Генри Олди - Гроза в Безначалье

• Название: Гроза в Безначалье
• Автор: Генри Олди
• Жанр: Эпическая фантастика
• Год: 1997
• ISBN: 5-251-00451-6

Наш мир стоит на пороге Кали-Юги, Эры Мрака. Лучшие ученики Рамы-с-Топором гибнут в Великой Битве. Однако Эра Мрака не заканчивается гибелью мира — она ею только начинается, так же как и история Индры-Громовержца, величайшего из богов, история аскета Рамы-с-Топором и одного из учеников его — Гангеи Грозного, тело которого стало тюрьмой для бога Дьяуса... Судьбы обычных людей и царей Хастинопура, судьбы небожителей и их земных воплощений, традиционно переплетенные и запутанные в древнейших мифах Индии, стали основой для увлекательного сюжета этого фантастического романа, наполненного жестокими сражениями, невероятными любовными интригами и волшебными превращениями сразу в нескольких мирах.

---

…Ровно через год в Хастинапуре, Городе Слона, будет великий праздник: у царя Пратипы родится первенец мужского пола. Болезненный мальчик по имени Бахлика.

Еще через год старшая жена Пратипы принесет ему второго сына. Ребенок будет назван Шантану, то есть Миротворцем, и объявлен наследником престола.

В столице накроют столы, амнистируют преступников, рассыплют по улицам казну, и бедный люд станет славить имя Пратипы, желая царским сыновьям здоровья и долголетия.

Еще через два десятилетия Шантану-Миротворец совершит паломничество на Курукшетру, к священным криницам — молясь о здоровье брата и прихворнувшего отца. На берегу Ямуны к нему подойдет женщина и сядет на левое бедро наследника престола. Потом они поднимутся и уйдут в лес.

Восемь призраков будут провожать взглядами влюбленную чету и улыбаться.

Наследник не вернется в столицу. Он только отправит гонца с приказом: ждать его возвращения.

Ждать придется около трех лет.

2

…Мужчина приподнялся на локте и обвел все вокруг себя безумным взором.

Рука подломилась, и он упал.

Сел с третьей попытки.

— Я…

В горле заклокотало, и умершее слово выкидышем упало в пустоту.

Был он молод, красив здоровой красотой сильного человека, который лишь понаслышке сталкивался с голодом, и всерьез полагал, что сошел с ума. Не без оснований. В памяти отчетливо стояло: вот он засыпает на ложе, на шелковых покрывалах с вышивкой, усыпанных лепестками манго, под тихое пение прислужниц, убаюканный покоем и счастьем — его жена, его любимая жена вчера принесла своему супругу двойню, и оба мальчика похожи…

«Сваха!» — отчетливо прозвучал в мозгу возглас, которым заканчивают жертвоприношение, и глаза мужчины неожиданно прояснились.

Так звонкий клич медного горна-длинномера в руках умелого трубача поднимает дружинников по тревоге.

— Я… я — Шантану! Шантану-Миротворец, сын и наследник царя Пратипы!

«Ты уверен?» — спросило безумие.

Под мужчиной протяжно застонал чарпай — дешевая кровать низших сословий. Даже не кровать, а лежанка, простая рама на четырех ножках, перетянутая крест-накрест веревками, поверх которых были постелены грубые циновки.

О лепестках манго и речи не шло. Как и о прислужницах.

Шантану лежал в лесной хижине, дымной, прокопченной насквозь и почти пустой. Словно хозяин давно покинул временную обитель и ушел невесть куда — чтобы наследник престола в один не слишком прекрасный день обнаружил себя в брошенной хижине и захлебнулся осознанием реальности.

Сын царя Пратипы, прозванный Миротворцем, даже не догадывался, что именно сейчас в Городе Слона, во дворике жилища дворцового пратихары[33], закончился молебен. Дорогой, надо сказать, молебен. Во здравие пропавшего без вести наследника, и в первую очередь — во здравие душевное. Старенький пратихара ужасно рисковал: прослышь о молебне Пратипа, который в последнее время очень изменился, заставляя палачей-чандал работать сверхурочно, — не миновать беды.

Допрос с пристрастием: «Душевное здравие? Стало быть, полагаешь, что царевич болен? Не в себе?! Откуда такие сведения?!»

Ни один из министров не рискнул на такое (упаси Брахма, своя голова дороже!) — а тут поди ж ты, какой-то пратихара…

«Сваха…»

И медный рев очищает пыльный мозг, насквозь прокопченный безумием.

— Я Шантану! — грозно прозвучало в ответ.

Будь здесь известный на весь Хастинапур наставник искусства Ваджра-Мушти, кшатрийской «Битвы молний», он с удовольствием бы ухмыльнулся в седые усы, услышав крик своего лучшего ученика.

Мужчина соскочил с заскрипевшего чарпая, наскоро оглядел себя и решил, что похож на жертвенное животное. Украшенного козла, который счастлив в вонючем хлеву над бадьей с отрубями — и будет счастлив вплоть до алтаря и ножа.

Сколько же дней… лет… времени он провел здесь?

Память словно метлой вымело. Одно сверкало и искрилось отчетливостью воспоминаний — жена! Властная красавица жена, искусная в постели, знающая сотни историй о богах и демонах, историй живых и презабавных, словно рассказчица сама присутствовала при описываемых событиях, жена, нарожавшая счастливому муженьку…

Сколько?

И где они все, эти дети?

Вокруг хижины скачут?!

Шантану чуть не зарычал от бессильной ярости и выскочил наружу.

Никого. Лишь тропинка ведет в глубь леса, и любопытные фазаны-турачи курлычут в кустах, сверкая разноцветьем оперения.

Он кинулся бежать, и тропа сама ложилась под босые ноги хастинапурского принца, облаченного лишь в полоску мочала на чреслах и увядшие гирлянды.

Глухо дребезжал один-единственный браслет на щиколотке.

Остановить хотел?

3

Женщина стояла по пояс в воде — мутной воде Ганги, матери рек, текущей одновременно в трех мирах. В волне нет-нет да и пробивалась кровавая струйка. Выше по течению, за вереницей крохотных островков, Ганга сливалась с Ямуной, а той было не впервой размывать по дороге красный песчаник предгорий, может, именно за цвет воды Ямуну прозвали в честь Князя-в-Красном или… тс-с-с!

Молчим, молчим…

На предплечье правой руки у женщины, прижав к ее плечу покрытую пушком голову, спал младенец. Дитя двух-трех дней от роду. Мальчик. Левую же руку женщина опустила в воду и время от времени двигала ею из стороны в сторону. Словно белье полоскала.

Подвигает, скосится на спящего ребенка — и стоит. Ждет. А лицо такое… не бывает таких лиц.

Наконец речная гладь расступилась, как если бы ей приказали, и женщина извлекла наружу еще одного ребенка. Мальчика.

Мертвого.

За шкирку, будто кутенка от блудливой суки топила.

Брезгливо оглядела, присмотрелась — не дышит ли? — и швырнула на берег.

Маленькое тельце утопленника шмякнулось о песок и по склону сползло в тростники.

Женщина вздохнула, тыльной стороной ладони отерла лоб (рука была абсолютно сухая, даже какая-то пыльная) и принялась за следующее дитя.

Но опустить ребенка в воду ей не дали.

— Стой! — проревело совсем рядом, и в воду Ганга вепрем-подранком, весь в радуге брызг, вломился голый Шантану. Лицо его в этот миг смотрелось совсем старым — и совсем бешеным. Подобное бешенство было свойственно всей Лунной династии, уходящей корнями в глубокую древность: именно в этом состоянии раджи изгоняли или убивали любимых жен, сухим хворостом вспыхивали в гуще, казалось бы, проигранных сражений, шли укрощать слонов с лопнувшими висками…[34]

— Тварь!

Сейчас молодой мужчина напрочь забыл святой долг кшатрия: не поднимать руки на раненого, сдающегося, лишившегося рассудка — и на женщину. Вспышкой озарения ему показалось, что у жены-убийцы нет ног, что есть просто речная вода, из которой растет туловище, в любой момент готовое оплыть, растечься, раствориться… Но разум исчез, осталось лишь бешенство, наследственная ярость — и ребенок проснулся уже в руках отца.

Он успел вовремя.

— Идиот! — истерически завизжала женщина, и лицо ее разом сделалось уродливым и почти таким же безумным, как и лик Шантану. — Козел жертвенный! Это же был последний!

На берегу, рядом со скорчившимся тельцем, подпрыгивал в возбуждении призрачный силуэт, один-единственный, как браслет на щиколотке канувшего в нети принца, и туманные ладони шарили в воздухе, копошились, искали…

Что?

— Последний?! — до Шантану наконец дошел смысл сказанного женщиной.

Он кинулся прочь, на отмель, но женщина мгновенно перетекла ближе, пальцы с крашеными ногтями впились в плечо принца мертвой хваткой — и младенец захныкал, едва не оказавшись вновь у матери.

Принц извернулся и резко, по-журавлиному, вздернул колено почти до подбородка, одновременно махнув свободной рукой сверху вниз.

Этот удар сломал бы локоть даже опытному бойцу. Женщину же лишь заставил отпустить плечо мужа. Спустя миг принц стоял на отмели, тяжело дыша, крепко прижимал к себе последнего ребенка и воспаленными глазами следил за приближением жены.

За спиной принца гримасничал призрак. Заботливая жена и примерная мать вырастала из воды, как стебель осоки: вот у нее появились бедра, колени, лодыжки… Когда женщина поравнялась с Шантану, она внезапно подхватила горсть речной воды, словно горсть песка, и швырнула в лицо мужу. Шантану попятился, брызги полоснули его по щеке — и сильный мужчина покатился по песку, крепко прижимая к себе сына и стараясь уберечь дитя.

Вскочил.

Набычился зверем, защитником выводка… Бывшего выводка… По рассеченной щеке червями ползли две струйки крови, как если бы ее зацепило гранитной крошкой.

Женщина уже замахивалась для второго броска.

«Сваха!» — вновь прозвучал в мозгу Шантану крик далекого брахмана.