Юрий Никитин - Земля наша велика и обильна...

• Название: Земля наша велика и обильна...
• Автор: Юрий Никитин
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-699-21604-8

Мир меняется стремительно, настолько избитая истина, что пора в реанимацию. Куда быстрее, чем замечаем и мимикрируем. Мы еще не вошли в new strange world, все еще там, в старом неспешном – с ямщиками, книгами, музеями, дог-шоу, компьютерами, интернетом и такими устаревающими понятиями, как «русский», «немец», «американец».

И когда наступает страшное прозрение, мы... уже опоздали.

---

Мы, движение РНИ, в собственной стране как в осажденной крепости. Кроме явных врагов, думаю, их перечислять не стоит, понятно, нам же противостоит и огромная, просто необъятная масса «простого» народа. Его периодически науськивают на «экстремистов, стремящихся столкнуть Россию в пропасть», на шовинистов, националистов и вообще гадов, только антисемитизм нам не шьют, ибо в глазах этого самого простого такое звучит не как обвинение, а похвала. Это словцо приберегают для обработки «интеллигенции», той только покажи пальцем и скажи: «антисемит», тут же начнут шарахаться, даже не удосуживаясь проверить, так ли это, ведь проверяющий уже сам по себе начинает выглядеть подозрительно. Таким обвинениям, с точки зрения вечно трусливо-озлобленного русского интеллигента, безопаснее верить слепо и так же слепо подчиняться вбитым в пустые черепа рефлексам.

По коридору навстречу грузно двигается Лукошин, огромный и широкий, невероятно толстый, с выпирающим брюхом борца сумо, еще не старый мужик, но уже с бородой лопатой, волосы длинные и падают на плечи неопрятными прядями. Пегая борода тоже разлохмачена, на усах что-то прилипло, ну что за лень в зеркало зыркнуть, все равно же перед дорогой заглядываешь в туалет… Или, как теперь входит в моду, все в лифте?

Подошел, издали протягивая мне руку, пахнуло облаком жареного лука, чеснока и мяса. Хотел даже обняться, я инстинктивно уклонился, а то еще и целоваться полезет, хотя по-русскости и почвенничеству гомосеков терпеть не может, но вот целование мужчин с мужчинами… вернее, мужиков с мужиками, считает нормальным.

– Борис Борисович, – прогудел он патетически, как церковный колокол, – я только что получил тревожное письмо от настоятеля церкви в Усть-Камше!.. Сообщает, что местные предприниматели отхватили часть земель, исконно принадлежащих церкви.

Я сдвинул плечами.

– На это есть суд.

– Но там одна тонкость…

– Ну еще бы.

– Церковь, – пояснил он воинственным тоном и выпятил грудь, достаточно широкую, но казалась бы еще шире, не переходи в объемистый живот и свисающие по бокам могучие валы, такими ограждали в старину крепости, – церковь давно не пользовалась теми землями! Да ладно, ну не пользовалась, кто раньше пользовался? Те земли лет семьдесят пустовали. Зато сейчас можно бы развернуть хозяйственную, как ныне говорят, деятельность, верно? Однако эти проклятые новые русские, наверняка отпетые бандиты, там что-то собираются не то строить, не то сеять… А то и питомник для скота, подумать только!

Он повернулся и шел со мной рядом, нависая, как утес на Волге, что мохом оброс, над утлым челном. И хотя я совсем не утлый, но возле Лукошина каждый чувствует себя утлым. Я остановился, протянул ему руку.

– Извини, Глеб, у меня срочное дело к Диме. А эта возня с церквами – разбирайся сам, ты у нас лучший знаток в этих вопросах!

Он с разочарованным видом пожал руку, моя ладонь утонула в его потной лапище, протянул разочарованно:

– Пора бы вам, Борис Борисович, встать к церкви ближе…

– Сам, сам, – повторил я.

ГЛАВА 2

Он остался смотреть мне вслед, а я, избегая его взгляда, без нужды толкнул дверь с надписью «Редакция РНИ». В тесной комнате с тремя компьютерами, что накаляют воздух, как в Сахаре, расположился лицом к двери широкий, слегка оплывший, как свеча на жарком солнце, высокий человек с редкими светлыми волосами. Перед ним монитор от Макинтоша. Я не вижу изображение, но, судя по сосредоточенному взгляду главреда, он рассматривает макет полосы, перетаскивает курсором куски текста, карикатуры, фотографии.

– Приветствую, Дмитрий, – сказал я.

Он поднялся, заулыбался, широкомордый, раскинул длинные толстые руки. Я дал себя обнять, некоторые не могут без этого действа. Им кажется, что не прояви вот такое интимное, то как будто бы ты враг, а раз уж прошел такое ритуальное, то очищен богами, свой. Некоторые, особенно суеверные, еще и лобызаются, прям взасос, как незабвенный Леонид Ильич, тот еще и гороскопы собирал, в черную кошку и в сглаз верил так же непоколебимо, как вот Дима Лысенко верит в славянское братство.

– Что-то случилось? – спросил он с участием.

– Да нет, – ответил я с досадой. – От Лукошина к тебе спрятался. Уже достал этими церквами!..

Лысенко смотрел с сочувствием, изрек:

– Больно вы мягкий, Борис Борисович. Надо уметь отбрыкиваться так, чтобы больше не липли. Даже гнилые демократы умеют, а мы, самая здоровая часть нации, тем более должны уметь говорить твердо и решительно… если уж по дипломатическим соображениям почему-то нельзя сразу в лобешник!

– Да уж, – сказал я с неловкостью. – Надо, надо…

– В лобешник?

– Да хотя бы научиться говорить «нет».

– Правда, – сказал он с опасением, – тогда перестанете быть политиком, гм… Это те ни да, ни нет, а всегда вот так уходят от вопросов.

– Да иди ты, – сказал я с досадой. – Что с выпуском?

Он вздохнул.

– Строгаю сам и передовицы, и половину материалов. Народ у нас побазарить мастера, но как до дела, сразу в кусты. То писать лень, то берутся, но двух слов не свяжут, а править не позволяют, они же гении… А есть и такие, что на словах весь мир на уши ставят, а в газете боятся слово сказать. Мы же фашисты, расисты, гады и все такое… Вдруг да их преследовать будут?

Он горестно махнул рукой, я сочувствующе промолчал. Больше всего недовольных положением русских в России, но меньше всего тех, кто за улучшение этого положения готов прищемить себе хотя бы мизинчик. Это курды обливаются бензином и жгут себя на площадях, чеченцы ведут на таран груженные динамитом автомобили, палестинцы с поясами шахидов проникают в толпу противника, ирландцы ведут во­оруженную борьбу с англичанами, а баски – с испанцами, хотя, с нашей точки зрения, чего им делить, а вот русские стонут, вопят, жалуются, обвиняют, но всем хочется, чтобы кто-то другой за них все сделал, а им счастливую и сытную жизнь преподнес на блюдечке.

– Держись, – повторил я. – Должно же прийти пополнение?

Он хмыкнул:

– Разве что от скинхедов.

В коридоре Лукошина, к счастью, нет, я огляделся, вздохнул свободнее, ненавижу церковный вопрос, хотя он существует, похоже, здесь только для меня одного. Многие в РНИ в той или иной форме придерживаются формулы: православие – монархия – народность, причем православие ставится впереди, что совсем уж нелепо в наше свободное время.

Я поднялся на третий этаж. Далеко в конце коридора возле распахнутого окна беседуют с бумагами в руках Белович и Бронштейн. Оба похожи не на русских националистов, как вон Лукошин, а на преуспевающих молодых энергичных бизнесменов из Парижа или Лондона. Оба в белых с синевой рубашках, с умело подобранными галстуками, аккуратно подстриженные, чисто выбритые, с подчеркнуто европейскими лицами: длинноголовые, с высокими скулами и выступающими подбородками, оба арийски голубоглазые, похожие, как братья, только Белович носит очки, хотя, подозреваю, все для имиджа, как говорится. Сейчас зрение легко и достаточно дешево сделать стопроцентным не только в клинике Федорова, но уже во множестве ее филиалов.

Белович показывает Бронштейну бумаги, но не тыкает пальцем в строчки, как делал бы Лукошин, а, перевернув ладонь кверху, легонько постукивает по распечатке кончиками ногтей. При моем приближении оба повернули головы, в очках Беловича отразился солнечный свет, словно от зеркальных, но только на миг, Белович прекрасно воспитан и никогда не позволит себе надеть очки с зеркальными или темными стеклами.

Я скупо улыбнулся, их трудно застать вместе, Белович очень обижается и переживает, когда из-за фамилии в нем подозревают еврея. К тому же и отчество – Маркович, Василий Маркович Белович, уже охрип доказывать, что в родной Белоруссии окончания фамилий на «ич» так же привычны, как в России на «ов», а на Украине на «енко». А имена Левко, Марко – самые распространенные как на Украине, так и в Белоруссии…

Бронштейн – да, еврей, он и не маскируется под Иванова или Петрова, Исаак Маркович Бронштейн – экономист, менеджер, бухгалтер, толковый работник, дело свое знает и делает с азартом. Для него РНИ – предприятие, которое должно процветать, вот и старается, чтобы с бумагами все в порядке, а то проверки идут одна за другой, эти проклятые демократы уже задолбали, он их ненавидит больше, чем коммунистов, те в прошлом, а эти придурки здесь, жить мешают.

– Приветствую, – сказал я.

– Слава России! – ответил Белович, а Бронштейн легко согласился: 

– Да-да, слава-слава России, родине слонов и самых лучших в мире дорог!

– А что дороги? – возразил Белович задиристо. – Танки уже не застревают!

– Наши танки все проходимее, – согласился Бронштейн. – Вот Борис Борисович подтвердит, он был на авиашоу в Тушине.

Белович закатил глаза под лоб, пробормотал:

– Ах, Биробиджан, Биробиджан… Многовековая мечта русского народа…