Далия Трускиновская - Сыск во время чумы

• Название: Сыск во время чумы
• Автор: Далия Трускиновская
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-367-00140-8

1771 год. Первое десятилетие правления блистательной Екатерины Второй завершилось московскими бунтами. Дворцовая роскошь и расцвет наук ничуть не смягчили буйный нрав простого люда. Не только бунтари, но и воровские шайки чувствовали себя в старой столице вольготно – до тех пор, пока императрица не поручила наведение порядка молодому офицеру Николаю Архарову…

Книга издавалась также под названием «Чумная экспедиция».

---

– А когда со шведами воевали.

– Так при тебе, выходит, бастион поставили? Или ты, дядя, не приметил?

– Так я же тебе, сударь, сказываю – задолго до того! При царе Петре, поди! – возмутился калека.

– Николаша, не кипятись, это древняя история! – вмешался Левушка и тоже бросил старику монетку.

– А не было ли тебя тут, дядя, когда митрополит за сундуком денег приезжал? – спросил Архаров.

– Как не быть! Только я не здесь, я вон там сидел.

– И видел, как на митрополита напали?

– Да как же я мог видеть, коли толпа собралась – в тыщу человек! Наша братия только ноги и разглядела.

– А что, правда ли, что сундук был полон медяков? – продолжал Архаров.

– Какие медяки? Туда и серебро на свечу кидали, и бабы серьги из ушей вынимали, кидали, и перстеньки, сам видал.

– А велик ли был сундук?

– Даже и не сундук, это люди врали. Так, укладочка… – старик обвел руками контуры воображаемого сундучка. – Митьке говорили – возьми поменьше, скорее наберется. Он же обет дал – набрать сундук денег на свечу. Богородица ему так во сне велела, чтобы поставить всемирную свечу и мор прекратить. А малый-то сундучишко скорее соберется…

– Митькой, выходит, звали?

– А чего ты, сударь, докапываешься? – вдруг сообразил спросить старик. – На что тебе Митька сдался?

– Да я тоже хотел на свечу пожертвовать, – и Архаров показал меченую монету. – Нарочно для того от Никитской пришел. Знать бы, где тот Митька с сундуком! Мы-то думали – суета кончилась, и опять он тут сидит. Приходим – а его и нет.

– Так и мы думали – отобьет его народ у солдат, и соберет он свой сундук денег на всемирную свечу.

– Солдаты его, выходит, забрали? – удивился Архаров. Ничего подобного Сидоров не рассказывал. Опять же – коли бы загадочный мастеровой был схвачен и сидел в надежном месте – полицейские драгуны могли умолчать об этом из одной вредности, чтобы столичным гвардейцам служба медом не казалась…

– Может, и забрали, а только после того он уж не появлялся. А может, и чума прибрала.

– Вместе с сундуком? – не унимался Архаров, а Левушка, забеспокоившись, обернулся – не слышит ли кто лишний этих назойливых вопросов.

Нищий пожал плечами.

– Вам у Всехсвятской церкви лучше скажут, – пообещал он. – Там батюшка, коли еще жив, про Митьку много чего знал. А то еще дьячок, Петров Устин, он с Митькой дружбу водил.

– Дай тебе Боже здоровья, дядя, – сказал Архаров. И, отходя, заметил Левушке:

– Помяни мое слово, дьячок много чего про сундук поведает.

– Это он Митьку научил, как деньги собирать! – догадался Левушка. – Неспроста же – сперва со здешним дьячком задружился, а потом именно про здешний образ ему Богородица во сне толковала!

– Не вопи, люди сбегутся.

Они прошли по Варварке и свернули к храму. Еще одна фура мортусов обогнала их. Три фигуры в балахонах обернулись, перемолвились словцом, глядя на переодетых офицеров.

– Раскланяйся, Левушка, – велел приметливый Архаров. – Вон, вон – наши знакомцы!

– А как ты их признал? Все же одинаковы!

– А чего такого – это они нас первые признали.

Архаров огляделся и увидел, что к церкви поспешает бабка, а из дверей, напротив, выходит степенный, на старинный манер благообразный мужчина и, обернувшись, трижды крестится на наддверный образ.

Архаров прищурился – мужчина его заинтересовал. Но, быстро подойдя к церковным дверям, обратился он к старухе.

– Бог в помощь, бабушка!

– И тебе, сынок, и тебе, – глядя на него по-птичьи, боком, отвечала старуха. И отошла – чума приучила общительных москвичей к осторожности.

– Ты, я гляжу, здешняя?

– А тут, в Зарядье, живу.

Благообразный мужчина в длинном кафтане на купеческий лад, застегнутом не на пуговицы, а на серебряные лапки, неторопливо подошел к нищим и оделил их полушками. Тоже держался от убогих подальше.

– И здешнего прихода? – продолжал Архаров.

– Здешнего.

– А тогда скажи, сделай милость, как мне дьячка Устина Петрова сыскать.

– А на что тебе?

– А по своему делу.

Старуха задумалась.

– А сказывали… – начала было она, но тут вмешался мужчина.

– Помер Петров, царствие ему небесное, – сообщил он.

Левушку, в силу его музыкальности, позабавило сочетание дородной стати внезапного собеседника с бойким пронзительным тенорком, почему-то обычным для московского торгового люда. Архаров тоже отметил этот голос, переливчатый, выразительный, сейчас в нем прямо-таки звенела скорбь.

– Как это помер! Не мог помереть! – возмутился Архаров.

– А как ныне все мрут? Мор – одно слово. Вчера еще бегал, сегодня в беспамятстве лежит, а завтра и хоронить волокут, – растолковал мужчина.

– Да ты что, сударик? – растерялась старуха. – Не помирал он! Кабы помер, я бы слыхала…

– Да от кого теперь слыхать? Некому и слухи переносить стало, все на тот свет отправились. А какое тебе, сударь, дело до Устина?

– Да есть дельце, – уклончиво отвечал Архаров. – Должен я ему остался. Как тетка померла – звали Псалтырь читать у гроба. Все никак не мог должок вернуть…

– Теперь разве что панихиду по нем на те деньги заказывать…

– Да не помирал же, – вмешалась старуха. – Он от меня через два дома живет, так там красного креста над воротами еще не намалевали! Стало быть, и язвы в доме нет.

– Сегодня нет, а завтра есть, – не унимался мужчина. – Ты уж мне, сударь, поверь.

– Да как не поверить… – Архаров тяжко вздохнул. – Ну, недосуг мне. Ты ведь, сударь, этого прихода? Сделай божеское дело – вот тебе рублевик, отдай в церковь на помин Устиновой души.

– Это дело, – согласился мужчина и достал из кармана влажную тряпицу – тут же всем в нос шибануло уксусом.

– Мне бы, батюшка мой, дал! – возмутилась старуха, меж тем как Архаров передавал мужчине в расстеленную на ладони тряпицу меченый рубль. Левушка было кинулся наперерез, но был отодвинут.

– А тебе зачем? Ты ж твердишь, что жив Устин!

– Так я бы за здравие помолилась…

– Ступай, ступай, старая трещотка! – прикрикнул на нее мужчина. – Молодых парней чума не милует, а тебя, вишь, все стороной обходит! А на рубль я и сорокоуст закажу, и панихидку, и на обновление храма останется.

Он начал костерить старуху на высоких тонах, а к концу своей речи опускал голос все ниже и ниже, слова выпевал все медленнее, сообразно словам, и Левушка вдруг подумал, что неплохо бы когда-нибудь этот купецкий говорок записать нотами.

– Бог тебе в помощь, – с тем Архаров отошел и увлек за собой Левушку. Они неторопливо пошли к Варварке.

– Ты спятил, Николаша, ей-Богу, спятил, – зашептал Левушка. – А ну как этот дядька заразный? А ты его трогал!

– Нет, Левушка, такого жоха и чума не возьмет, такие долго живут, – задумчиво сказал Архаров. – Какого беса он нам врал про дьячка? Он в этом деле с сундуком, стало быть, как-то замешан…

– Так ты ему меченый рубль дал? – наконец-то догадался Левушка. – Ох, мать честная, и что же теперь из всего из этого выйдет?

– Понятия не имею. Встанем тут, отсюда увидим, как бабка из храма выходит. Вот бабка – та не врунья…

– Так ты же не просто так рубль дал! Отродясь ты деньгами не швырялся! Что он такого сказал, чего я не уразумел? – Левушка, поняв, что его умственные способности оказались под сомнением, сильно разволновался.

– Соврал он. А кабы я знал, что иное бы предпринять, то и не швырялся бы. А тут вижу – врет и не краснеет, стало быть, сие может оказаться зацепочкой… А может оказаться и бесполезным мотовством. Я не сыщик, Тучков, я их ухваткам не обучен, орудую в меру своего разумения. Что-то из этого непременно получится и где-то меченый рублевик, помяни мое слово, вынырнет… Не может быть, чтобы он всего лишь из любви к вранью нам про дьячка врал. Стало быть, для чего-то ему надобно, чтобы дьячка мертвым сочли.

И тут к Архарову и Левушке подошел парень, весь увешанный разнообразным имуществом. Лет ему было не более двадцати пяти, высок, узкоплеч, сутуловат, как положено разносчику, светлорус, из той особой породы российских губошлепов, у которых главное, что запоминается при знакомстве, – большой приоткрытый сочный рот. На голове у него были нахлобучены две треуголки, через плечо висело на веревочках несколько пар сапог, еще какое-то тряпье переброшено через руку – так что даже не разглядеть, во что одет. Также имелся лоток, словно у торговки пирогами, накрытый тряпицей.

– Для хороших господ есть товарец первого разбора, – сказал парень и приподнял тряпицу. – Табакерки с патретами, табакерки костяные, лубяные, резные, всякие. Сударушке подарить, самому табачком побаловаться, я и табак держу… Недорого отдам, право! Голод такой настает, что не до прибытку – за свою цену бы продать да поесть…

Архаров склонился над лотком.

– А что, перстеньков с сережками нет ли?

– Ты полагаешь, Николаша?.. – начал было Левушка, но Архаров так на него посмотрел – пришлось заткнуться.