Шарль Сорель - Правдивое комическое жизнеописание Франсиона

• Название: Правдивое комическое жизнеописание Франсиона
• Автор: Шарль Сорель
• Издательство: Издательство «Правда»
• Жанр: Европейская старинная литература
• Год: 1990

«Правдивое комическое жизнеописание Франсиона» французского писателя Шарля Сореля (1602 — 1674) — первый плутовской роман во французской литературе, открывший дорогу другим романам того же типа (например, «Жиль Блаз» Лесажа). Ш. Сорель умело использовал форму испанского романа, наполнив ее французским содержанием. Автор запечатлел в нем живую, подлинную действительность своего времени — Францию первой четверти XVII века.

Среди современников писателя «Жизнеописание Фран-сиона» имело невероятную популярность. И для современного читателя книга представляет несомненный интерес: повествование развивается динамично, сюжет весьма занимателен, детали сочно и остро подмечены.

---

— Следует ли мне опасаться его мести? — спросил Франсион.

— Я еще не говорил вам об этом, — ответствовал цирюльник, — так как полагал, что с помощью своего искусства вы легко найдете средство избежать всех козней, какие ему вздумалось бы вам уготовить; однако могу вас уверить, что он не преминет теперь приложить все усилия, дабы устроить пакость. Бьюсь об заклад, что он соберет вечером лучших деревенских храбрецов, чтобы схватить вас и упрятать в узилище замка.

— Это не помешает мне выпить вот эту воду за его здоровье и упрятать ее в узилище желудка, — возразил Франсион.

Затем он перешел на другие разговоры и докончил обед.

В то время как он вставал из-за стола, в харчевню пришло несколько крестьян, подстрекаемых любопытством взглянуть на нашего кавалера. Они так громко орали: «где паломник? где паломник?», что Франсион это явственно услышал. Тотчас же приказал он запереть дверь на засов, и хотя пришельцы стучались в нее и то заявляли, что им необходим сундук, находящийся в горнице, то кричали, что они хотят переговорить с брадобреем, однако же не могли добиться того, чтоб им открыли. В конце концов пришлось выпустить к ним цирюльника, так как они не переставали клясться, что на деревне лежит раненый человек, которому грозит смерть, если не оказать ему немедленной помощи; но, как только они нацелились вступить в горницу, Франсион и его лакей стали в дверях с пистолетами и объявили, что пристрелят всякого, кто осмелится подойти.

Крестьяне, не привыкшие к игре на таких флейтах, совершенно опешили и, отступив, дали осажденным возможность снова запереть дверь. Вслед за ними пришли другие еще в большем количестве, но и они, так же как и первые, потратили время понапрасну. Франсион, коему бесконечно надоела такая назойливость, решил как можно скорее от них избавиться. Позвав гостиника, он уплатил за постой и харчи, объявил о своем намерении и попросил запрячь небольшую тележку, чтоб доехать до некоего поселка, где ему будет спокойнее. Гостиник приладил к тележке два обруча, для того чтоб поддержать навес, и, погрузив туда все Франсионовы пожитки, доложил, что можно трогаться в путь. Франсион влез внутрь и улегся на соломе, после чего его вывезли из харчевни через задние ворота, выходившие прямо в поле; лакей его следовал за ним верхом на лошади, и в таком виде они покинули эту округу, не замеченные никем из деревенских.

Самое потешное было то, что сейчас же после их отъезда несколько крестьян вернулись на постоялый двор и, не найдя их ни в горнице, ни в другом каком месте, приписали это исчезновение колдовству.

По дороге Франсион вел беседу то с мальчиком, правившим повозкой, то со своим служителем.

— Когда я думаю о происшествиях, приключившихся со мной сегодня, — сказал он лакею, — то так живо представляю себе непостоянство всего мирского, что едва могу удержаться от смеха. Между тем я поплатился двадцатью ефимками и перстнем, который потерял, не знаю каким образом. Вероятно, те, что несли меня сегодня утром на постоялый двор, обшарили мои карманы. Единственное средство против этого зла — запастись терпением, коего у меня, благодарение богу, больше, нежели пистолей. Но обратите внимание на это приятное разнообразие: еще недавно я щеголял в пышных нарядах, а ныне на мне плащ паломника; я ночевал под золочеными сводами замка, а теперь ночую во рвах под открытым небом; я возлежал на атласных, прекрасно выстеганных тюфяках — и очутился в бадье с водой, вероятно, для того, чтобы мне было мягче спать; я ездил в карете, нежась на мягких сиденьях, а сейчас почитаю себя счастливцем оттого, что мне удалось раздобыть дрянную тележку с соломой, на которой я трясусь по этой распутице, и, стало быть, еще никогда так не заслуживал имени распутника, как в настоящем случае.

Лакей отвечал, питаясь утешить барина, как мог, ко тот нашел утешение и без него.

— Обидно, сударь, — присовокупил лакей, — видеть вас в такой трясучке к великому урону для вашей чести, ибо на тележки сажают преступников, когда хотят везти их на казнь с особливым надругательством; я был против того, чтоб вы так ехали.

На это Франсион возразил, что чувствует себя гораздо хуже, нежели можно предположить по его шуткам, и был бы не в силах сесть на лошадь.

Он заметил, что ночь мало-помалу приближается, но это его не встревожило, так как, по словам возницы, до поселка оставалось не более полумили. Так оно и было на самом деле, но тем не менее им не удалось туда добраться, ибо в одном из колес что-то поломалось. По счастью, проезжали они тогда по какой-то деревушке, минутную стрелку; взоры мои засверкали ярче звезды Венеры и, словно притягиваемые цепью к очам явившейся мне красавицы, повсюду тянулись за нею. Мещаночка оказалась полюсом, вокруг которого я непрестанно вертелся; куда бы она ни пошла, я следовал за ней по пятам. Наконец, она остановилась на мосту Менял [11] и завернула в ювелирную лавку. Дойдя до часов Судебной палаты, я почувствовал такой прилив страсти, что вынужден был повернуть назад, дабы снова взглянуть на предмет, любезный моему сердцу. Я решил зайти в лавку, где была красавица, и купить для отвода глаз какую-нибудь вещицу, но, не зная, что спросить, долго повторял «покажите мне…» пока, наконец, не выговорил: «Покажите мне лучший алмаз, какой у вас найдется».

Купец, услуживавший моей богине и предлагавший ей жемчужное ожерелье, не мог тотчас же заняться мною, и тем одолжил меня больше, чем если б отдал мне свой товар задаром, ибо я смог внимательно рассмотреть очи, сверкавшие ярче его камней, волосы прекраснее его золота и цвет лица, превосходивший белизной его восточные жемчуга. Спустя некоторое время он принес мне то, что я просил, и, осведомившись о цене, я учтиво обратился к мещаночке с просьбой показать мне свою покупку, дабы под этим предлогом завязать с ней беседу. Один из ее спутников, державший ожерелье, охотно исполнил мое желание, а затем, передав вещицу красавице, сказал ей:

— Ну, невеста, пойдем домой: становится поздно.

Из этих слов я заключил, что юная прелестница собиралась выйти замуж и закупала то, что могло ей понадобиться. Ее сопровождал старец, плативший за все, коего я сперва принял за ее отца, а потому был немало удивлен, когда после их ухода брильянтщик сказал мне:

— Взгляните, сударь, на женишка; не правда ли, он достоин обручиться с такой красоткой?

В ответ на его слова я только усмехнулся и тихонько приказал одному из своих лакеев последовать за этими людьми и заметить дом, в который они войдут.

Брильянтщик не мог мне тут же сообщить ни имени их, ни звания, но обещал разузнать у своего приятеля, который был с ними знаком. Купив алмаз незначительной ценности и заказав печатку со своим гербом, я вернулся к себе на квартиру, где мой лакей, весьма опытный по части любовных поручений, доложил мне подробно и доподлинно все касавшееся жилища той особы, которую я уже величал своей возлюбленной. Кроме того, он сказал мне, что сопровождавшего ее старца зовут Валентином, о чем он узнал случайно, услыхав, как кто-то громко прощался с женихом на улице. На следующий день я не преминул прогуляться перед домом, где таилось мое сокровище. Мне посчастливилось увидать мещаночку на крыльце, и я отвесил ей поклон, достаточно обличавший чувства, которые я к ней питал.

Затем я отправился на мост Менял за своей печаткой, где брильянтщик подтвердил мне сообщение, сделанное моим лакеем о том, что жениха зовут Валентином, а кроме того сказал, что состоит он при одном знатном вельможе, по имени Алидан, делами коего издавна заправляет. Относительно же невесты он заверил меня, что зовут ее Лоретой, однако не мог сообщить ничего достоверного об ее происхождении.

Но стоило ли забивать себе голову всякими бесполезными подробностями? А потому я не стал наводить дальнейших справок. Все мои старания были направлены на то, чтоб заговорить с прелестной Лоретой. Я неоднократно прогуливался подле ее дома, но только раз посчастливилось мне ее увидать. Застав ее как-то под вечер на крыльце, я отвесил ей учтивый поклон и спросил, не знает ли она, где живет такой-то человек, имя коего я нарочно выдумал. Когда же она объявила, что он ей незнаком, я прикинулся удивленным, сказав, что он, несомненно, проживает по этой улице, поскольку сам меня в том заверил. Однако ответ моей прелестницы отнюдь не побудил меня отстать от нее. Она же, почти догадавшись о моем намерении, затеяла тотчас же другой разговор и спросила, не проживаю ли и я в их околотке, где она уже не раз меня видела. На это я отвечал отрицательно и сказал ей напрямик, что меня влекут туда ее бесподобные прелести, хотя и живу я весьма далеко от нее. Лорета возразила, что, вероятно, не она, а другие, более веские причины побуждают меня посещать их околоток, после чего окончательно ударилась в притворное смирение. Я не потерпел такого самоуничижения и превознес ее выше светил небесных. В завершение я сказал ей, как это обычно делается, что, пораженный ее необычайными совершенствами, ничего так не жажду, как чести называться ее рабом.