Николай Шпанов - Личное счастье Нила Кручинина

• Название: Личное счастье Нила Кручинина
• Автор: Николай Шпанов
• Издательство: Трудрезервиздат
• Жанр: Детектив
• Год: 1955

---

— Она и предупредила бы, если бы я не вынул вилку из телефонной розетки за диваном сразу же после слов: «Я еду к тебе». О том, что с нею еду я, он уже не слышал… Да… Преступление этого живого мертвеца, человека со стеклянными глазами, заключалось в том, что он попытался вылезть из могилы, где ему надлежит пребывать и куда мы с тобой его и вернули.

Стоит ли говорить, что результатом этого дела было освобождение Гордеева. Он вернулся к Нине и стал снова спокойным, трудолюбивым работником, каким был до знакомства с Фаншеттой. А Кручинин с Грачиком, собрав чемоданы, отправились в Воронежскую область, на берег небольшой тихой речушки, ловить раков и писать этюды.

Однажды, когда они сидели на тенистом берегу тихой речки, заросшей густым ивняком, Грачик, случайно глянув на Кручинина, заметил у него в глазах выражение грусти, какого никогда раньше не видел.

— Что с вами? — воскликнул Грачик с беспокойством.

Кручинин смотрел на своего молодого друга несколько мгновений так, словно только что очнулся от забытья и не мог сообразить, где находится. Впрочем, это быстро прошло. Через минуту он, как всегда, владел собой и говорил уже обычным снисходительно-ироническим тоном.

Но вечером Грачик снова поймал его на та кой же рассеянности. Это было необычно и странно.

Грачику понадобилось несколько дней тщательного наблюдения за Кручининым, чтобы узнать причину его дурного настроения. Грачик понял, что и самая-то поездка в эту глушь понадобилась его другу для того, чтобы кое-что забыть: Грачик видел, как Кручинин разорвал и выкинул в камин фотографию Нины. Грачик знал, что на обороте фотографии имелась надпись, сделанная рукою Нины. Эта надпись была обращена к Кручинину. Содержание её здесь приводить нет надобности. Оно не имеет никакого отношения к рассказанному нами случаю разоблачения иностранного шпиона. Из этого, правда, не следует, что надпись не имеет отношения к психологической стороне дела — к поведению Кручинина на всем протяжении расследования. Теперь, когда Грачик увидел клочки фотографии в холодной золе камина, старый друг повернулся к нему новой стороной своего существа и своей жизни. Как поздно узнается иногда то, что должно было бы быть ясно с первого взгляда! И как он мог не догадаться, что причиной ссоры Кручинина с Гордеевым было вторжение молодого инженера в отношения Кручинина и Нины, сулившие положить конец одиночеству Нила Платоновича!

На другой день Кручинин спросил его за обедом:

— Что ты глядишь на меня, как на привидение?

Грачик смутился: Кручинин поймал его в тот момент, когда он размышлял об обороте, какой могла бы принять жизнь Нила Платоновича, если бы на его жизненном пути не встал Гордеев. Между тем Кручинин, заметив смущение друга, рассмеялся.

— Я знаю, — сказал он, — ты воображаешь, будто для меня «все в прошлом».

— С чего вы взяли, джан… — растерянно запротестовал Грачик.

— Я же не слепой и вижу: то ли ты сокрушаешься о моем «разбитом счастье», то ли удивляешься тому, что такой старый сыч, как я мечтал о том, что запоздало лет на двадцать. Так?

Грачик не знал, что отвечать. Он продолжал глядеть на Кручинина, а тот с усмешкой, делавшей его похожим на обиженного и не желавшего показать другим свою обиду ребёнка продолжал:

— Ты, небось, уже вообразил, будто какие, то высшие моральные соображения относительно моих личных отношений, или, точнее говоря, относительно моего соперничества с Гордеевым, заставили меня заняться его делом. Ты думаешь, что я с каким-то особенным старанием добивался доказательств его непричастности к преступлению в институте? Ведь вообразил?

Кручинин насмешливо подмигнул Грачику. Но тот твёрдо ответил;

— Это не воображение, Нил. Это так и есть. Разве я вас не знаю, друг мой, джан?

— Ничего-то ты не знаешь… Решительно ничего! — поспешно возразил Кручинин и, отвернувшись, отошёл к окну.

Взявшись рукою за переплёт рамы, он некоторое время молча смотрел в сад, потом, не оборачиваясь, словно говорил с кем-то, кто был там, за окном, негромко произнёс:

— Личные мотивы?.. Собственное счастье?.. Нет, друзья мои. Как бы важно ни было все это для человека, как бы существо его ни тянулось к счастью, есть цели ещё более притягательные, ещё более важные для счастья человека, чем его собственное счастье… — Он негромко рассмеялся. — Кажется, я заговорил какими-то довольно путаными парадоксами?.. Ну, ничего. Не все в жизни можно распутать. Но в том-то и заключается наше назначение в этом мире, чтобы нераспутанного осталось как можно меньше. Придёт, вероятно, время, когда люди распутают всё, что вне их собственного «я». Не останется тайн в прикладных науках, точные науки достигнут таких высот, что самым отвлечённо мыслящим умам уже нечего будет решать. Медики поймут назначение каждого нерва, каждой железки, изучат функции организма так, что смогут не только бороться с их отклонениями, но научатся и сами направлять их деятельность, если ошибётся природа. Ботаники станут хозяевами флоры, зоологи могут скрещивать виды, как им заблагорассудится, заранее зная результаты. Все будет во власти человека. Останется для человека только одна не до конца решённая задача — он сам…

Кручинин отпустил раму, в которую все крепче и крепче впивались его пальцы, и резко повернулся к Грачику:

— Ты смеёшься надо мной, Сурен?

При этих словах Грачик протестующе поднял руку:

— Зачем так говорите?! Сурен над хороши человеком не может смеяться, если этому человеку самому не весело. А для Сурена на свете нет человека лучше вас, друг мой, джан, учитель мой хороший. Только вместе с вами я могу смеяться. А если будет плохо, вместе с вами плакать буду. Только вместе, джан!

— Ну что же, — с улыбкой ответил Кручинин, — может, и пришло время поплакать. Есть от чего заплакать. Нил Кручинин спятил на старости лет. Рванулся невесть куда. Старый материалист заговорил языком какою-то допотопного идеалиста. Нет, мой друг. Так оно и есть: такую дьявольски сложную машину, как человек, долго ещё нужно изучать, чтобы постигнуть до конца… Настанет ли при нашей жизни день, когда человек забудет о пороках, не будет знать преступлений, когда он, утопая в счастье, какое только может предоставить самое совершенное общественное устройство, не испытывая нужды ни в чём, перестанет понимать, что разумелось когда-то под словом «правонарушение»? Не знаю. Почему? Да потому, что не знаю своих сил. А именно от них, от сил наших поколений, от их умения и способностей в области борьбы с пороком будет зависеть чистота общества… От наших с тобою сил, Сурен, от твоего, скорее, чем от моего, умения и решимости будет зависеть ответ на вопрос, который я поставил. Вычищая из общественного организма носителей преступности, мы оздоровляем самый этот организм, уничтожаем почву для инфекции преступности.

— Тем самым, — подхватил Грачик, — мы помогаем обществу справиться с одним из пережитков прошлого, каким является уголовное преступление! Скажите, джан, разве самая мысль о возможности прожить преступлением вместо честного труда — не пережиток?

— Вот верная мысль, — оживился Кручинин — Самое предположение о возможности преступления рождается эгоистическим стремлением прожить только для себя за счёт другого. Таким образом, вместо стремления отдать свой труд обществу и получить от общества за этот труд кто-то хочет взять от общества или от отдельного его члена то, что ему не причитается, и самому не дать обществу ничего. Ты правильно мыслишь, мальчик мой, — ласково проговорил Кручинин, и в его взгляде Грачик прочёл одобрение.

— Но вы же сами знаете: это вздор! — продолжал Грачик. — Существование преступника — это вечное хождение по гнилому канату над пропастью ожидающей его кары. Он вечно в страхе, он вечно не уверен в завтрашнем дне. Его психика в состоянии вечной травмы. И наконец, кто уж, как не мы, знает, что никогда преступнику не удаётся воспользоваться плодами своего преступления так, чтобы он сказал: игра стоила свеч. Кара настигает раньше этого.

— В девяноста девяти случаях из ста, — вставил Кручинин.

— Достаточно для того, чтобы это стало типическим явлением, совершенно типическим. А впрочем, — спохватился Грачик, прерывая свою мысль, — вы тут не сбалансировали личного с общественным…

— Да, я действительно не договорил, что, ясно всякому, язва преступности в наших случаях мешает великому делу самого великого строительства. Отсюда вытекает: поддержание преступности и даже искусственное её осуждение именно в нашем обществе, в нашей стране является выгодным для наших врагов. Я думаю, что, ежели, не боясь труда и ни времени, разматывать до конца многие уголовных дел, — мы натолкнёмся на их политическую сущность. Конец уголовного клубка, как и в гордеевском деле, нередко уходит за границы нашей страны — из чистой атмосферы социалистического общества в прогнившее болото капитализма. Таков естественный ход вещей. Наша задача, по сравнению с работниками прежнего времени, усложнилась. Нам теперь нужна первопричина преступления. Нам нужна истина в деле, а не только его исполнитель. Мы ищем не только объект кары, а и направление, с которого пришёл враг. Да, мы ищем истину!..