Ирина Степановская - Экзотические птицы

• Название: Экзотические птицы
• Автор: Ирина Степановская
• Издательство: АСТ
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2004
• ISBN: 5-17-020806-5

Совсем недавно Тина была счастлива и любима — ив одночасье потеряла ВСЕ.

Нет больше сил бороться с самоуверенной и жестокой бывшей женой возлюбленного, отказывающейся «отпустить» мужа.

Нет больше сил терпеть одиночество.

Даже любимая работа, которая когда-то была для нее смыслом жизни, больше не радует.

Неужели жизнь проиграна и не осталось даже надежды?

О нет! Надежда остается ВСЕГДА. И однажды в черной бездне отчаяния внезапно забрезжит свет. Свет счастья. Свет спасающей, исцеляющей ЛЮБВИ…

---

— Ашот! Милый! — рыдала она. — Что с нами сделала жизнь! Ашот подошел и медленно, так как мешали палочка и боль в боку, опустился перед кроватью на колени и уткнулся лицом в ее руку.

— Ну, хватит слезы лить! Разойдитесь! — нарочито громко сказал Барашков и, приподняв Ашота, будто пушинку, отнес от кровати и аккуратно опустил в стоящее рядом кресло. На лице Аркадия не было даже намека на сентиментальность. — Перестаньте реветь! — значительно сказал он. — Пока еще все счастливо отделались! Этот вот, — он показал на Ашота, — не успел прилететь, как очутился здесь при смерти! И вы тоже, дорогая моя, — он перевел взгляд на Тину, — можете порассказать нам о ваших приключениях. Просто просится на перо ваш рассказ и про газеты, и про косметическую клинику — триллер какой-то! Поэтому не думайте о жизни плохо! Все живы — и это главное! Он, — Барашков опять кивнул на Ашота, — уже должен скоро идти на поправку. Ну а у тебя, Тина, — Барашков сделал паузу, — ответственный момент. Операция завтра. Все предупреждены, все готовы, все приготовлено, дело за тобой.

Ашот опять медленно приподнялся с кресла и переполз к Тине поближе. Он сел боком к ней на кровать, взял ее руку, лежащую на одеяле, и поднес к губам.

— Все будет хорошо, дорогая! — сказал он, и голос его дрогнул. Он уже не произносил слова с нарочитым кавказским акцентом, не шутил, не ерничал. Лицо его странно дергалось, будто он уже не мог полностью управлять им. — Это астения, не думайте ничего плохого! — как бы оправдываясь, сообщил он. — После этих операций нервы ни к черту!

— Надпочечники истощаются, поэтому, — заметила Тина. — Пройдет время — все восстановится.

— Кстати, о надпочечниках, Валентина Николаевна, в связи с вашим замечанием о них! — заявил Барашков. — Я ведь все про вас знаю! — Он вдруг ни с того ни с сего погрозил Тине пальцем. — Даже то, что вы тут ведете разговоры по ночам с соседками по отделению вместо того, чтобы спать. — Он сделал нарочито страшное лицо. — А если реакция на раздражители у вас становится адекватной, нечего тянуть — надо двигаться вперед в направлении операции.

— Вперед так вперед, я согласна, — сказала Тина. — Кто будет оперировать?

— Наш заведующий хирургией и еще один толковый доктор. Я тоже буду присутствовать при сем — давать наркоз.

— Челюсть только мне не сломай! — серьезно сказала ему Тина. — А то минеральный обмен нарушен, хрусть — и все дела!

— А ты не забудь вынуть вставные зубы! — ответил Барашков. — Чтобы не проглотить!

— Как только встану после операции — убью тебя за эти слова! Даже жена не спасет! — со всей серьезностью ответила Тина, и Аркадий с Ашотом рассмеялись. Только Ашот не хохотал во все горло, как раньше, а тихонечко подвывал и постанывал, потому что при сотрясении от смеха у него очень болел живот.

— Врачи в своем отношении к болезням здорово отличаются от других людей! — отсмеявшись, заметил Барашков. — Когда болеют их дети или родители, они напридумывают себе такого, что нормальному человеку и в страшном сне не приснится. Когда же заболевают они сами — других таких пофигистов днем с огнем не найти!

— Это и понятно, — ответила Тина. — Когда все знаешь о себе, думаешь: не может быть ничего плохого, все обойдется! А когда все знаешь о других — думаешь, что все самое плохое обязательно свалится на твоих близких.

— Но в этом есть и безусловные преимущества, — подумав, заявил Ашот. — Вот я, когда меня тащили в больницу, твердо знал, что от этих травм не должен помереть!

— Особенно он знал, когда без сознания на крыльце валялся! — уточнил Тине Барашков.

— Нет, подумайте! До чего анестезиология дошла! — восхищенно продолжал Ашот, воздев к небу ту руку, которая меньше болела от уколов. — Хрен бы эти хирурги могли оперировать, если бы мы не научились вводить больных в наркоз! Попробовали бы они тогда, как раньше, под действием стакана водки, сделать что-нибудь посложнее, чем ампутация конечностей! А какие вещества теперь есть! Пирогову не снились! Он бы умер от зависти, если бы узнал! Это я вам говорю со всей ответственностью, как самый ответственный санитар американской больницы!

Последним замечанием он пытался рассмешить Барашкова и попутно вселить в Тину уверенность, что оперировать надпочечники сейчас, когда в арсенале есть гораздо лучшие средства, чем раньше, безопаснее, чем даже еще десяток лет назад. Но оба, и Тина и Барашков, подумали совсем о другом и не засмеялись.

Тина винила себя в том, как она могла допустить и не отговорить Ашота от отъезда туда, где, чтобы доказать, что ты на что-то годишься, надо положить псу под хвост полжизни и все равно довольствоваться меньшим результатом, чем коренное население.

А Барашков подумал, что завтра к этому времени в операционной все должно быть уже закончено и улыбающаяся сейчас Тина будет неподвижно лежать в послеоперационной палате хирургического отделения с аккуратно заклеенной операционной раной на боку. А дышать за нее будет аппарат искусственной вентиляции легких. Он представил себе, как выглядят послеоперационные больные с трубками во рту и в носу, и решил, что для понимающего человека вид такого больного и суетящегося с ним рядом врача и есть синоним удачного исхода по сравнению с тем, как выглядит безжизненное тело, которое накрывают простыней и везут на каталке в спокойный полумрак патологоанатомического отделения. Встрепенувшись, Аркадий отогнал от себя образ Михаила Борисовича Ризкина, заведующего отделением патанатомии, кстати, тоже предупрежденного о завтрашней операции, и украдкой сплюнул трижды через левое плечо.

Тина же рассматривала предстоящую операцию как промежуточный этап между жизнью и смертью, который с определенной долей вероятности уже, конечно, мог закончиться на операционном столе. Но главное, и она это понимала прекрасно, для нее не кончалось даже при благоприятном исходе операции. Главное было в том, что опухоль, выросшая в ее надпочечнике, должна была быть помещена в банку с формалином и поставлена на стол в специальной комнатке в отделении Михаила Борисовича Ризкина. А вот шифр жизни Тины, уже после специального исследования этой опухоли, будет содержаться в нескольких строчках текста патогистологического заключения, понятного только небольшой кучке специалистов. Собственно, эти строчки и будут означать суть происходящего — жизнь или смерть.

Потом уже, когда Барашков пошел проводить Ашота в его палату и Тина осталась одна, она вспомнила, что ее вчерашняя ночная гостья, видимо, все-таки сумела улучить минутку и подойти к Барашкову насчет своего лекарства, ибо иначе как бы он узнал, что она, Тина, ночью не спала.

«Дай Бог, — подумала она. — Чем черт не шутит, может, и действительно помогли горошинки той женщине!»

После ухода Ашота и Барашкова целый день у нее в палате толпились посетители, так что к концу дня она даже устала. Приезжали и мама, и отец. Причем мать рассказала, что она звонила в Краснодар Алеше, он был очень расстроен, когда узнал, что случилось. Сестра Лена прислала письмо, напечатанное на компьютере, с трогательными заверениями в любви и с пожеланиями скорейшего выздоровления. Затем позвонила подруга Аня и сказала, что оперировать их будут в один день, только Ане будут укорачивать кончик носа, а Тине удалять надпочечник. При этом Аня вскользь заметила, да так серьезно, что Тина даже не выдержала и засмеялась, что неизвестно еще, какая операция важнее — кончик носа будет виден всем, а то, что у Тины делается на спине или сбоку, будет видно, только если она пойдет в баню.

— В баню не пойду! — заверила ее Тина. — Баню я никогда не любила.

— Очень выгодно! Значит, вообще никто ничего не увидит, — успокоила ее Аня. — А на пляже можно носить и закрытый купальник!

— Конечно-конечно! — ответила Тина.

Уже вечером к ней в палату зашла Мышка. Она тихонько затворила за собой дверь, подошла к постели и робко присела. Тина почувствовала, что она пришла к ней не как врач, не как заведующая отделением и не с чем-то, что имело отношение к ее лечению. Мышка выглядела так, будто прежняя девочка-ординатор зашла к старшему товарищу посоветоваться о чем-то своем.

— Валентина Николаевна… — Маша опустила голову и положила маленькие ручки на колени. Тина подумала, что и у нее самой еще совсем недавно были такие же мягкие маленькие руки. Это почему-то умилило ее и вернуло к Маше прежнее расположение. Да в общем-то Тина никогда всерьез и не сердилась на нее. — Скажите мне откровенно, Валентина Николаевна, — начала Маша, — неужели вы считаете, что я в самом деле перед вами виновата?..

Тина посмотрела на Машу с грустью. «Разве до того мне сейчас, девочка, чтобы в чем-то винить тебя?» — говорил ее взгляд, но Маша упорно не поднимала глаз, уставясь в свои колени.

— Почему, — гнула она свое, — когда мы все работали в гораздо худших условиях, чем сейчас, вы умели держать все отделение в мире и согласии, а у меня ничего не получается? — Маша была готова заплакать. — Доход от отделения сравнительно небольшой, сотрудники вечно ссорятся, да и эффект от лечения, честно говоря, уж не настолько велик. Конечно, мы стараемся, выбираем больных, многим помогаем, но раньше, я ведь помню, раньше вытаскивали таких тяжеленных! Когда уже никто и не надеялся! А сейчас все время идет какая-то работа, которая кажется второстепенной… Нет той отдачи, как раньше! Нет и удовлетворения от того, что ты делаешь!