Николай Скатов - Некрасов

• Название: Некрасов
• Автор: Николай Скатов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1994
• ISBN: 5-235-02217-3

Книга известного литературоведа Николая Скатова посвящена биографии Н.А. Некрасова, замечательного не только своим поэтическим творчеством, но и тем вкладом, который он внес в отечественную культуру, будучи редактором крупнейших литературно-публицистических журналов. Некрасов предстает в книге и как «русский исторический тип», по выражению Достоевского, во всем блеске своей богатой и противоречивой культуры. Некрасов не только великий поэт, но и великий игрок, охотник; он столь же страстно любит все удовольствия, которые доставляет человеку богатство, сколь страстно желает облегчить тяжкую долю угнетенного и угнетаемого народа.

---

Здесь, как сказал бы один гоголевский герой, «тонкая материя». Здесь, во всем этом посвящении, целая народная этикетность. Соблюденная одной стороной — она была оценена и принята другой. Характерно позднее, на пасху, письмо Гаврилы Яковлевича Захарова Некрасову: «Христос воскресе! Дорогой ты мой боярин Николай Алексеевич. Дай тебе Бог всякого благополучия и здравия да воротитца в Карабиху. Об ком же вспомнить как не о тебе в такой великий и светлый праздник. Стосковалось мое ретивое, что давно не вижу тебя, сокола ясного. Частенько на мыслях ты у меня и как с тобою я похаживал по болотинам вдвоем и все ето оченна помню, как бы ето вчера было и во сне ты мне часто привидишься…

Коли надумаешь ты порадовать меня, то пришли мне поскорей также свой патрет, хоть бы одним глазком я посмотрел на тебя. Пиши страховым письмом, а то украдут на поште...

Не забывай нас, а засим остаюсь друк и приятель твой деревни Шоды Гаврила Яковлев, а со слов его писал ундер-офицер Кузьма Резвяков».

Письмо «ундер» Кузьма явно писал не по поручению, а «со слов» Гаврилы: они и свидетельство того, что на подарочке не побрезговано — ведь цитата в письме — это, в сущности, и есть очень деликатная благодарность за дарение. Еще и подчеркнутая: цитата-четверостишие из Некрасова записана на оборотной части «патрета» Гаврилы Яковлевича — присланной Некрасову из Костромы фотографии.

А это глубинное и трогательное — «и во сне ты мне часто привидишься»: ведь друг-крестьянин пишет Некрасову так, как Некрасов писал другу Тургеневу: «...ты мне в последнее время несколько ночей снился во сне...»

Да и «друк и приятель» — от поэта принятая формула отношений действительно дружеских и приятельских, подтверждение многих свидетельств, что с крестьянами, особенно с охотниками, Некрасов был прост и весел, как бы освобождался от тяжких психологических вериг, отдыхал душой.

«Коробейники» — первое произведение, которое поэт обращал к народу и осознавал, что народу оно понравится.

Уже осенью 1861 года поэма была дважды напечатана для публики: в сентябрьской книжке «Современника» и во втором издании «Стихотворений», впервые после сборника 1856 года, наконец, разрешенных цензурой.

Но — народу народово.

Еще с 1853 года, со времени поездок во владимирское Алушенино, Некрасов знал Мстеру, где в литографии книготорговца Ивана Александровича Голышева выпускались для народа иконки, лубки... А торговцы-офени разносили их по Руси. «Летом 1861 года, — вспоминал Голышев, — к нашему дому подъехала дорожная коляска, запряженная не то тройкой, не то четверкой лошадей. Из коляски вышел господин невысокого роста с бледным лицом. Он оказался поэтом Некрасовым, слава о котором уже долетела до нас».

Посмотрели магазин, попили чаю, обсудили, как издать стихи Некрасова для народа: по совету Голышева поэт решил выпускать небольшие в красной обложке книжки — «Красные книжки». Зимой 1861 года в Мстеру отправилась первая партия — «Коробейники». Поэт как бы возвращал взятый у народа долг: издание осуществилось за счет автора, а скромный доход получали только распространители. «Милостивый государь! — написал Голышеву Некрасов. — Посылаю Вам 1500 экземпляров моих стихотворений, назначающихся для народа. На обороте каждой книжечки выставлена цена — 3 копейки за экземпляр, — поэтому я желал бы, чтобы книжки не продавались дороже: чтобы из 3-х копеек одна поступала в Вашу пользу и две в пользу офеней (продавцов), — таким образом, книжка и выйдет в три копейки, не дороже».

«Позвольте принести Вам, Ваше высокоблагородие, — отвечал с привычной крестьянской вышколенностью «милостивый государь», — за Ваше доброе ко мне и лестное доверие мою глубокую благодарность. Вы вполне удовлетворяете Вашими прекрасными изданиями требование меньшинства, даете возможность пользоваться бедному сословию полезными Вашими книжками и украшаете народную книжную торговлю».

Опытный Голышев, конечно, зная, что даже и некрасовские стихи будут удовлетворять требования лишь меньшинства. Впрочем, и его — не слишком: после второго выпуска красных книжек все издание было административно прикрыто: владимирский губернатор (Мстера-то владимирская) запретил к деревенской торговле даже выпущенные.

Но что касается «Коробейников», то как раз они удовлетворили требования не меньшинства, а абсолютного народного большинства — и деревни, и города. Один из знатоков русской поэзии в разных ее измерениях, Иван Никанорович Розанов, писал в книге «Литературные репутации»: «Евгений Захарович Баранов, лицо хорошо знакомое московским фольклористам, собиратель той поэзии, которая является достоянием подвалов и чердаков, рассказывал мне, что среди городской бедноты решительно никакой популярностью не пользуется такое прославленное произведение, как «Железная дорога». Не поют они и знаменитой песни «Выдь на Волгу». Это нравится только интеллигенции или учащейся молодежи... Если спросить, какое произведение русской искусственной поэзии занимает первое место по распространенности в народе, то назвать придется не какое-либо произведение Пушкина или Лермонтова или кого иного, а отрывки из некрасовских «Коробейников», «Коробушку» или «Катеринушку», и большинство поющих не знает, кто сочинил эту песню». Может быть, такое незнание народом поэта и есть его высшее признание как поэта народа.

Не случайно в эту же летнюю 1861 года пору созданы и другие ставшие всенародной «почвенной» песней стихи — «Похороны»:

Меж высоких хлебов затерялося
Небогатое наше село,
Горе-горькое по свету шлялося
И на нас невзначай набрело.

Ой, беда приключилася страшная!
Мы такой не знавали вовек:
Как у нас — голова бесшабашная —
Застрелился чужой человек!..

Этот выход поэта на почву делает для нас почти наглядным сохранившийся беловой автограф с зачеркнутыми стихами о «бедном стрелке» — явно интеллигенте-народолюбце:

[Ты у нас про житье наше спрашивал
Ровней с нами себя называл
А лицо было словно дворянское...
Приносил ты нам много вестей
И про темное дело крестьянское
И про[стра] войны заморских царей.]

Таким образом, если в «Знахарке» даже плохие стихи пущены, по признанию самого поэта, для «идейной» строки про «волю», то в «Похоронах» даже «идейные» строки (про «темное дело крестьянское», например) выпущены для хороших стихов: простая народная похоронная печаль сняла их и сделала здесь совершенно ненужными и фальшивыми.

Еще в 1860 году Некрасов написал стихотворение «Плач детей», к тому же вдвойне опосредованное. «Я имел подстрочный перевод в прозе и очень мало держался подлинника», — отметил много позднее поэт. Речь идет о стихах Элизабет Баррэт Браунинг.

В 1861 году пишутся «Крестьянские дети», «Плач детей», хотя и написан от первого лица, скорее стал «Плачем о детях».

В «Крестьянских детях» — сами детские слезы и смех, радость и драка, игра и работа. Именно летом 1861 года с «Крестьянскими детьми», с «Похоронами», с «Коробейниками» — прежде всего с «Коробейниками» — была разгадана роковая загадка многих лет, решился стоном ставший главный вопрос:

Ты проснешься ль, исполненный сил,
Иль,судеб повинуясь закону,
Все, что мог, ты уже совершил, —
Создал песню, подобную стону,
И духовно навеки почил?..

Создав, по сути в соавторстве с народом, «Коробейников», поэт снял с себя этот буквально измучивший его до сей поры вопрос. Оказалось, что народ еще и не совершил всего, что мог, и создал совсем не только подобные стону песни и совсем не почил духовно. Соответственно менялась вся система координат и переставлялись точки отсчета.

Так успокоенность в народе, укрепленность в нем и ощущение совсем новой к его судьбе собственной причастности ставили Некрасова в новую позицию к тому же Тургеневу. Растерянные жалобные стенания I860 года «Одинокий, потерянный...» сменились уверенными, упрекающими и призывающими стихами 1861 года:

Непримиримый враг цепей
И верный друг народа!
До дна святую чашу пей,
На дне ее свобода.

Особенно любопытно, что эти стихи Тургеневу тогда остались неопубликованными, то есть писались не только для него, но, может быть, еще более для себя.

Пришла большая внутренняя поэтическая свобода, редкая у Некрасова творческая легкость. Вот начало «Крестьянских детей»:

Опять я в деревне. Хожу на охоту,
Пишу мои вирши. Живется легко.

Казалось бы, всего лишь непритязательные «вирши» всего лишь о «крестьянских детях» вырастают в поэму о русской жизни: ведь, по сути, здесь идет уяснение жизнестойкости основного ядра национальной жизни.