей, нетерпеливо топчешься у весов, где сдал чемоданы, потом около трапа, по которому поднимаются в самолёт. Скорее садишься в кресло. Уши твои забивает грохотом. Каждая твоя клетка напряжённо вибрирует вместе со стенками самолёта…

Ну что ж, вот она, твоя синь, вот они, твои облака. Скопление сырости и тумана… Около желудка тошнотворно сжимает… Назовите мне человека, который, летая в самолёте, вожделенно смотрел бы вверх, на небо, а не вниз, на землю?»

Оторвав взгляд от книги, Надя посмотрела на Тамарина, на Стремнина с насмешливой улыбкой:

— Ну что вы на это скажете, авиаторы?

Глаза Жоса блеснули чуть ли не дерзко, но он тут же усмирил свой темперамент:

— Позволь мне, Серёжа… — Сергей кивнул. — Наденька… Начну с последней фразы… В ваших устах, кажется, так прозвучали солоухинские слова: «Назовите мне человека, который, летая в самолёте, вожделенно смотрел бы вверх, на небо, а не вниз, на землю.».

— Да так, — сказала Надя.

— Тогда позвольте, Наденька, вам представиться: Георгий Тамарин и Сергей Стремнин — двое почти всегда смотрящих «с вожделением на небо»… Да что мы!.. Таких, как мы, огромное множество: практически все лётчики, которые по любви пришли в авиацию и научились летать, то есть, действуя рулями, пилотировать самолёт… Поверьте нам с Сергеем: в этом-то и радость полёта, в этом-то и радость слияния с воздухом!

В полёте лётчик смотрит на землю только на взлёте и на посадке. А так что на неё смотреть, когда она сплошь да рядом закрыта облаками… И я убеждён: нет лётчика, который зачарованно не любовался бы сказочными нагромождениями облаков, пробираясь среди «башен» и «гротов» их «волшебных замков», видя на их всклубленной синеве мчащуюся тень своего самолёта в солнечном ореоле… Настоящий лётчик — художник неба… Да и в любой профессии хорошо быть художником, мастером, жить верой в свои крылья. Без веры творить нельзя. Без любви — тоже. И мы летаем с верой и любовью, испытывая от полёта почти всегда наслаждение… Если б вы знали, какой гордостью наполняются наши сердца, когда мы со сверхзвуковой скоростью устремляемся в голубизну неба, видя, как на глазах оно все более синеет, затем становится лилово-черным, и только уголками глаз улавливаем над дымкой горизонта такую нежнейшую голубизну, как разве что у этих незабудок… И если мы оглядываемся потом, то видим за своим самолётом тончайший белый завиток на фоне непроглядного мрака земли. Завиток как росчерк художника… И тогда кажется, что авиация сродни искусству: и искусство и авиация требуют от человека наивысших эмоциональных сил, ибо обе эти профессии неземные…

А вот что, примерно, говорит о нашем лётном деле Антуан де Сент-Экзюпери: «…Волшебство моего ремесла раскрывает передо мной мир, где через два часа ждёт меня схватка с чёрными драконами, с вершинами, увенчанными прядями синих молний, мир, где с наступлением ночи, раскрепощённый, я провожу свой путь по звёздам».

Понятно, что судорожно отсчитавший тридцать рублей за билет в этом случае, кроме тошнотворности в желудке, ничего не ощутит, да и не с чемоданами на пути к курорту надо искать лётные ощущения.

Но в чём-то поэт и прав.

В чём? Да в том хотя бы, что, пилотируя современный комфортабельный самолёт с множеством автоматических устройств, с почти непрерывно действующим автопилотом, лётчик все чаще ловит себя на мысли, что он только способствует огромному летательному аппарату перемещаться высоко над землёй в заданном направлении, перевозя пассажиров и грузы. И это перемещение так отдалённо напоминает ему восторг полёта в открытой всем ветрам и солнцу кабине маленького учебного самолёта в пору, когда он учился летать. Только тогда человека не покидало ощущение едва ли не птичьего парения в воздухе.