Виктория Угрюмова - Белый Паяц

• Название: Белый Паяц
• Автор: Виктория Угрюмова
• Издательство: Азбука-классика
• Жанр: Героическая фантастика
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-352-02040-1

И вновь звенят мечи в мирах, созданных фантазией Виктории Угрюмовой, автора популярной тетралогии «Кахаттанна», романов «Некромерон», «Голубая кровь» и многих других!

Древнее пророчество Печального короля гласит, что однажды злой дух Абарбанель найдет потерянную некогда душу и подарит ее своему сыну, отчего тот обретет неземное могущество. Последний год Третьей эпохи принесет на землю Медиоланы только кровь, смерть и разрушения. А когда переполнятся семь чаш божьего гнева, придет конец известному миру. Все приметы свидетельствуют о том, что пророчество начало сбываться. Повсюду ищут посланника зла рыцари таинственного ордена гро-вантаров. А между тем в далекой и неизведанной Айн-Джалуте набирает силу великий вождь, непобедимый и могущественный, как демон, одержимый мечтой восстановить из праха древнее царство. Выступает в последний поход когорта Созидателей. Грядет великая война, а королевство погрязло в интригах и заговорах…

---

Арикары безмерно гордились трофеем в виде зеленых кожаных крыльев и ожерелья из длинных клыков и кривых, крючковатых когтей болотного демона сабиле.

Глава клана кабиле владел нагрудником, сделанным из панциря крабовидного монстра мангиана, и копьем с лезвием из его острой, как осколок обсидиана, прочной клешни в пурпурную и сиреневую полосу. Пышный убор из невзрачных волос секахи подтверждал его власть.

А предводитель ата-леке мог похвастать тем, что его сапоги, пояс, наручи и нагрудник были сделаны из шкуры теймури. А на голове красовался череп этого грозного зверя – твердый как камень череп, который не могла пробить даже клешня мангиана или клык самого теймури.

Хар-Даван не видел особой доблести в победе над этими людьми и особой чести в обладании такой добычей. К тому же он отлично понимал, что, убей он всех предводителей и займи их место, все равно добрая половина членов каждого племени останется втайне недовольна, ибо поддерживала прежних вождей, и будет ненавидеть его, а значит, плохо исполнять любые приказы. Особенно такие, какие он собирался им отдавать.

Нет, он желал, чтобы вожди племен и все до единого жители Айн-Джалуты склонились перед ним и добровольно признали его верховным владыкой. Он не надеялся, что они поймут и примут его мечту, но хотел быть уверенным в том, что они станут беспрекословно воплощать ее в жизнь.

А для этого им следовало явить чудо.

Старый Сикка полностью поддерживал своего воспитанника и не раз говорил ему, что гордится его умом и прозорливостью.

– Жаль, я не увижу тебя во всем блеске и великолепии, мой мальчик. Но я тоже умею мечтать, и в моих мечтах ты возносишься так высоко, что у меня даже дух захватывает, – сказал однажды жрец, когда они втроем с Алохой сидели на берегу подземного озера.

– Отчего же ты не увидишь моего восхождения? – негромко спросил Хар-Даван, заранее предвидя ответ.

– Потому, прекрасное дитя мое, что мое время на этой земле подходит к концу. Я не великий жрец и знаю не так много, как мне хотелось бы, но все же достаточно, чтобы понимать, что мне отпущено не более двух полных лун. И ты – мой лучший ученик – видишь это не хуже меня. Потому я прошу, чтобы ты исполнил мою последнюю просьбу.

– Говори, – велел Хар-Даван. – Я сделаю все.

– Отправляйся не мешкая в страну Бар-Эбрея. Только там ты отыщешь необходимое тебе чудо.

– Я останусь с тобой до конца.

– Не нужно. В том и заключается смысл моей просьбы: если ты будешь присутствовать при моей кончине и сам похоронишь меня, то я буду для тебя навеки мертв. А я хочу, чтобы мы расстались с тобой у озера и я смог помахать тебе вслед и помолиться за тебя всем богам, которых знаю. Ты обернешься и увидишь, как я стою, опираясь на посох, и вытираю рукавом глаза – и не думай, что они слезятся от ветра. Я хочу навсегда остаться для тебя живым. Ты вернешься с победой, и пускай я не встречу тебя, тебе всегда будет казаться, что я рядом, просто отлучился на мгновение. Что я вот-вот возвращусь.

– Пусть будет по-твоему, – склонил голову Хар-Даван. – Но ты, Алоха, дождешься ли меня?

– Я буду здесь, – просто отвечала она. – Рядом с Бар-Эбреем. Тебе это известно.

– Я так не хочу покидать вас, – признался юноша.

– А разве мы желаем этой разлуки? – улыбнулось рыбоголовое существо. – Но у тебя нет иного пути. Этот дикий и жестокий край мал и нелеп для такого, как ты. Тебя ждут великие подвиги и свершения, для того ты и явился на свет. Ты знаешь, я никогда не увижу наяву красные крепостные стены Эрем-аугалы и висячие сады Коронеи. Мне не резвиться в голубых волнах Дивехши и не уплыть по лунной дорожке к созвездию Галеона. Но ты сможешь сделать и это, и многое другое. Ты сможешь восстановить древнее величие Баласангуна и его гордых рахаганов. Обещай мне, что ты сделаешь это. Поклянись в этом на оружии Бар-Эбрея, которое отныне станет твоим.

И Алоха подала юноше удивительной работы хрустальный саркофаг, в котором был запечатан топор.

Он вытянул из-за пояса нож, бестрепетно взломал зеленую печать, на которой четко виднелась голова змея, и достал удивительное оружие.

Его длинная резная рукоять, обмотанная кожей, ложилась в ладони так удобно, будто ее делали специально для Хар-Давана. Фигурное лезвие сверкало и искрилось, как гладь воды под прямыми полуденными лучами. Юноша едва коснулся его пальцем, и на золотистой коже тут же выступила капля крови – ничего острее он в своей жизни еще не встречал. Высокое навершие в виде головы змея, открывшего пасть с копьевидным жалом, было густо усеяно острыми стальными лезвиями, по форме напоминающими зубы байги.

По граненой крышке саркофага бежала вязь вырезанных в хрустале рун:

«Чтобы построить новый мир, нужно разрушить тот, что ему предшествовал. Это горькая, неблагодарная и кровавая работа. Ее может выполнить только тот, кто не хочет ее выполнять. Сие оружие я завещаю следующему рахагану Баласангуна: и пусть он не обратит его силу во зло».

– Возьми. Он твой по праву. Мы многого не понимаем в игре богов, но я слишком долго ждала тебя, чтобы ошибиться.

Алоха прикоснулась мокрыми ледяными пальцами к груди Хар-Давана. И в ответ негромко звякнуло золотое ожерелье с медальоном, на котором великий змей уничтожал старый мир, дабы построить после новый.

Змей, которого гессерские шаманы называли Ардамалехом.

* * *

Часам к трем король попрощался с подданными и отправился в опочивальню – сказал, что спать, но, судя по лихорадочному блеску его глаз, о сне он мог разве что мечтать.

Генерал Де Геррен откланялся минут пять спустя. Он сообщил, что в случае необходимости его можно будет найти в городском доме, что рядом с казармами, на улице Мертвых Генералов.

Вместе с ним покинул дворец и Гус Хиттинг, который собирался еще немного поработать в канцелярии, и Риардон Хорн с улыбкой подумал, что даже в эту праздничную ночь хотя бы одно окно в Адском Угольке будет гореть до самого утра.

Фрагг Монтекассино и падре Берголомо отпустили пышные кортежи и решили воспользоваться удобным во всех отношениях подземным коридором. Они не могли явиться таким ходом во дворец на официальное торжество: их появление обязательно должно было быть обставлено с помпой, чтобы потешить глаза и души верных подданных его величества Могадора и продемонстрировать богатство и мощь охридской знати. В обязательный набор входили золотые кареты (их смертной ненавистью ненавидел великий логофет, которого укачивало и растрясало в этих кошмарных сооружениях до состояния больной развалины); почетный эскорт из рыцарей в роскошных доспехах, покрытых эмалью (это уже раздражало мавайена, который не понимал, как можно заставлять воинов наряжаться в неудобную броню и вооружаться парадными клинками – а если действительно что-то случится?); и целая вереница пажей и слуг, которые в равной степени мешали обоим. В случае с великим логофетом Охриды в толпе людей, которые неотвязно следовали за ним повсюду, заставляя его искренне сочувствовать безумцам, страдающим манией преследования, обязательно присутствовали экзархи и хорархи – каждый со своей гениальной идеей по поводу укрепления веры среди прихожан, которую он стремился, во что бы то ни стало, донести до ушей несчастного падре Берголомо.

А по-настоящему мавайен и великий логофет нуждались только в компании и услугах Риардона Хорна, Керберона, Ларакаллы и Бихана Фанга. И остальную толпу приближенных с трудом различали по именам и лицам.

Вот почему путешествие по подземному коридору оба восприняли с таким удовольствием. Они медленно шли среди черных обсидиановых колонн и продолжали разговор.

– Но ты же не все им сказал! Ты же не сказал им чуть ли не самое главное! – кипятился Берголомо. – Почему?! Ответь мне, наконец. Опять интригуешь?

– А ты опять волнуешься, – успокаивал его рокочущий голос Монтекассино. – И вообще – когда это я так уж интриговал? Что я тебе – зиккенгенский принц или наш чегодайский друг?

– Не прикидывайся овечкой. И не уходи от ответа. Все равно я с тебя живого не слезу!

– Вот оно, наше духовенство во всей его красе! – Фрагг картинно поднял глаза к лепному потолку.

Оттуда на него оскалились жуткие морды марбасов, и он в сердцах сплюнул:

– Тьфу ты, гадость. Разумеется, гадость – не ты.

– Не понимаю, – продолжал недоумевать логофет. – Без этого аргумента все твои доводы выглядели по-детски наивными. Я бы сказал – больше суевериями, нежели истинным положением дел. Думаешь, король и Де Геррен прониклись серьезностью происходящего?

– Надеюсь, – пожал плечами великий магистр. – Но в данную минуту мне это не представляется таким уж важным… Полемарх всегда готов к войне – это его жизнь, и ничего нового мы ему не рассказали. Ему в принципе все равно, кто развяжет войну, его дело – победить в ней. Король тоже не сможет остаться в стороне и, как только грянет гром, сделает все, что положено. Наших королей хорошо тренируют, друг мой. Он и в бессознательном состоянии, в дурмане и в полусне произнесет нужные слова, подпишет необходимые указы и возложит ответственность на своих военачальников, Сумеречную канцелярию и на нас с тобой. И не смотри на меня так – ничего страшного в этом нет. Я не имел намерения обидеть Могадора – ты знаешь, как он мне симпатичен, я просто говорю как есть, без прикрас.