Анатоль Имерманис - Пирамида Мортона

• Название: Пирамида Мортона
• Автор: Анатоль Имерманис
• Издательство: “ЛИЕСМА”
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 1978

Единственный роман автора в жанре твёрдого НФ (латыш. 1971; рус. 1978). Действие происходит (в 1-й части) в близком «капиталистическом» будущем и (во 2-й части) — в мире после катастрофы; основу сюжета составляет история создания телевизионной и биологической систем управления тоталитарным обществом.

"Пирамида Мортона" — одна из немногих советских книг антикапиталической идеологической направленности, которая сохранила актуальность в новом веке. И многое, описанное в книге, заставляет задуматься о том, что творится в нашем мире сейчас. И - о том, что ещё, возможно, предстоит...

---

Я сначала разбил вдребезги телеон, потом всю мебель, потом долго кричал и бился о сплошные стены, и рвал цветы, и топтал их, чтобы схватить его, поставить стрелку его циферблата на анабиозную дверь, силой потащить его туда, и видеть, как его замораживают. А потом дождаться следующей капсулы и мертвым последовать за мертвой Торой.

Но я никак не мог поймать его, для этого я был слишком безумен, а когда безумие вышло из меня последним нечленораздельным визгом, его уже не было в комнате.

Я выбежал в коридор и увидел его в противоположном конце, и гнался за ним через весь биодом. Он ни разу не воспользовался лифтам, чтобы уйти от меня, а только бежал и бежал, то исчезая за поворотом, то снова появляясь в яределах видимости. И когда я понял, что он делает это нарочно, мне не захотелось его убивать. Я уже совсем задыхался, и все плыло перед моими глазами, и мне пришлось прислониться к стене, чтобы не упасть.

Он стоял в Нескольких шагах от меня, а потом бессильно сполз и остался лежать. Я с трудом дотащился до него и, наклонясь над ним, услышал сквозь хриплое клокотанье в горле:

— Не бойся, Трид! Я не умру! Я не имею права умирать. Я единственный человек, который может сделать так, чтобы все пошло по-иному. Тебя должны признать Тридентом Мартеном, а без меня это невозможно.

Я дотащил его до своей, комнаты и, порывшись в справочнике, вызвал специальным сигналом киберврача. Не знаю, как он был запрограммирован, но очевидно, разгромленная обстановка входила в его список болезненных симптомов. К тому времени когда Лайонелл пришел в себя, все обломки уже были убраны шестирукими цилиндрами и заменены новой с иголочки мебелью. Телеон тоже был новый. Он так и сверкал зеркальной поверхностью.

— Почему почему ты не сказал раньше? — меня душило отчаянье.

— Что Тора умрет? — Лайонелл все еще мог говорить лишь еле слышным хриплым шепотом. — Все же я ей сказал!

— Ложь! — закричал я, вспоминая, как она улыбалась. И тут же вспомнил с похолодевшим сердцем — она назвала меня “Трид”.

— Правда! Пока ты ходил за едой в бар! Она отослала тебя, чтобы просить моей помощи. Я должен был увести тебя. Тора хотела, чтобы ты до последней минуты ничего не подозревал… Вот какая она была! Индейские женщины тоже так умели умирать… И тогда я впервые в жизни понял, что я не только индеец… Я — человек, Трид, такой же, как Тора, как ты… Нельзя мстить людям за то, что они люди…

— И ты ей все рассказал? — прошептал я. — Зачем? Зачем эта последняя бессмысленная жестокость? Было бы в тысячу раз лучше не говорить даже мне! Я бы спокойно умер, веря, что мы снова встретимся.

— Я слишком долго лгал. Больше не могу! — Лайонелл говорил уже прежним ровным голосом. — И потом, это не было бессмысленно. Тора имела право знать. Это она просила меня не говорить тебе сразу, ты бы пошел вместе с ней. А она хотела, чтобы ты остался, и помнил все, и сделал так, чтобы другие не умирали.

— Но ведь это невозможно! — сказал я тихо, уже понимая, почему Тора не захотела скрывать от меня свою смерть.

— Возможно! — Лайонелл задумался. — Каждый месяц Телемортон показывает один из биодомов. И если наш будет следующим…

— Что же ты молчал?!

— До сегодняшнего дня у меня была лишь одна мысль — поскорее расплатиться по счету. Хуже другое. У меня почти никаких надежд дождаться телепередачи — через неделю кончается мой срок.

Мы проговорили всю ночь. И всю ночь безумно хотелось не медлить, а сразу же повернуть стрелку циферблата на шифр “ДВАБ”. Но я знал — пока оставалась хоть малейшая надежда, я не имел права дезертировать в смерть, как полвека назад дезертировал в анабиоз.

Мое место было здесь, в этой эпохе, страшнейшей из всех эпох, где палач сначала трудится, чтобы уничтожить человечество, а затем в самую последнюю минуту пытается его спасти. Это время было мне чужим, я попал в него случайно, до сегодняшнего дня мне не было никакого дела до этих чужих людей, провозгласивших Лайонелла Марра “Спасителем Человечества”. Но через смерть Торы я породнился с ними, и сейчас не оставалось больше ничего другого, как бежать из биодома и, дорвавшись до власти, ломать и крушить, жечь и растаптывать то, что посеяно моим временем.

Всю ночь я думал об этом, и всю ночь Тора улыбалась в зеркале телеона самой счастливой улыбкой, какую только можно придумать для любимого человека, и всю ночь, до самого утра, смерть говорила со мной ее пронзительно-нежным голосом:

— Прощай, Трид! Прощай, Трид! Прощай, Трид!

9

Я ожидал Лайонелла в Зале светописи. Прошло уже больше месяца, но до сих пор ему каждый раз удавалось продлить свою жизнь. Кибернетическая анабиозная система не знала людей в лицо, люди были для нее номерами. Каждый при входе получал свой номер, на который откликался электронный браслет, заменяя удостоверение личности. В анабиозной камере браслет снимали, и соответствующий номер автоматически переходил из списка обитателей биодома в регистр капсульного хранилища. Любой человек мог поменяться с другим браслетами и таким образом продлить свой срок или наоборот. Но об этом никто не знал, кроме творца биопрограммы — Лайонелла Марра.

Пока нам везло. Новоприбывшие, вдосталь насладившись одиночеством и комфортом, жадно набрасывались на недоступные в нормальной жизни удовольствия и очень быстро перенасыщались. На смену приходила ужасная пустота и вместе с ней разные мысли. У многих наступал момент, когда томительное ожидание конца представлялось мукой.

Но разыскать таких среди десяти тысяч было нелегко, тем более, что после перелома почти все они опять запирались в свои комнаты, а окончательное решение принимали внезапно. Срок последнего вымененного Лайонеллом браслета кончался сегодня через несколько часов, и я очень тревожился. Я ему ничем не мог помочь в поисках — после смерти Торы я не был в состоянии даже видеть людей, а тем более разговаривать и убеждать.

Лишь здесь, в совершенно темном зале, я переносил их присутствие. Положение откидных кресел было почти горизонтальным. От этого терялось ощущение верха и низа — проплывающие по огромному потолку цветовые сочетания казались беспространственными проекциями собственных чувств и мыслей. В отличие от картин Торы электронная светопись не была искусством, но я все чаще понимал, почему она стала так необходима людям.

Иногда я минут пять подряд видел только пусть красивые, но бессмысленные узоры. И вдруг за цветным облаком цветной тенью появлялось что-то от Торы — рука, или волосы, или очертания губ, а изредка даже все лицо. Видение было мгновенным, световые линии безостановочно двигались, изменялись, благодаря этому воображение подсказывало не часть застывшего портрета, а согретую теплом и нежностью живую Тору. Это было щемящее чувство узнавания — она стояла как бы за занавесом, из-за которого выглядывал лишь фрагмент комбинезона или туники, но я ощущал ее присутствие и был счастлив.

Временами я закрывал глаза, как она в те дни. Боялась, что я вычитаю в них тщательно скрываемый неумолимый счет — осталось еще 30 часов, еще 20, еще 10, только 3… И все же отказалась, когда Лайонелл предложил ей обменяться браслетами. Она была нужна только мне и себе, а он — единственный человек, которому поверили бы, что я — Тридент Мортон — семи миллиардам.

— Трид! — внезапно окликнул меня в темноте его голос. Бесшумная походка — вот единственное, что сохранилось от прежнего Лайонелла Марра.

— Достал? — спросил я, затаив дыхание. Он молча уселся рядом со мной, и я понял — на этот раз не удалось.

— Что же делать? — вымолвил я с отчаянием. Мы говорили шепотом, никто не обращал на нас внимания — почти все посетители рассказывали соседям, какие картины видят. — Ведь у тебя осталось только несколько часов.

— Не волнуйся, Трид! Я нашел выход. Если нет живых, желающих обменять браслет, придется обмениваться с трупами. И тебе, и мне. Пока к нам не прибудут телеоператоры.

— Нет! — ужаснулся я. — Нет! Достаточно убийств! Не ради этого умерла Тора.

— Но именно ради этого отказалась прожить предложенную мною лишнюю неделю! — Лайонелл стиснул мою руку. — Ты не имеешь права забывать об этом, Трид! Не имеешь!

Я смотрел на потолок, но уже ничего не видел — ни Торы, ни замысловатых световых сочетаний. Было просто беспорядочное скопление геометрических фигур, они метались в поисках выхода, наталкивались друг на друга, снова разбегались, и весь их безысходный, отчаянный хаос в точности отражал мои мысли. Я знал, Лайонелл прав — что значит жизнь нескольких людей по сравнению с возможностью предотвратить медленное умирание всего человечества. Тора во имя этого добровольно отказалась от семи дней — семи лет, семи веков блаженства. А я страшусь укоротить жизиь дюжины совершенно чужих мне людей, которых спустя неделю или две все равно ожидает тот же конец. Я казался себе полным ханжеских предубеждений моральным трусом. И все же вечная дилемма, имеет ли кто-либо право жертвовать меньшинством ради большинства, так и осталась без ответа. Хорошо Логосу с его электронным разумом — он-то решил ее для себя настолько основательно, что превратил в официальную религию Стабильной Системы. Еще я думал об иронии судьбы: после пирамиды трупов — несколько жалких одиночных убийств, которые Лайонелл вынужден совершить в самых гуманных целях.