Аркадий и Борис Стругацкие - Машина желаний (сценарий). Вариант 2

• Название: Машина желаний (сценарий). Вариант 2
• Автор: Аркадий и Борис Стругацкие
• Жанр: Научная Фантастика

Перед Вами – один из вариантов сценария художественного фильма «Сталкер» Андрея Тарковского. Общеизвестно, что сценарий «Сталкера» написан братьями Стругацкими по мотивам их повести «Пикник на обочине». И столь же общеизвестно, что фильм и повесть имеют очень мало общего между собой. Связано это с постоянной корректировкой, которой Андрей Тарковский подвергал сценарий фильма.

Борис Стругацкий: «Всего получилось не то семь, не то восемь, не то даже девять вариантов. Последний мы написали в приступе совершеннейшего отчаяния, после того как Тарковский решительно и окончательно заявил: «Все. С таким Сталкером я больше кино снимать не буду»... Это произошло летом 1977-го. Тарковский только что закончил съемки первого варианта фильма, где Кайдановский играл крутого парня Алана (бывшего Рэдрика Шухарта). Фильм при проявке запороли, и Тарковский решил воспользоваться этим печальным обстоятельством, чтобы начать все сызнова. АН был с ним на съемках в Эстонии. И вот он вдруг, без всякого предупреждения, примчался в Ленинград и объявил: «Тарковский требует другого Сталкера». – «Какого?» – «Не знаю. И он не знает. Другого. Не такого, как этот»... Это был час отчаяния. День отчаяния. Два дня отчаяния. На третий день мы придумали Сталкера-юродивого. Тарковский остался доволен, фильм был переснят. И вот именно тот сценарий, который мы за два дня переписали и с которым АН помчался, обратно в Эстонию, был положен в основу фильма. Кроме того, сохранился третий (или четвертый?) вариант сценария... И сохранился (чудом!) самый первый вариант – он известен под названием «Машина желаний», хотя, мне кажется, что самое первое, условное название было все-таки «Золотой Шар»... Мне кажется, знатокам и любителям как повести «Пикник на обочине», так и фильма «Сталкер» небезлюбопытно сравнивать, насколько первый вариант киносценария отличается от самой повести, а последний вариант – от первого...»

Таким образом, перед Вами – тот самый, сохранившийся, третий (или четвертый?) вариант сценария, о котором говорил Б.Н.Стругацкий. Поскольку на сегодняшний день нет точных и достоверных данных о его названии и о том, каким он был по счёту, в данном случае он назван «Машина желаний. Вариант 2.», исходя из хронологии сохранившихся вариантов.

(sardonios)

---

– А ну вас совсем! – не раскрывая глаз, отзывается тот.

– Нет-нет, ведь это очень опасно, вы понимаете? Темпераментный благодетель!

Писатель рывком садится и в бешенстве глядит на Профессора.

– Что опасного? Что опасного? Я покоя хочу, понимаете? Покоя!

– Понимаю. Но ведь вы не в пустыню удаляетесь сейчас – искать тихой жизни. Вы идете в Зону! К тому самому месту!

Писатель снова откидывается на спину и закрывает глаза ладонью.

– А, не хочу я с вами спорить! В спорах рождается истина, будь она проклята!..

Проводник открывает глаза. Некоторое время лежит, прислушиваясь. Затем бесшумно поднимается, мягко ступая, выходит из тени и останавливается над спящими Профессором и Писателем. Какое-то время он внимательно разглядывает их по очереди. Лицо у него сосредоточенное, взгляд оценивающий. Наконец, покусав нижнюю губу, он негромко командует:

– Подъем!

Узкая расщелина между двумя холмами, наполненная грязной жижей. Они идут по полусгнившей хлюпающей гати. Над поверхностью болота клубится отвратительный туман. Проводник идет впереди, Писатель с Профессором тащатся сзади. Они тяжело дышат, видно, что изрядно устали.

Проводник вдруг останавливается, будто налетев на невидимое препятствие. Он стоит совершенно неподвижно и осторожно поводит носом из стороны в сторону.

Писатель останавливается рядом и, опираясь на жердь, еле переводит дух.

– Ну… что такое еще? – спрашивает он.

– Помолчи… – тихо говорит проводник.

Он делает движение шагнуть, но остается на месте. Запускает руку в карман, вытаскивает гайку, хочет замахнуться, но не решается. Гайка падает из его руки. Лицо его бледно до зелени и покрыто потом.

– Н-ну уж нет… – бормочет он.

Растопырив руки, он пятится назад. Потом, не глядя, отбирает у Писателя жердь и тыкает ею в болото рядом с гатью.

– Так-то оно будет вернее… – сипит он. – А ну, давай за мной…

Он осторожно слезает с гати и сразу проваливается выше колен.

– Это еще зачем? – жалобно и устало спрашивает Писатель.

Проводник не отвечает. Ощупывая перед собой дорогу жердью, он все круче забирает в сторону от гати.

Они бредут в тумане по пояс в чавкающей жиже, то и дело падая, погружаясь с головой, отплевываясь и кашляя. Остановиться нельзя, трясина засасывает.

Вдруг Профессор проваливается по шею, тщетно пытается подняться и лечь плашмя, но у него ничего не получается.

– Помогите! – из последних сил кричит он.

Проводник оборачивается. Неподдельный ужас изображается на его лице.

– Ты к-куда? – хрипло кричит он и, расплескивая грязь бредет к Профессору. – Рюкзак! Рюкзак сбрось!

Профессор мотает головой, торчащей над поверхностью жижи.

– Жердь! – сипит он. – Дайте мне жердь!

– Бросай рюкзак, тебе говорят!

– Рюкзак сними, идиот! – визжит Писатель, беспомощно барахтаясь в грязи.

– Же… – Профессор уходит в болото с головой, снова выныривает и ревет страшным голосом: – Жердь давай, скотина!

Он пытается схватиться за протянутую жердь, промахивается, потом, наконец, ощупью находит и вцепляется в нее обеими руками.

С трудом они выкарабкиваются на сухой глинистый склон.

– Ну и утонул бы, как топорик, – ворчит проводник. – И меня бы с собой утянул. Остался бы писатель один по трясине ползать. Вцепился в мешок свой!

– Нечего было туда лезть, – огрызнулся Профессор.

– Не твоего ума дело, куда мне лезть…

– Вот и мешок мой – тоже не твоего ума дело!

– Что у вас там – сокровища? – раздраженно прикрикивает Писатель, но Профессор не обращает на него никакого внимания.

– Это просто уму непостижимо! – говорит он. – Идем по прекрасной ровной дороге, и вдруг он лезет в эту… выгребную яму!

– Чутье у меня, ты можешь это понять или нет? Чутье!

– Хорошенькое чутье!

– Вот дурак очкастый. – Проводник хлопает себя по коленям, с него ссыпаются ошметки присохшей грязи.

– Мое зрение – это не ваше дело. И вообще – хватит. Глупо.

– Не глупо. А тебе жердью этой надо бы промеж ушей! Дай сюда бутылку… Это надо же – из-за пары грязных подштанников чуть в рай не отправился.

– Какие подштанники? – спрашивает Писатель.

– Ну что там у него в мешке? Ну, консервы…

– Какие к черту консервы! Не мог я его отцепить, не мог! Я бы потонул, пока его отцеплял, черт вас всех дери!

– Ладно. Хватит… – Проводник поднимается и, наморщив лоб, оглядывает местность. – Куда же это нас занесло? Место какое-то незнакомое… Вот ведь сволочь Дикобраз – ничего у болота не указал, а там что-то определенно есть… Может быть, конечно, уже потом появилось, после него…

– Кстати, – подает голос Профессор. – Дикобраз – единственный человек, который дошел до того места?

– Других не знаю.

– А были такие, которые шли, но не дошли? – спрашивает вдруг Писатель.

– Были и такие. И я ходил, да не дошел.

– А зачем они шли? – спрашивает Профессор.

– Кто за чем… В основном за деньгами, конечно. Ты думаешь, я не знаю, зачем ты идешь? Хочешь скажу? В экспедицию тебя не взяли, вот ты и решил им всем доказать. И правильно! Понимаешь? Свои личные дела поправить, открытие какое-нибудь сделать, чтобы все ахнули. Вот, мол, оказывается, профессор-то у нас какой, дать ему Нобелевскую премию!

– Ну, а вы? Вы зачем идете?

Некоторое время проводник неприязненно молчит.

– У меня дела свои… семейные.

– Как у Дикобраза? – тихонько спрашивает Профессор.

Проводник резко поворачивается и смотрит на него, но Профессор лежит с закрытыми глазами, покойно сложив руки на груди.

– Ты меня с ним не ровняй, – произносит проводник угрожающе. – Ты его не знал, в глаза не видел, и меня ты не знаешь. Так что нечего нас ровнять.

– Никто никого не знает, – говорит Профессор, не открывая глаз.

– Да бросьте вы в самом деле! – с раздражением говорит Писатель. – Никто никого не знает, видите ли! Тоже мне – бином Ньютона! Семейные дела у него… Проигрался на скачках, дома жрать нечего, работать не хочет, потому что сроду был люмпеном… А насчет спиртного мы весьма даже повадливы, и в картишки не прочь… А жена, конечно, лахудра и ведьма, пилит, деньги, мол, давай… И детей куча, и все бандиты, из участка не вылезают… Никто никого не знает! Тоже мне – проблема!

На протяжении этой речи проводник наливается кровью, пытается что-то сказать, прервать, но не может. И только когда Писатель умолкает, он, наконец, выдавливает из себя:

– С-сам ты… да как ты про меня можешь? Что ты про меня можешь знать? Писателишка ты задрипанный, шкура продажная… Тебе стены в сортирах расписывать, дармоед… А дочь у меня – ты знаешь? Что она калека от рождения – это ты знаешь? Я по Зоне ходил – а она за это расплачивается! Ребенок, а ее дразнят, потому что она слепая и на костылях ходит! Все, что из Зоны приносил, на докторов ухлопал, а они уже и не обещают ничего. Тоже профессора. Вроде вас!.. Э, что с тобой разговаривать, с заразой!

Он резко поднимается и скрывается за холмом.

– Зря вы так, – говорит Профессор.

– Что – зря? Ну что – зря? Врет же он все. Только что придумал. Я же его насквозь вижу!

– Нет-нет. Я ведь его давно знаю. Биография у него страшненькая. Сталкером стал еще мальчишкой, в тюрьме сидел несколько раз, калечился, и дочка у него на самом деле мутант, «жертва Зоны», как пишут в газетах. Он несколько лет назад работал у меня в институте лаборантом, так что я…

– Все равно врет. Не в дочке дело. Насчет дочки ему сейчас в первый раз в жизни в голову пришло. А просто люмпен не любит, когда его называют люмпеном. Он нуждается в высоком штиле, ему благородство чувств подавай… Граф, швырнув перчатку, гордо удалился. А домой он вернется с мешком денег, вот увидите…

– Чувствуется рука мастера. Ладно, не в этом дело.

Пауза. Затем Профессор ухмыляется:

– С добычей вернулся – счастье. Живой вернулся – удача. Патрульная пуля – везенье. А все остальное – судьба.

– Что это за унылая мудрость?

– Местный фольклор. Вы все время забываете, что мы находимся в Зоне. В Зоне нельзя делать резких движений и допускать резких высказываний.

– Виноват. Только не люблю я, когда вокруг простых вещей разводят философические сопли.

– А что вы вообще любите?

– Раньше писать любил, а теперь ничего не люблю. И никого.

– Вам никогда не приходило в голову, что будет, когда в это самое место, куда мы идем, поверят все? Когда они все сюда кинутся, тысячами, сотнями тысяч? – вдруг спрашивает Профессор.

– И сейчас многие верят, да как добраться?

– Доберутся, дружок, доберутся. Один из тысячи, а доберется. Добрался ведь Дикобраз… А Дикобраз еще не самый плохой человек. Бывают люди и пострашнее. Золото им не нужно, и семейных дел у них никаких нет. Они будут мир исправлять, голубчик! Весь мир переделывать по своей воле, все эти несостоявшиеся императоры всея земли, великие инквизиторы, фюреры всех мастей, благодетели и благоносцы… Думали вы об этом?