Роджер Желязны - Творец сновидений

• Название: Творец сновидений
• Автор: Роджер Желязны
• Жанр: Научная Фантастика

---

— Вы пристрастны, — заметила она.

— Конечно. Вы должны всегда стараться видеть широко, если хотите рассмотреть что-то мелкое. Помните, я показывал вам пантеру, гремучую змею, аллигатора? Помните, что я ответил, когда вы спросили: "Зачем это?"

— Вы сказали, что я должна знать не только идиллию.

— Правильно, и, поскольку вы снова жаждете перехватить инициативу, я решил, что чуть больше боли и чуть меньше удовольствия могут укрепить мое положение. Вы уже наделали ошибок.

— Да, я знаю. Но это скопище механизмов, мостящих дорогу в ад…

Они обошли кучу банок, бутылок и матрасных пружин. Он остановился перед металлическим ящиком и поднял крышку.

— Посмотрите, что спрятано в брюхе этого бака на целые столетия!

Фантастическое сияние наполнило темную полость мягким зеленым светом.

— Чаша Святого Грааля, — объявил он. — Это энантиодромия, моя дорогая. Круг, замкнутый сам на себя. Когда он проходит через свое начало, начинается новый виток спирали. Откуда мне знать, когда это случится?

Грааль мог быть спрятан в машине. Со временем все меняется. Друзья становятся врагами, зло становится благодеянием. Но у меня еще есть время, и я расскажу вам маленькую легенду, как и вы угощали меня легендой о греке Дедале. Ее рассказал мне пациент по имени Росман, изучавший каббалу. Чаша Грааля, которую вы видите, есть символ света, чистоты, святости и небесного величия. Каково ее происхождение?

— Никто не знает.

— Да, но есть традиция, легенда, которую Росман знал: Чашу Грааля отлил Мелхиседэк, израильский первосвященник, предназначив ее для Мессии.

Но как Мелхиседэк ее сделал? Он вырезал ее из громадного изумруда, найденного им в пустыне. Этот изумруд выпал из короны Шамаэля, Ангела Тьмы, когда тот был сброшен с небес. Кто знает, какова вообще суть Чаши Грааля? Энантиодромия. Прощай, Грааль. — Он закрыл крышку, и все сделалось мраком.

Затем, идя по Винчестерскому кафедральному собору с плоским потолком и обезглавленной (Кромвелем, как сказал гид) статуей справа, он вспоминал следующий сеанс. Он вспоминал свою почти невольную позу Адама, когда называл всех проходящих перед ним и животных. Он чувствовал себя приятно буколически, когда, вызубрив старый ботанический текст, творил и называл полевые цветы.

Так что они были вдали от городов, вдали от машин. Ее эмоции были все еще мощными, даже при виде простых, осторожно вводимых объектов. Чтобы рискнуть ввести ее в сложную и хаотическую дикость, он должен был медленно строить ее город.

Что-то быстро пронеслось над собором, издав пронзительный гул. Рэндер на секунду взял Джилл за руку и улыбнулся, когда она посмотрела на него.

Джилл, склонная к красоте, обычно прилагала много усилий для ее достижения, но сегодня ее волосы были просто зачесаны назад и связаны пучком, глаза и губы не накрашены, маленькие белые уши были открыты и казались какими-то заостренными.

— Обратите внимание на зубцы капителей, — прошептал он.

— Фу! — фыркнула Джилл.

— Ш-ш-ш! — зашикала стоявшая рядом маленькая женщина.

…Позднее, когда они шагали обратно к своему отелю, Рэндер спросил:

— Ну что, Винчестер — о'кей?

— О'кей.

— Рада?

— Рада.

— Значит, можем вечером уехать?

— Идет.

— В Швейцарию…

— А может, мы сначала потратим деньги на осмотр старых замков? В конце концов, они же сразу через Пролив, а пока я буду осматривать, ты можешь попробовать все местные вина…

— Ладно.

Она посмотрела на него с некоторым удивлением.

— Что? Никаких возражений? — Она улыбнулась. — Где твой боевой дух?

Ты позволяешь мне вертеть тобой?

— Когда мы галопом неслись по потрохам этого храма, я услышал слабый стон, а затем крик. "Ради всего святого, Монтрезор!" Я думаю, это был мой боевой дух, потому что голос-то был мой. Я уступаю призраку, даже неустановленному. Давай поедем во Францию.

Вот и все!

— Дорогой Рэнди, это всего на пару дней…

— Аминь, — сказал он, — хотя мазь на моих лыжах уже сохнет.

…Они уехали. На третий день утром, когда она говорила ему о замках Испании, он вслух размышлял, что психологи нередко пьют, злятся и ломают вещи. Приняв это, как завуалированную угрозу Видсвудскому фарфору, который она коллекционировала, она согласилась с его желанием кататься на лыжах.

"Свободен!" — чуть не выкрикнул Рэндер.

…Сердце его стучало где-то в голове. Он резко наклонился и свернул влево. Ветер бил в лицо, жег и царапал щеки душем ледяных кристаллов.

Он был в движении. Мир кончился в Вайсфилде, и Дофтал вел вниз и прочь от его портала.

Его ноги были двумя мерцающими реками, несущимися по твердым, изгибающимся плоскостям. Они не мерзли на ходу. Вниз! Он плыл. Прочь от всего мира! Прочь от удушающей нехватки интенсивности, от избалованности благосостоянием, от убийственной поступи вынужденных развлечений, рубящих досуг, как Гидру.

Летя вниз, он чувствовал сильное желание оглянуться через плечо, не создал ли мир, оставшийся за спиной, грозное воплощение его самого, тень, которая гонится за ним, Рэндером. Поймает и утащит обратно в теплый и хорошо освещенный город в небе, где он будет лежать и беседовать с алюминиевым приводом, с гирляндой чередующихся токов, успокаивающих его дух.

— Я ненавижу тебя, — выдохнул он сквозь зубы, и ветер унес его слова.

Затем он засмеялся, потому что всегда анализировал свои эмоции, как цепочки рефлексов, и добавил:

— Беги, Орест, безумец, преследуемый фуриями…

Через некоторое время склон стал более пологим. Рэндер достиг конечной точки трассы и остановился.

Он закурил и пошел обратно на вершину, чтобы спуститься снова.

В этот вечер он сидел перед камином в большом помещении, чувствуя, как тепло пропитывает усталые мышцы. Джилл массировала ему плечи, пока он разыгрывал Роршаха. Он потянулся за блестящим стаканчиком, который тут же был выхвачен у него звуком голоса, донесшегося с другого конца Зала Девяти Сердец.

— Чарлз Рэндер? — произнес голос (только это прозвучало как "Шарльс Рундер").

Его голова тут же повернулась в том направлении, но в глазах его плясало слишком много остаточных изображений, чтобы он мог выделить источник зова.

— Морис? — спросил он. — Бэртльметр?

— Угу, — пришел ответ, и затем Рэндер увидел знакомое лицо, посаженное прямо на плечи, на красный с синим мохнатый свитер, безжалостно натянутый на винный бочонок. Человек пробивал себе путь в их направлении, ловко обходя разбросанные лыжные палки, сваленные в кучу лыжи и людей, которые, подобно Джилл и Рэндеру, пренебрегали стульями.

— Вы еще больше потолстели, — заметил Рэндер. — Это не к добру.

— Вздор, это все мышцы. Ну, как вы, что у вас нового? — Он посмотрел на Джилл, и она улыбнулась ему.

— Это мисс де Вилл, — представил ее Рэндер.

— Джилл, — уточнила она.

Он слегка поклонился и, наконец, выпустил из своих стальных тисков руку Рэндера.

— …А это профессор Морис Бэртльметр из Вены, — закончил Рэндер, ярый последователь всех форм диалектического пессимизма и весьма замечательный пионер нейроморфологии, хотя, глядя на него, этого никогда не подумаешь. Я имел счастье быть его учеником.

Бэртльметр кивнул, соглашаясь с ним, принял фляжку, которую Рэндер достал из пластиковой сумки, и наполнил до краев складные стаканчики.

— Ага, вы все еще хороший врач, — сказал он. — Вы сразу же диагностировали случай и дали правильное предписание. За здоровье!

— Дай Бог, не последняя, — ответил Рэндер.

Они сели на пол. Пламя ревело в громадной кирпичной трубе камина, коряги обгорали по ветвям, сучьям, по годовым кольцам. Рэндер подкладывал дрова.

— Я читал вашу последнюю книгу года четыре назад, — небрежно бросил Бэртльметр.

Рэндер кивнул.

— Вы занимались в последнее время какой-нибудь исследовательской работой?

— Да, — ответил Рэндер, — отчасти. — Он взглянул на Джилл, которая дремала, прижавшись щекой к ручке огромного кожаного кресла. По ее лицу пробегали малиновые тени. — Я натолкнулся на довольно необычного субъекта и начал некую сомнительную операцию, которую надеюсь со временем описать.

— Необычный? В каком смысле?

— Во-первых, слепая от рождения.

— Вы пользуетесь «яйцом»?

— Да. Она хочет быть Конструктором.

— Черт побери! Вы сознаете возможные последствия?

— Конечно.

— Вы слышали о несчастном Пьере?

— Нет.

— Это хорошо. Значит, все было удачно засекречено. Пьер преподавал философию и писал диссертацию об эволюции сознания. Прошлым летом он решил, что ему необходимо исследовать мозг обезьяны, чтобы сравнить менее тошнотворный мозг со своим, я полагаю. Во всяком случае, он получил незаконный доступ к «яйцу» и к мозгу нашего волосатого предка. Как далеко он зашел, подвергая животное стимулирующей терапии — так и не выяснено, но полагают, что такие вещи не могут немедленно передаваться от человека к обезьяне — звуки уличного движения, например, и тому подобное — и что-то испугало животное. И с тех пор Пьер находится в обитой мягким пластиком камере, и все его реакции реакции испуганной обезьяны.