Татьяна Успенская - Мать моя — колдунья или шлюха

• Название: Мать моя — колдунья или шлюха
• Автор: Татьяна Успенская
• Издательство: Астрель, АСТ, Люкс
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2004
• ISBN: 5-17-027178-6, 5-271-10114-2, 5-9660-0780-2

ВЕДЬМА.

Женщина, которой ВЕДОМО многое.

Женщина, которая может излечить, исцелить, спасти ДРУГИХ людей, — но НЕ МОЖЕТ, НЕ ИМЕЕТ ПРАВА помочь ни себе, ни своим близким.

Она красива — и несчастна.

Она уже ПО РОДУ ПРОФЕССИИ обречена на одиночество… пока не встретит мужчину, РАВНОГО СЕБЕ.

И однажды ТАКОЙ МУЖЧИНА ПОЯВЛЯЕТСЯ. Но, чтобы обрести с ним счастье, она должна поступиться СВОИМ ДАРОМ.

---

Где остаётся каждый поступок? Я был у Света. В Свете нету места ничему, кроме Света, и уж тем более нет места преступлениям и злым поступкам. Значит, они остаются здесь, в реальной жизни, в невинных людях и мешают им жить?

Могу ли я сам очистить свою Карму, которая отнимает у меня людей? Как мне сделать это?

Добрые поступки… добрые мысли… Но я никому не желал зла. Но я никого сознательно не обижал. Может быть, я обижал людей не замечая?

Добрался Саша до своей пропасти или ещё нет? Не забыл взять с собой средства защиты? Надёжны ли они? Можно ли сделать так, чтобы Саша в пропасть не прыгал?

Открываю глаза. Павел ходит по полу взад и вперёд около моих ног, суетится. Что-нибудь с матерью? Или с Пашкой? Или с Сашей? Или с ним самим? Зову его, и он подходит ко мне, вспрыгивает на колени.

Что случилось? — спрашиваю.

Он смотрит на меня своим золотистым глазом. Он — Птица. Он не умеет говорить.

Раньше я слышал голос Павла и чувствовал Павла за спиной, а сейчас — нет. Или то было моё больное воображение?..

С мамой что-то случилось?

Павел смотрит на меня. Обеими руками глажу его тёплые перья.

Искупил Павел грехи тех, кто определил его жизнь и заставил страдать? А где сейчас его Карма? Уплыла с ним? Или повисла на ком-нибудь здесь? Живёт Павел в вечности, или его новая жизнь лишь — в этом воплощении?

К вечеру я прочитал книгу. Ответа, как очистить Карму, в ней не нашёл.

Мать пришла рано. Мы обедаем.

Павел любит навагу, и сегодня я приготовил навагу. А он не ест. Клюнул раз и слетел со своего места.

Спросить у матери — что с ним… Она говорит:

— Он хочет сказать: ты делаешь что-то не так. Ему не нравится. — Она смотрит на меня.

Ему не нравится то, что я читаю книги матери?!

— Я в самом деле зародился в Париже? — спрашиваю.

Мать ест навагу, ест салат.

— Это имеет отношение к моей судьбе? — спрашиваю я.

Мать кивает.

— Какое?

Я хорошо знаю свою мать: если она не захочет ответить, никакими силами не заставишь её сделать это. Думать, значит, надо самому.

За одни сутки она сильно изменилась. Глаза стали меньше, губы припухли. Углы их чуть притянуты морщинами к подбородку.

Я нужен ей сейчас. И я говорю:

— Пойдём гулять. Она кивает.

Какую роль сыграл Париж в жизни матери? Понравился ей? Понравился, если услышать то, что она была в Париже дважды: и когда я зародился, и «когда почти родился»… Но «понравилось» — «не понравилось» — не терминология матери. В Париже что-то произошло — то, что определило ее жизнь, иначе она не поехала бы туда второй раз. Как узнать что?

Саша прыгал уже в свою пропасть? Остался жив?

«Он хочет сказать, ты делаешь что-то не так».

Потом буду думать. А сейчас мы с матерью идём гулять. Впервые в жизни.

Мы уже у двери. Долгим звонком звонит телефон. Мать поспешно берёт трубку. Говорит «аллё!» Кричит «аллё». Вешает трубку. И почти бежит к выходу.

— Идём же!

Не прыгал ещё Саша в свою пропасть.

Я веду мать к горе. У нас много арок. Выйдешь через одну, попадёшь к Проспекту, через другую — к подъезду серого здания, через третью — к подножию горы. Мы карабкаемся по склону. Павел летает над нашими головами.

Несколько минут, и мы — среди деревьев, на траве. Этот небольшой кусок леса в центре города освоили мы с Павлом — ходили сюда и зимой и летом. Здесь гуляют собачники со своими собаками. И сейчас к нам кидается и чуть не сшибает нас с ног большой пёс, очень похожий на Тучку, только шерсть у него не серая, а почти чёрная. Он кидается прямо к матери в ноги. И мать садится на корточки и кладёт руки на его голову. Пёс виляет хвостом так, что, кажется, хвост сейчас оторвётся.

Мать что-то говорит ему.

— Простите, пожалуйста, — подбегает женщина. — Не бойтесь. Да я вижу, вы и не боитесь. Рекс — добрый. Видом он страшный, голос у него грубый, но он — добрый… — Она замолкает и во все глаза рассматривает мать.

Мать продолжает гладить пса.

Что бы я ни отдал… меня бы так погладила!

— Вы, я вижу, умеете обращаться с собаками, — заискивающе говорит женщина. — Знаете, какая разница — растить с ребёнка или взять уже взрослого пса? Он понимает каждое слово.

Вряд ли мать слышит женщину, она что-то шепчет Рексу.

Светлый июньский вечер. Розовый закат.

Павел летает над нами.

Совсем не о такой прогулке я думал. Я хотел идти рядом с матерью по аллее и разговаривать.

Молодые листья лип и берёз пахнут, как цветы, острыми живыми запахами, запахи эти щекочут мне ноздри.

— Ну идём домой, Рекс! — Хозяйка пристёгивает к ошейнику поводок и утаскивает собаку из-под рук матери. — Идём, идём. А то нам будет нагоняй.

Мать смотрит Рексу вслед. Тот тоже оборачивается, упирается, явно неохотно плетётся за хозяйкой.

Я же спешу уйти с поляны, по которой носятся другие собаки, на аллею, где деревья почти вплотную друг к другу.

Сюда собаки забегают редко, только тогда, когда им надо пописать. Подбегут к дереву, вскинут заднюю лапу или присядут, сделают своё дело и — назад, на простор поляны. Мы идём по аллее одни.

Эта аллея совсем не похожа на нашу с матерью дорогу, идём мы по ней рядом, между нами почти нет расстояния.

Только бы это не кончалось! Доходим до конца аллеи, где она спускается к шоссе и к автобусной остановке, возвращаемся к началу, что на гребне нашей горушки, и снова идём. Взад-вперёд.

Лёгкая, в развевающейся юбке, в светлой блузке, мать совсем девчонка. Если бы не опухшие глаза и рот… Павел с нами.

13

В эту ночь мне не снится даже дорога. И просыпаюсь отдохнувший.

Матери уже нет.

Иду к её столу, но Павел прежде меня добирается до него, садится на стопку с книгами, раскидывает крылья.

Почему ты не хочешь, чтобы я прочитал их? — спрашиваю, понимая, что ответа не будет. И тут меня настигает: Саша сейчас прыгает в свою пропасть.

Только бы он остался жив!

А что, если он решил покончить с собой и не применит всех своих средств защиты?

Во вчерашней книге много людей покончило с собой.

Нет, не верю. Саша не может покончить с собой! Слишком большое отчаяние должно жить в человеке, если он предпочитает смерть жизни. А Саша — борец. Саша ещё за мать поборется!

Конечно, он применит все свои средства защиты. Конечно, он постарается выжить. Помоги ему, Свет!

Павел сидит на книге, которую я хотел сегодня прочитать, и мне ничего не остаётся, как взять из стопки другую. Павел спокойно улетает в мою комнату.

Я не любопытен, но уж очень Павел беспокоится, не хочет, чтобы я читал из этой стопки. Он улетел, и я могу открыть книгу.

Она — о чакрах. Что такое чакры, какую роль играют в жизни человека.

«Чакры — это мосты между мирами, это средоточия энергосил, правящих как телом, так и миром».

«Чакры не выдуманы… наша жизнеактивность окрашена активностью вне зависимости от того, знаем ли мы об этом или нет».

«Чакра — место, в котором должно нечто переживаться, а не место, в котором предполагается наличие какого-то органа».

Не хочу больше читать! Павел прав: не надо мне читать эти книги. Я ещё не дорос до них. И я не прошёл пути к ним, какой прошла моя мать. Тайны матери опять, как и всегда, остаются для меня закрытыми. Хотя книги и написаны моим родным языком, язык их мне неведом. Я понимаю отдельные слова, но в смысл и действие они не собираются.

Может быть, мать пытается решить: стоит или нет открывать чакры всем рождённым для земной жизни? Стоит или не стоит подключать всех к высшему смыслу Бытия, к астральному миру?.. Открытые чакры — это жизнь без тайн, это другая психология, это связь с Космосом? Наверняка человек, у которого открыты чакры и который знает о наличии другой жизни, убийцей быть не может. Не может он и желать кому-то зла, не может воровать. Совсем по-другому жили бы люди, если бы у них были открыты чакры. Невозможны были бы конфликты, и в мире наступил бы мир.

Но зачем-то Свет закрывает чакры. А открыты они лишь у отмеченных Им. Он не хочет, чтобы все рождённые жили, зная о Нём. Считает, что должно быть Зло и одновременно с праведником должен рождаться грешник? А может, многие и жить не смогли бы, если бы не было тайн и нечего было открывать? Ибо «тайною мир держится?!»

Может Свет отнять у меня Сашу? Помоги сейчас, в эту минуту, Саше, спаси его!

А может, Свет хочет, чтобы каждый приобрёл свой собственный опыт, свои собственные знания, без чьей-либо помощи? Зачем?

В моей голове — каша. Получается, Свет специально наделяет меня, как и других, слепотой и глухотой? Вот же Он не даёт моему разуму охватить то, что легко открыто моей матери?!

Звонит звонок. На пороге — Пашка.

Ты чего не у тётки в деревне? — хочу я спросить. — Что с тобой случилось?

Пашка говорит сам:

— Мать выходит замуж за командировочного, и мы переезжаем жить в Красноярск. Я пришёл проститься. — Глаза у Пашки заплаканные. — Знаешь, как он со мной разговаривает? «Павел, встань, пожалуйста, прямо и слушай внимательно».