Виктор Конецкий - Некоторым образом драма

• Название: Некоторым образом драма
• Автор: Виктор Конецкий
• Издательство: Советский писатель Ленинградское отделение
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1989
• ISBN: 5-265-00569-2

Новая, можно сказать «сухопутная», книга Виктора Конецкого состоит из трех частей. В пьесе для чтения, которая дала название всей книге, две иностранки являются в СССР для розыска могил предков, а находят многих живых родственников, которые до этого не знали друг о друге… Герои двух первых частей «непутевых заметок» – известные писатели Ю. Казаков и В. Некрасов.

---

Маня (Павлу). Он у меня хороший. Его любимая фраза: «Честь и совесть велели мне прожить век на диване – как Обломову».

Мэри. Отец говорил: «Если будешь ТАМ, думай только по-русски». У меня получается? Как это: «Поцеловать столетний бедный и зацелованный оклад…» Забыла… «Печальный остров… туда…» Опять забыла. Он рассказывал, что ваши артисты приехали в Польшу голодные. А у Надежды, Надежды Константиновны, из шубы выползал мех…

Данила Васильевич. Вероятно, «вылезал»?

Мэри. Да-да, конечно! Вылезал! А потом он получил наследство – акции огромной судоходной компании, но с горя разлуки прокутил все пароходы. А когда боши, фашистские захванчики, подошли к Парижу, папа…

Данила Васильевич. Захватчики.

Мэри. Да-да! Конечно! Когда пришли захватчики, он выдрал за Де Голлем и в Англию, и в Алжир, а в Югославии у Тито ему прострелили голову…

Данила Васильевич. Удрал, значит, из Франции, чтобы воевать против фашистов?

Мэри. Да-да! Конечно! Удрал!

Данила Васильевич. И то слава богу!

Мэри. После раны у него получился психический ненормализм…

Аркадий (в зал). Тут не права Мэри. У него, пожалуй, был случай психического нормализма. Оботуров взял Розалинду с панели – язвы империализма. Попал в среду мормонов или баптистов, начитался Гаршина, дружил с духоборами, которые помнили Толстого. Да и Розалинда, как ни странно сейчас это представить, дурнушкой не была. Негритяночки бывают и очаровательными, и бойкими, и лукавыми девушками – как и все их сверстницы любого цвета. Не глядите на ее жвачку и аппаратуру. Она вдова, еще совсем не забывшая свои горести. И если она улыбнется, то это будет как солнце апреля – читайте пьесу «Людвико Сфорца», автор Барри Корнуолл. Эту пьесу хорошо знал Пушкин, когда писал «Каменного гостя». Все смешалось в доме Облонских…

Мэри. Я счастлива встретить здесь много-много не только мертвых родственных душ. Опять неправильно выразилась? Волнуюсь…

Василий Васильевич. Ничего-ничего! Души, правда, не бывают мертвыми или живыми. Тут Гоголь дал маху. Или есть душа или ее нету – третьего не дано.

Четаев (вручает Мэри хризантемы). Я ваш кузен… Володя.

Мэри (кладет цветы к портрету Надежды Константиновны). А я буду вам Маша.

Ираида Родионовна (просыпается). Цалуй ее, молодец!

Бравый моряк мальчишески конфузится и бездарно теряет фактор внезапности.

Ираида Родионовна. Цалуй моряка, Маша! Вишь, сам он боисся! Только глаз на него не ложи: служилый, не свободной братии, хотя бывалец, ан под присягой живет. Цалуй, цалуй!

Мэри троекратно целует морячка.

Четаев (ошеломленный, закрыв глаза). Не сводите меня с ума!

Розалинда, отыскивая подходящую точку для съемки, присаживается на короб Ираиды Родионовны и сплющивает его. Отчаянно орет Мурзик.

Розалинда. О! Кэт?! Вери-вери гуд!

Ираида Родионовна. Он у меня смирнай, кастрированный, а кушанием запахло, мы и проснулись. Мурзик мясо не потребляет – сырой рыбки ему подай…

Розалинда возбужденно говорит по-английски.

Башкиров (переводит синхронно, покатываясь со смеху). Мадам, или миссис, очень счастлива тем, что здесь есть кот, она хочет сфотографировать советского кота, это будет первый коммунистический кот в ее ателье… Ну, короче говоря, этот большевистский кот будет отличной рекламой. Все всё поняли? Коллега, тащите большевистского кота на свет божий!

Ираида Родионовна. Не дам! Одноглазый Мурзик-то! Выйдет плохо. А бабушку твою, Марья, голубка залетная, мы с Надеждой Константиновной в сорок третьем хоронили. Степаниду-то Петровну казенный дом помиловал, снарядом ее шандарахнуло в родимом – на Невском проспекте. Сама-то она еще б сто лет прожила – здоровая была вовсе женщина. (Засыпает.)

Маня (Павлу). И я до глубокой старости доживу. Из меня, между прочим, мировая бабка получится. Дядя Даня, можно на балкон дверь открыть? Наводнение там, интересно.

Галина Викторовна. Сквозняк…

Данила Васильевич. Открывай кто что хочет!

Павел открывает балконную дверь. Парусами вздуваются шторы. Шум Невы и ветра.

Мэри. Какой простор!.. Вспомнила: «Наводненье туда, играя, занесло домишко ветхий… Был он пуст… У порога нашли безумца моего…» Волны какие! (Четаеву). Что вы так на меня странно смотрите? Общаясь с родной кровинкой, православный христианин должен быть чист, кроток и взор умильный иметь! (Прыскает.) Один из наших предков архимандритом был.

Четаев. Я коммунист и безбожник. А как подумаешь, обернуться если, без трепа, ерничества, – туда, назад, в обратную перспективу, в века, в тысячелетия, – предок за предком, цугом – к первому костру, который молния с небес зажгла, а? Жуткое дело, сколько там родных покойников… Да, странный нынче вечерок, и…

Фаддей Фаддеевич. И некоторым образом, пользительный. Однако и выпить давно пора.

Павел. Еще одно такое несознательное высказывание, и я отволоку тебя обратно в отделение. А ты мое слово знаешь! Расходился тут!

Фаддей Фаддеевич (поджимает хвост). Да, сержант, слово твое крепкое… как твой лоб! Только ты со мной не так уж легко справишься! Дон Кихот щуплее меня был, а львов убил кучу!

Аркадий. Я помогу. Я всегда за милицию и закон – горой! И против Дон Кихотов, хотя они виноваты только в том, что не гении, а пьяницы.

Маня. И я за мильтонов! Начальники их подстригаться заставляют – панки всякие лохматые надоели. Паш, а шею ты моешь? Папка – никогда!

Галина Викторовна. Прошу наливать самим себе и самим за собой ухаживать!

Ираида Родионовна. Вино и старухе ноги подымает да глаза протирает.

Данила Васильевич. Леди энд джентльмены! Какой же первый тост? Право дело, растерялся!

Пауза.

Василий Васильевич. С годами вспоминаю маму и папу все чаще, они приходят в часы моих поражений и побед, и я все чаще вижу их во сне. Выпьем память мамы и рядового ополченца Васи Зайцева. Он в атаку роту поднял и в братской могиле под Тихвином лежит. Нет, не мне мать судить!

Данила Васильевич. Ты прав, Вася! Он был и будет мне добрым, честным и смелым отцом. Встанем.

Мэри переводит Розалинде слова Данилы Васильевича.

Розалинда. О'кэй! (Ведет панораму кинокамерой.)

Все встают. Гаснет электричество. Комната в дрожащем отсвете уличных фонарей.

Галина Викторовна. При иностранцах пробки перегорели! Этого не хватало! А ведь запасных нет!

Фаддей Фаддеевич. Н-да, некоторым образом, бой негров ночью получается…

Павел (с балкона). Это не пробки. Соседние дома тоже обесточены. Наверное, из-за наводнения.

Ослепительная – ярче тысячи солнц – вспышка – это Розалинда блиц нажала в своей электронике. Что высветит вспышка в этом темном царстве – пусть режиссер голову поломает. Может, Манька Пашку соблазняет, может, одноглазая морда Мурзика из сплющенного короба выглядывает…

Данила Васильевич. Галя… Галина Викторовна, пожалуйста, зажгите свечи. Они на пианино, знаете?

Галина Викторовна. Конечно, знаю!

Аркадий. Прямо Тайная вечеря. Кто же кого предаст нынче?

Галина Викторовна. У кого спички есть?

За Невой возникает зарево.

Берта Абрамовна. Похоже на пожар.

Четаев. Судя по дыму – нефть горит. Первый раз вижу пожар в Ленинграде.

Фаддей Фаддеевич. Попадет пожарным начальничкам: далеко огонь запустили, а нищему пожар не страшен.

Пушечный выстрел.

Варвара Ивановна. Стреляют? От окон все отсели?

Берта Абрамовна. Это с Петропавловки пушка, сигнальная.

Галина Викторовна зажигает свечи на пианино.

Варвара Ивановна. Помню, когда где-то здесь крейсер «Киров» первый залп дал, все стекла вылетели…

Василий Васильевич. Вот как все таинственно сразу стало… Хотите спою вам при свечах что-нибудь старинное?

Все хлопают.

Василий Васильевич (садится к пианино). Из девичьего альбома нашей матушки. Красный бархатный альбом у нее был, автора не знаю, сентиментальщина начала века – какой-нибудь Апухтин или Надсон… Ну как?… Петь?… Ладно, попробую… (Поет.)

Но что в них есть, людских страданьях?
Зачем расстаться с ними жаль?
Зачем у нас в воспоминаньях
Живет прошедшая печаль?

Когда пройдут уже невзгоды
И прояснится жизни путь,
Зачем тогда былые годы
Нам вновь захочется вернуть?

Варвара Ивановна. Вот какой праздник нынче вдруг выпал. Спасибо, Васенька, спасибо, Данечка! И нашим иностранцам спасибо…

Фаддей Фаддеевич. Ну и впрямь благодать! (Сморкается.)

Варвара Ивановна. А пожар как, Берта? Разгорается?

Четаев. Нет, Варвара Ивановна, уже слабеет, только дым и видно на фоне низких туч. Они над городом подсвечены – вот на них дым и видно.