Алексей Сурилов - Адмирал Де Рибас

• Название: Адмирал Де Рибас
• Автор: Алексей Сурилов
• Издательство: Южная Пальмира
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1994
• ISBN: 5-8086-0086-3

Предлагаемый роман написан в историко-приключенческом жанре. События, описанные в нем, не вымысел автора, а быль.

Герои романа – реально жившие люди, их уделом были страдания и радости, успехи и поражения.

---

Настасенька по возвращении из дворца долго и неутешно плакала, так что тятенька Иван Иванович и дворня стали тревожится о ее здравии. Как выплакалась, то вопреки совету государыни Анастасия Ивановна рассудила иначе.

– Теперь, друг мой милый, – сказала она Осипу Михайловичу, – будешь ты при мне состоять. Довольно был на свою волю отдан, пора и честь знать. Есть у тебя жена, Богом тебе данная, будь, любезный мой, только с ней, а с другими знаться нечего. Я, слава Богу, здорова и собою хороша.

Умножение народов и полезных промыслов

В Одессу на этот раз Осип Михайлович вернулся с Анастасией Ивановной. Здешние места ей пришлись по душе. Едино что в отличие от старой барской усадьбы, равно Петербурга здесь было деревьев и разных кустов поменее, а более степь, за малым исключением непаханная.

Со служанкой Парашей они ходили от де-Рибасова домика к морю по утоптанной стежке. Там у воды на мшистом ноздреватом камне с удилищем сидел безногий солдат Логинов с егорьевским крестом. Рыба клевала, уводила крючок на глубину, удилище прогибалось и Логинов говорил: «Хорошо, мать честная, хорошо, не сорвись, милой». Иногда Логинов выдергивал бычка из воды, тот распускал плавники и выкрючивал хвост, становился похожим на птицу.

Вечерами к Логинову приходила жена, брала улов в связках и шла по стежке вверх. Жену Логинова еще в девках поясырили татары, и жила она в кибитке эдисанского мурзака. Того мурзака насмерть порубил пан Волк-Ломиновский, а того Ломиновского за разбои в Украине и в польской стороне схватили сторожевые казаки и судили его войсковым судом, однако не повесили, потому как он сам по себе неизвестно от чего помер. Жена Логинова, еще не старая, а скорее ладная, она везде была в пору: и в церкви, и в хозяйстве, и в добром смотрении за мужем. На удивление и то, что Логиновым Бог дал Сыновей-близнецов. Старшего они крестили Осипом, а младшего Дмитрием, кликали же Микешкой. В восприемниках были сообразно – адмирал де-Рибас и хорунжий Дмитрий Гвоздев. Теперь в Одессе было два Микешки: Микешка-большой и Микешка-малый, который пока бегал без штанов, но уже поглядывал на коня под седлом, а также на егорьевский крест батьки. По всему было замечено, что из малого Микешки выйдет лихой казак, а возможно и полковой есаул.

Жена Микешки Гвоздева, что приходилась дочерью Мотре – жене Кирилла Логинова, тоже родила, притом хлопца, а между тем в Одессе более нужны были девки, потому мужиков здесь и так замечалось в большом избытке, почему многие из них сидели в бобылях. И все это несообразие продолжалось до прибытия в Одессу на постоянное поселение из Польши чиншевой шляхты, всего восьмидесяти семей. По исчислению оказалось, что среди той шляхты поболее будет баб и девок, нежели мужиков. Но опять же, шляхтянки были исповедания католического, а здешние бобыли православного звания. Но баба, как известно, даже при том, что она шляхтянка, в вере не сильна, особливо когда речь идет о замужестве ее за домовитого и крепкого мужика. Чиншевые шляхтичи по охоте шли кто в какое ремесло, кто в купечество, а кто брал землю и становился сельским хозяином.

Был и такой случай, когда одна весьма пригожая шляхтянка отказалась идти замуж за достойного шляхтича и заявила своим родителям – пану и пани Щуцким, что она лучше пойдет за бессрочно отпускного унтер-офицера Степана Березова, у которого были два егорьевских креста и более того – черные усы. При одном виде этих усов у здешних девок и даже замужних молодиц возникало желание целоваться с Березовым, хоть тут, между прочим, недалеко и до греха. Словом, та шляхтенка превратилась в Березиху и перекрестилась на Степаниду, несмотря что была Зосей. После венчания Степанида-Зося установила столь неусыпное глядение за усами Степана, что ни одна, даже самая отчаянная девка или молодица и во сне не смела глядеть в его сторону. Ходили слухи, что в березовской избе при егорьевском кавалерстве Степана во всем решительную поверхность имеет Степанида. На заутрене в адмиралтейской церкви святой Екатерины на видном месте стояла Степанида с егорьевскими крестами.

Бессрочно отпускному унтер-офицеру Степану Березову отбили заимку за греческим форштадтом, на целине велели землю пахать и сеять, что угодно Богу и обывателям полезно, равно к прибыльности государства российского и его, Березова, выгоде.

Поначалу Березов лопату называл палашем, а заступ карабином, но после пообвык и вышел из него весьма исправный хозяин, а Степанида стала при нем славной господаркой. Березовых в городе и на хуторах называли Драгунами, и то уличное прозвище перешло от их детей к внукам. Жито и пшеница у Драгунов в год 1796 вымахали в человеческий рост. На ниве Степан, однако, был виден по высокой стати. Степанида в рост не пошла, потому совершенно скрывалась в хлебах, отчего Степан впадал в большое беспокойство и немедля принимался искать ее. У Драгунов были добрые лошади, а коровы волочили вымя чуть не по земле. Скот, не исключая трех дюжин овец, выпасался на городском выгоне, который здесь называли левадой или толокой. Усадьба Березовых была обнесена каменным забором, и бегали там здоровенные псы-волкодавы, что в ту пору было обычным и в других дворах Одессы и окрестных хуторов. Во дворе Березовых кудахтало и гоготало много всякой живности: куры, утки, гуси и даже цесарки с индюками.

Степан на полевые работы выходил с наступлением ранней весны. Посевная страда в здешних южных краях начиналась прежде, чем в его родных поморских, – уже в конце марта, когда степь одевалась молодой яркой зеленью и появлялись голубые подснежники. По балкам бежали вешние воды, наполнялись водою запруды. В ту пору зеленели и кустились озимые хлеба. Драгуны выгоняли на леваду застоявшийся на сухих кормах скот. После первого весеннего потепления порой ненадолго возвращались холода, мелкий зябкий дождь переходил в мокрый снег. Этим примечательной была Явдоха – время прощания с зимой. Выпасать ранней весной на городских лугах стельных коров и жеребных кобыл Степан остерегался. От промерзшей, покрытой инеем травы случались выкидыши. По опыту Степан знал, что, как бы не была тепла первая и вторая половина марта, но коль муха не ожила, бабочка не вывелась, пчела не вылетела – быть холоду. Верные приметы весны: жуки ползут, муравьи принимаются за работу, божья коровка греется на солнце, птица начинает строить гнезда.

Дверь в избу Драгунов была низкая. Каждый, кто заходил туда, принужден был кланяться, чтоб не зашибиться головой о верхний брус. У стены большой светелки, у притолоки были устроены поперечные жерди для праздничной одежды, а в сенях точно такие жерди – для прочей.

В углу большой светелки был киот. В почерневшем от времени окладе светился добротой и скорбью лик богоматери с младенцем.

Анастасия Ивановна жаловалась Параше на одиночество. Осип Михайлович то на эллингах, то на моле, то на градских строительствах хлопочет день-деньской, а ее для него словно бы и нет.

В то же время в город через Тираспольскую заставу въехал большой рыдван. В упряжке была четверка лошадей цугом, с форейтором. За рыдваном следовал добрый десяток конных, которые составляли сопровождение знатной персоны. В рыдване сидела боярыня Анкуца Кодэу.

Анкуца была прежней Анкуцей. Она ни чуточку не изменилась. Она была также прекрасна, также чувствительна и неистова, как в те времена. Это была совершенно сумасшедшая ночь. Как и там, в Яссах, их ночь продолжалась до первых петухов. Наступило пробуждение и они вернулись к окружавшей их действительности. Де-Рибасу полагалось ко времени быть у причалов, где под надзором десятников и унтеров рабочие и солдаты били сваи. Анкуца уснула, ее чувственные губы были чуть приоткрыты, два ряда ровных жемчужных зубов, нежный овал лица, длинные ресницы, тонкие брови чуть в разлет, завитушки темных волос у висков. Она дышала глубоко и ровно. Он бережно поцелова ее в щеку. Она вздохнула, но не проснулась, продолжая спать безмятежно и умиротворенно.

Работа на сваях была каторжной. Сырой ветер полоскал рваную одежду рабочих, под которой бугрились мышцы, мозолистые руки вздымали тяжелые молоты и опускали на толстые бревна, которые неохотно, с натугой входили в грунт. Оглядев свайные работы, де-Рибас отправился на строящийся эллинг. Еще издали он увидел коренастую стать де-Волана, который распекал подрядчика. Де-Рибас понял, что речь идет о партии гнилых досок, вчера доставленных гужом из Маяков. При обычных обстоятельствах Осип Михайлович непременно вошел бы в разбирательство, подрядчика непременно обложил бы и обложил бы как следует.

В этот раз он едва кивнул де-Волану и прошел мимо. На его пути встретился архитектор Портарий, с которым он в обычное пререкательство не вступил. И вообще он определил, что ему, пожалуй, ходить в порт не следовало. Появление Анкуцы при сложившихся обстоятельствах внесло в его жизнь полную сумятицу, перевернуло весь сложившийся здесь уклад. У него было чувство, точно вскрылись его старые, давно зарубцевавшиеся раны.